Читать бесплатно книгу «Таинственный монах» Рафаила Зотова полностью онлайн — MyBook

Глава IV

Князь Хованский, выйдя из дома отправился в Кремль, где его ожидали выстроившиеся полки стрельцов. Поздоровавшись с ними он начал производить воинское учение, по окончании коего благодарил полки за их искусство и пожаловал им из своих денег некоторую сумму на вино.

Такой подарок главного начальника восторженно был встречен стрельцами.

Вслед затем Хованский вошел в кремлевский дворец и просил у царевны Софии аудиенции. Царевна София дозволила ему явиться к ней. На этой аудиенции Хованский предлагал царевне ниспровержение Милославского и Голицына и кроме того сделал еще одно безумное предложение. Но на все эти предложения он получил отказ.

Тогда он решился отомстить Софии и отправился ко вдовствующей царице Натальи Кирилловне, но принять был ею так холодно, что не решился высказать ей ту причину, которая побудила его явиться к ней.

Потерпев и здесь неудачу Хованский вернулся домой, где застал всех в большом переполохе. Спросив первых встретившихся ему в передних комнатах слуг, он ничего не мог от них добиться Наконец он вошел в покои своей супруги и глазам его представилась следующая картина: Гриша стоял на подоконнике открытого окна и на лице его видна была непреклонная отвага и решимость: около окна стоял Саша и плакал; бледная княгини с прижавшимся в ней сыном стояла посредине комнаты с видом отчаянья.

– Что тут у тебя случилось, княгиня? – сурово спросил Хованский.

– Я хотела… вот этот шалун… только не сердись, мой друг, пожалуйста, – лепетала дрожавшим голосом княгиня.

– Да говори же, что случилось? – грозно спросил Хованский.

– Пустое, друг мой… детская ссора… я хотела наказать этого шалуна, а он вскочить на окно и грозит соскочить с высоты в пруд, если к нему кто либо прикоснется, – ответила княгиня.

– Сойди долой, негодный! – закричал князь Хованский.

– Если ты мне дашь свое княжеское слово, что не будешь меня сечь, то я сойду, а если нет, то брошусь вниз, – с решимостью, не свойственною детям отвечал Гриша и подвинулся на самый край окна.

Княгиня затрепетала и голосом отчаянья проговорила:

– Сойди, Гриша, князь дает тебе слово.

– Так и быть, обещаю тебе, сойди.

Медленно соскочил Гриша с подоконника и, подойдя к князю, поцеловал его руку.

– Что же ты, негодный, тут напроказил, если уже княгиню вывел из терпения? – спросил суровым голосом Хованский.

– Да видишь что, стали мы играть в солдаты. Я как стрелецкий десятник стал учить ребят. Саша сейчас понял, а Вася пребестолков. Я и приказал поставить его в палки, а он начал кричать, ругать меня холопом, подкидышем… Я не стерпел и дал ему оплеуху. Он заревел и все сбежались и хотели меня сечь; но я лучше брошусь в пруд, чем допущу до этого.

Лицо князя вспыхнуло от гнева и он закричал:

– Как же ты осмелился поднять руку на моего сына – природного князя? Разумеется, что ты холоп, подкидыш, которого я из милости кормлю, пою и одеваю. Вот я тебе задам самому двести палок, да и со двора сгоню. Эй, Фомка, батожья!

Не успел Хованский оглянуться, как Гриша снова очутился на подоконнике, говоря со слезами на глазах:

– Стрелецкий десятник не холоп. А тебе, князь, стыдно попрекать меня своим добром. Отец Иоанн сказывал, что ты обязан был это сделать во славу имени Божия. Еще же стыднее, князь, изменять своему слову. Ты велел мне сойти с окна и обещал меня не трогать.

– Лжешь, негодный! Я обещал тебя не сечь, – но если ты видел, как наказывают стрельцов за шалости, то должен по уставу и выдержать наказание, иначе я тебя исключу и выгоню из стрельцов и тогда ты будешь холопом, выбирай теперь сам.

Гриша призадумался, слез медленно с окна и, подойдя к князю, сказал:

– Так и быть, вели принести палок.

Покорность ли мальчика или другие размышления остановили Хованского. Он опустил голову, задумался и после некоторого молчания сказал:

– Послушай, Гриша, если я прощу тебя и сегодня же сделаю тебя стрелецким сотником, будешь ли ты мне благодарен и всегда верен?

– Меня? Сотником! да я твой образ выменяю и закабалю себя на всю жизнь. Приказывай, что хочешь, – с радостью вскричал Гриша, целуя попеременно то одну, то другую руку князя.

– Тебе уже пятнадцатый год, Гриша, и ты можешь понять, чем ты мне обязан, – продолжал Хованский, – я не попрекаю тебя моим добром, но будет может быть время, что я тебе его напомню. Рука твоя и голова всегда должны принадлежать мне. Ступай же ты теперь в стрелецкий приказ, я напишу бумагу о пожаловании тебя сотником. Потом ты явишься к полковнику Муромцеву и будешь уже жить со стрельцами. Каждое утро ты будешь приходить ко мне с донесением о том, что я тебе буду приказывать накануне. Поди теперь простись со всем домом и приходи ко мне чрез час за бумагами.

Самолюбие Гриши было удовлетворено и он, вместо того, чтобы печалиться, расставаясь с домом Хованского, где он провел десять лет при нежной заботливости о нем князя и княгини, радостно обежал весь дом, всех перецеловал и сообщил им о своем внезапном повышении. При прощании ему оказали больше всех ласки Саша и княгиня. Первый горько плакал, теряя верного друга своего детства, а княгиня, сурово относившаяся всегда к Грише, вдруг оказала ему столько нежности, что он сам прослезился. При этом княгиня напомнила Грише, чтобы он каждый день навещал их дом. Вырвавшись из объятий княгини, Гриша поспешил к князю, получил от него несколько родительских наставлений, бумаги и кошелек с деньгам. Мальчик поцеловал руку князя и поспешно отправился к новому месту своего назначения.

Положение Хованского, восстановившего против себя царевну Софию и всех временщиков было крайне затруднительно и он, несмотря на слепую к нему преданность стрельцов, не знал на что решиться. В свою очередь и София, имевшая до сих пор твердую опору в стрельцах, боялась Хованского, а потому она стала заискивать и всячески угождать царице Наталье Кирилловне и брату Петру, постоянно жалуясь им на стрельцов вообще и Хованского в особенности. По её совету царственная семья переехала из Кремля в село Коломенское, откуда царевна София возила попеременно своих братьев то в Саввин, то в Воскресенский монастыри. Хованский, оставшись в опустевшей Москве, хозяйничал как ему вздумалось: он поил стрельцов, приобретая тем еще большую их к себе преданность и не особенно обращал свое внимание на жалобы граждан на буйства и неистовства стрельцов.

В сентябре месяце стали являться к Хованскому лица, приближенный к царевне Софии и советовали ему повиниться царевне. На это он отвечал: что всегда рад верою и правдою служить царевне, но будет ожидать ее приказа явиться к ней. Вечером 16-го сентября он получил от Софии записку следующего содержания:

«Любезный князь!

Виноватых судит Бог, – Нам никогда не было причин к ссоре, а вот уже сколько месяцев мы с тобою не видались. Не лучше ли облегчить сердца взаимною откровенностью? – Если царевна не могла сделать того, чего ты желал, то в сердце Софии ты не мог сомневаться. Вспомня старинную нашу дружбу, ты, князь, верно не забудешь навестить завтрашней именинницы.

София».

Вручитель записки этой между прочим добавил, что царевна просила его не брать с собою стрельцов и многочисленная поезда, дабы не огорчить юного царя, с которым она якобы желала его сблизить. Князь обещал повиноваться и с радостью сделал распоряжения к завтрашнему отъезду.

С рассветом 17 сентября весь дом Хованского был уже на ногах, так как большая часть дворни должна была следовать за ним. Из стрельцов его должны были сопровождать полковник Одинцов с десятью отборными сотниками.

Весь поезд его состоял из 50 человек, но этим Хованский не нарушал воли царевны Софии, так как по существовавшим в то время обычаям праздничный поезд высокопоставленного человека мог простираться до 300 человек.

В числе назначенных в поезд был и Гриша, который, вместо того, что радоваться подобно своим сотоварищам, сидел задумчиво у ворот и ожидал с видимым нетерпением когда окончатся все приготовления к отъезду.

Несмотря на всю суету происходившую в доме Хованского по случаю отъезда, княгиня вспомнила о Грише и велела его позвать в горницы.

Гриппа вошел и, перекрестившись на образа, подошел к князю и княгине и поздоровался с ним. Он казался мрачным, так что князь весело спросил его:

– Что ты, Гриша, надулся как мышь на крупу? Не здоров ты, что ли?

– Нет, я здоров, а так взгрустнулось – плохой сон видел, – отвечал Гриша.

– Страшен сон, да милостив Бог, дружище. Да разве уж кто-нибудь растолковал тебе твой сон? Расскажи-ка мне, что ты видел, я быть может растолкую тебе по своему, – сказал князь.

– Вот этого то, князь, я и боюсь, потому что ты ничему не поверишь.

– Не поверю? Что ты, Гриша! Я старинный коренной христианин. Знаю, что Божий перст и во сне умудряет слепцов. Но все-таки ведь не все же сны вещие, есть же пустые. Ну же рассказывай, а мы с княгинею будем объяснять.

– Тут нечего объяснять, князь, потому что виденный мною сон был наяву.

– Что за вздор! Что же такое? – спросил Хованский с выражением удивления на своем лице.

После непродолжительного молчания, в течение коего на лице Гриши заметна была нерешимость и некоторая борьба, он сказал вполголоса:

– Сегодня ко мне приходил тот самый дядечка монах, который меня маленького привел в твой дом, князь.

– Как, откуда он взялся? – вскричал князь.

– Не знаю, он мне этого не говорил, – отвечал Гриша.

– О чем же он с тобою, Гриша, говорил?

– Он не велел мне ехать с тобою сегодня к царевне.

– Только-то? Так пожалуй не езди, я тебя насильно не тащу.

– Да я-то непременно хочу ехать с тобою, чтобы тебя защитить или умереть с тобою, – решительным тоном проговорил Гриша.

– Что ты за чепуху городишь? Защитить… умереть… Да разве мне грозить опасность в пути? Какую гиль насказал тебе твой дядя чернец невидимка! – возразили, смеясь, Хованский.

– Вот в том-то и дело, только он не велел мне тебе сказывать, – ответил Гриша.

– Почему же, разве он мне желает зла?

– Не знаю, только я за твои благодеяния ко мне не хочу скрывать от тебя того, что слыхал от монаха. Я спал крепким сном, как вдруг, пред рассветом, чувствую, что меня кто-то будит. Проснувшись, я увидел пред собою монаха, который мне сказал: – «Знаешь ли ты меня?» – Не помню, батюшка, – отвечал я ему со страхом. – С лишком десять лет тому назад я привел тебя в дом Хованского, – сказал монах. – Теперь вспомнил! – отвечал я. – «Молчи! Никто на свете не должен знать кто я и где я и слушай, что я тебе скажу: не езди сегодня с Хованским к царевне, его постигнет там несчастье. Не смей ему об этом сказывать, потому что это не поможет ему. Скоро я к тебе опять явлюсь и тогда мы с тобою поближе познакомимся».

Сказавши эти слова, монах исчез, я встал и, несмотря на запрещение монаха, решился идти к тебе и рассказать все, что слышал.

Конечно, сколько я могу припомнить свое младенчество, монах этот кормил, поил меня и всегда запирал в своей кельи, не разговаривая со мною ни одного слова и за это я обязан ему благодарностью; – но ты князь, с доброю княгинею десять лет пеклись обо мне, как родные и я готов за вас умереть. А потому, что ни случилось бы с тобою, я еду и разделю твою судьбу.

С минуту князь призадумался, потом встал, перекрестился и, с принужденною веселостью в голосе, сказал:

– Так поедем же, Гриша, и ты увидишь, что монах говорил вздор. Мне ни откуда не грозит опасность. Народ меня боится, стрельцы готовы положить за меня свои головы, а царевна София приглашает меня на пир и дружбу. Разве Милославский и Голицын, но что они мне сделают без воли царевны? Нет! Дядечка твой видно какой-нибудь лазутчик у моих врагов, который чрез тебя хотел напугать меня, чтобы я и сам не поехал сегодня по приглашена царевны Софии. Итак, едем! Гей! Все ли готово к отъезду, – вскричал Хованский, высовываясь из раскрытого окна.

Фомка доложил, что все готово.

– Прощай, княгиня! Помолимся вместе на дорогу и не будем больше думать об этом вздоре, – сказал Хованский.

Бедная, расстроенная княгиня, не отвечая ни слова, встала, подошла к киоту, упала на колени и заплакала.

– Что ты, милый друг! – вскричал князь, – успокойся. Если б я не был уверен даже, что все сказанное монахом – чистый вздор, то и тогда не боялся бы, потому что никакой вины за собою не знаю. Обними же меня и будь спокойна. А как я уеду, то вели отцу Иоанну отслужить молебен «Всем Скорбящим». К вечеру жди меня домой.

Хованский хотел было выйти, но княгиня остановила его. Она взяла Гришу за руку и, подведя его к киоту, положила руку свою на его голову и сказала:

– Господь да благословит и наградит тебя, дитя мое, за твое доброе намерение и привязанность к нам. Будь всегда так честен и верен своему долгу и совести и покров всех святых осенит тебя посреди опасностей.

Гриша преклонил колени и с благоговением поцеловал руку княгини, которая в избытке чувств склонилась и поцеловала голову Гриши.

– Ну, полноте! – ласково сказал князь, – пора ехать, ведь не близко. Прощай, княгиня.

Хованский вышел, Гриша последовал за ним, а княгиня, не будучи в силах провожать их, присела на скамью и долго просидела в состоянии какого-то оцепенения, не замечая даже того, как слезы струились по её щекам.

Поезд тронулся по направлению к селу Воздвиженскому и народ с любопытством и страхом провожал главами проезжающих. Проехав верст десять, поезд Хованского обогнал отряд войска под командою боярина Лыкова, от которого Хованский узнал, что в тот день назначена большая соколиная охота, а отряд его будете изображать почетную стражу для обоих царей.

Гриша, ехавший рядом с Хованским на резвом скакуне вдруг сказал, когда отряд Лыкова остался уже позади.

– Утро сегодня было ясное и всяк мог рассчитывать на хорошую погоду, но смотри, князь, какая там вдали надвигается черная туча. Она поднимается из под Воздвиженского и Бог весть чем разразится над нашими головами.

– Не больше, как дождем, от которого мы укроемся в селе Пушкине, которое отсюда близко. Это еще не так страшно, – сказал смеясь Хованский.

Через несколько минуть поезд Хованского въехал в село Пушкино, где, к удивлению последнего, царила мертвенная тишина. Все вороты в домах были заперты и село представлялось пустым. Посреди села протекала неширокая речка, но с крутыми берегами, которые были соединены между собою деревянным мостом, довольно ветхим и шатким. Едва Хованский со своими спутниками спустились к мосту, как услыхали позади себя топот коней. Вскоре объяснилось, что за ним следовал отряд Лыкова. Не видя в этом обстоятельстве ничего подозрительного, Хованский переехал через мост и стал взбираться на противоположный берег; примеру его последовали и спутники его; но тут и впереди поезда послышался шум. Хованский невольно оглянулся назад и с ужасом заметил, что отрядом Лыкова ставятся позади рогатки, отрезывавшие ему путь отступления, причем сразу заметил, что отряд этот имеет самые неприязненные намерения. Хованский никогда не знал страха, но в эту минуту какое-то грустное чувство стеснило его грудь. Он опустил голову и выпустил из рук своих поводья, пробегая в уме своем все вероятности того, что совершалось пред его глазами. Одинцов и Гриша, пришпорив своих лошадей выскочили на противоположный берег, но были встречены выстрелами, от которых лошадь под Гришею пала. Тогда Одинцов и Гриша бегом прибежали к Хованскому и объявили, что и по сю сторону закинуты рогатки. Хованский взобравшись на верх, увидел многочисленный отряд и закричал:

– Что вы за люди и что вам от меня надобно?

– По приказу царевны Софии я арестую тебя, – послышался позади его голос Лыкова.

– Ты лжешь, боярин! Она вчера прислала мне самое дружественное письмо и я еду к ней. Не могла же она выдать против меня опальной грамоты, – вскричал Хованский.

– А вот видишь выдала и приказала схватить тебя. Отдай мне свою саблю и поедем к царевне, – сказал Лыков.

Как громом пораженный этими словами, Хованский стоял несколько минут без слов, без мыслей и почти без чувств. Наконец, окинув взглядом свою свиту и отряд Лыкова и, видя невозможность борьбы, он остановился печальным взглядом на Гриши и сказал ему вполголоса:

– Ты был прав, Гриша, я не послушался тебя и теперь погиб, увлекая за собою и тебя и друзей моих в беду.

Гриша, желая выручить Хованского, бросился было на Лыкова, но ошеломленный ударом сабли по голове, упал без чувств.

Мрачен и безмолвен как могила следовал Хованский за отрядом Лыкова, и долго не мог дать себе отчета во всем сейчас происшедшем пред его глазами. Около полудня прибыли они к месту пребывания Двора и Хованский с ужасом увидел приготовленный для него эшафот.

Спустя несколько времени Хованский был казнен по распоряжению вышедшего из царских покоев Милославского.

Бесплатно

4.22 
(32 оценки)

Читать книгу: «Таинственный монах»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно