Забытые девчонки

Одинокие женщины, вернувшиеся с фронта, героями себя не чувствовали. Они подвергались психологическим и моральным унижениям, незаслуженным упрёкам и оскорблениям, мол, были офицерскими подстилками, уехавшими в армию, чтобы найти себе там мужей. А ведь никто их не спрашивал, хотят они в армию или нет, многие попали в окопы не по своей воле – по мобилизации, от которой нельзя уклониться.

…Анна Соколова, вернувшись в деревню и месяц промучившись с ночными кошмарами – ей постоянно снилась война, – не выдержала и уехала в Москву. Всю жизнь она проработала на ситцевой фабрике. «Вот только счастья не было. Это мужики вернулись с фронта героями. А для женщин находили другие слова… Многие парни обзывали нас по-всякому… Чего нам давать-то не хочешь? Небось, на фронте с генералами сладко спалось!»^[9]

Аналогичные воспоминания фронтовички записаны Алексиевич:

«Я до Берлина с армией дошла… Вернулась в свою деревню с двумя орденами Славы и медалями. Пожила три дня, а на четвёртый мама поднимает меня с постели и говорит: “Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи! Уходи… У тебя ещё две младших сестры растут. Кто их замуж возьмёт? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами”»^[10].

Дикой была мораль, если мать вынуждена выпроводить из дому дочь, вернувшуюся с фронта с боевыми наградами. Дикой была страна, не сумевшая защитить и обогреть женщин, её защищавших.

Алексиевич приводит рассказ командира сапёрного батальона:

«Кончилась война, они оказались страшно незащищенными. Вот моя жена. И она к военным девушкам плохо относится. Считает, что они ехали на войну за женихами, что все крутили там романы. Хотя на самом деле, у нас же искренний разговор, это честные были девчонки. Чистые. Но после войны… После грязи, после вшей, после смертей… Хотелось чего-то красивого. Яркого. Красивых женщин… У меня был друг, его на фронте любила одна прекрасная, как я сейчас понимаю, девушка. Медсестра. Но он на ней не женился, демобилизовался и нашёл себе другую, посмазливее. <…> А после фронта он жениться на ней не захотел, потому что четыре года видел её только в стоптанных сапогах и мужском ватнике. Мы старались забыть войну. И девчонок своих тоже забыли» (выделено мною. – Р.Г.)

Спасибо ППЖ за «тепло неласкового тела»

На фронте родился термин «фронтовые жёны», или циничный и неуважительный – «походно-полевые жёны», сокращённо ППЖ. Они были почти у всех офицеров высшего и среднего звена – солдаты позволить такую роскошь себе не могли и с завистью поглядывали на господ-офицеров, у которых фронтовая любовь означала «служебный роман». Младшие офицеры, особенно на передовой, разгуляться не имели возможности (не то что в штабах и во втором эшелоне, где женского персонала побольше, – в госпиталях и банно-прачечных ротах). На передовой шанс заполучить фронтовую жену увеличивался с каждой новой звёздочкой на погонах.

Пример офицерскому корпусу, как обычно, показывал генералитет, которому Сталин без опубликования соответствующего указа Верховного главнокомандующего позволил иметь походно-полевых жён. Сожительниц генералитет и старшие офицеры выбирали из молодых девушек, служивших в штабах машинистками, связистками, врачами и медсёстрами; офицерам среднего звена, привыкшим к окопной жизни, доставались снайперши и санинструкторы. Таков был порядок, заведённый с первых дней Великой Отечественной.

22 сентября 1941 года командующий Ленинградским фронтом генерал армии Жуков потребовал в недельный срок удалить из штабов и командных пунктов командиров дивизий и полков всех женщин, находящихся там под видом обслуживающего персонала, с которыми «ряд командиров, потеряв лицо коммунистов, просто сожительствуют»^[11]. Через два дня Жуков направил руководству 8-й армии приказ: «В штабе армии среди командиров частей и соединений развито пьянство и разврат». Но как ни грозен был заместитель Верховного главнокомандующего, это был тот случай, когда приказы его игнорировались и выполнение саботировалось…

На исходе войны, 1 февраля 1945 года, маршал Жуков написал записку командующему 1-й гвардейской танковой армией генерал-лейтенанту Катукову, Герою Советского Союза (второго Героя Катуков получил 6 апреля 1945 года), и члену Военного совета Попелю, приказав вручить её адресатам лично в руки:

«Я имею доклады особо ответственных людей (намёк на особый отдел. – Прим. Р.Г.) о том, что т. Катуков проявляет полнейшую бездеятельность, армией не руководит, отсиживается дома с бабой и что сожительствующая с ним девка мешает ему в работе <…>

Требую:

1) От каждого из вас дать мне правдивое личное объяснение по существу.

2) Немедля отправить от Катукова женщину, если это не будет сделано, я прикажу её изъять органам СМЕРШ.

3) Катукову заняться делом <…>»^[12]

Девка, о которой уничижительно писал Жуков, – гвардии старшина медицинской службы Екатерина Красавцева (по первому мужу, расстрелянному в 1938-м, – Лебедева), служила с Катуковым с 1941 года и после войны официально стала женой командующего. Но был ли безупречен и морально чистоплотен заместитель Верховного главнокомандующего, написавший оскорбительную записку командующему танковой армией? Если бы… Как говорится, чья бы корова мычала. Там, где у кого-то морально-бытовое разложение, у маршалов Жукова, Василевского, Рокоссовского… – «чистая» любовь, позволявшая обзавестись ППЖ. У Рокоссовского помимо тыловой жены за войну набралось пять сердечных подруг (одно- и двухразовые фронтовые жены не в счёт).

Жуков, оставив в тылу двух невенчанных жён, родивших ему трёх дочерей, так увлёкся новой «супругой», младшим лейтенантом медицинской службы Захаровой, что во время визита в СССР генерала Эйзенхауэра, командующего американской армией, сопровождая союзника, в персональный самолет Эйзенхауэра потянул за собой «военно-полевую жену». Будущий президент США во время перелёта в Ленинград изрядно повеселил окружение маршала, когда, не зная реального статуса Лидочки Захаровой, пригласил «супругов» Жуковых посетить после войны Соединённые Штаты Америки.

Александр Бучин, шофер Жукова, вспоминал о фронтовой любви маршала: «Георгий Константинович к ней крепко привязался. Несмотря на свой крутой нрав, к Лидочке относился очень душевно, берёг. <…> Застенчивая, стыдливая, Лидочка не терпела грубостей, а Жуков иногда до слёз её доводил своими солдатскими выражениями, хотя и, не скрывая этого, любил её и старался беречь».

Но только ли Лидочка веселила сердце маршала Жукова? Из показаний адъютанта Жукова, подполковника Сёмочкина, арестованного по «трофейному делу», Жуков неоднократно во время войны уединялся «с разными женщинами в служебных кабинетах, после чего награждал их боевыми орденами».

Из покаянной объяснительной записки Жукова секретарю ЦК ВКП(б) Жданову 12 января 1948 года: «Я подтверждаю только один факт – это мои близкие отношения с Лидией Захаровой. Но она получала ордена и медали не от меня лично, а от командования фронта, наравне с членами команды, которая меня обслуживала в годы войны <…> Я вполне осознаю, что я виноват в том, что был с нею связан и она жила со мной».

Всего же за годы войны Лидочка Захарова получила «от командования фронта» (командующий Жуков) орден боевого (!) Красного Знамени, Красной Звезды, пять медалей и три иностранных награды – не каждый боевой офицер мог похвастаться таким иконостасом.

Несомненно, эта информация была в распоряжении Сталина. Любопытно, какой была бы реакция Жукова, если бы в ответ на его «шалости», включая приглашение Лидочки в самолёт Эйзенхауэра, он получил бы радиограмму из Ставки, в которой Верховный главнокомандующий в том же духе, в каком Жуков писал Катукову, пригрозил бы силами СМЕРШ отобрать у него девку?

Записка «поборника нравственности» маршала Жукова генерал-лейтенанту Катукову наилучшим образом характеризует моральный облик 1-го заместителя Верховного главнокомандующего – он то хорошо знал, что ожидает попавшего в руки СМЕРШ (аббревиатура «смерть шпионам»).

За маршалами бок о бок с фронтовыми жёнами шествовали командармы и начальники политотделов, члены Военных советов, комдивы и политруки… генералы Власов, Черняховский, Еременко…

Сталин сквозь пальцы смотрел на амурные подвиги своих генералов. Они это знали и этим даже гордились. Генерал-майор Сульянов привёл рассказ маршала Рокоссовского, поведанный на совместной рыбалке. Маршалу эту историю рассказал генерал армии Черняховский. Якобы Мехлис, член военного совета 3-го Белорусского фронта, доложил Сталину о любовных похождениях Черняховского. Сталин поинтересовался: «А как воюет Черняховский?» – «Хорошо воюет, – ответил Мехлис и спросил, предвкушая взбучку, ожидающую командующего фронтом. – Так что же делать будем с товарищем Черняховским?» – «Что будем делать? – передразнивая Мехлиса, переспросил Сталин. – Завидовать»^[13].

Свидетелей этого разговора нет, и если Черняховский был о нём информирован и поделился с Рокоссовским, бахвалясь и чуть приукрасив детали, то это означало одно лишь: ему о нём рассказал Сталин. С какой целью? Он любил сталкивать людей. Спокойнее, когда подчинённые друг на друга стучат.

Маршал Брежнев – в годы войны полковник – тоже не на шутку влюбился; привёз боевую подругу домой, зашёл в квартиру объясниться с семьёй, попросив фронтовую жену подождать в припаркованной к дому машине, но, будучи слабохарактерным, уступил скандалу, закатанному дочерью, и остался с официальной женой. А Галина Брежнева, увлёкшись впоследствии артистами цирка, в ответ на упрёки отца напоминала ему о фронтовых прегрешениях.

Генерал-лейтенант Власов, командующий 2-й ударной армии и по совместительству заместитель командующего Волховским фронтом, перед тем как в июле 1942-го оказался в немецком плену, забрасывал нежными письмами двух женщин: жену, Анну Власову, и ППЖ, военврача Алечку Подмазенко. ППЖ уехала в феврале 1942-го в тыл, к матери, рожать сына от командующего армией. С отъездом Алечки продолжились любовные подвиги Героя обороны Москвы, обласканного Сталиным за оборонительно-наступательные бои за столицу (Власова вслед за вождём называли «спасителем Москвы»). Следующей фронтовой женой сексуально-неудержимого генерал-лейтенанта стала повариха Мария Воронова. С ней он и попал в плен («влюблённых» сдал староста деревни Туховежи, у которого Власов, переодевшись в штатское, попросил ночлег и еду, неосмотрительно одарив старосту серебряными часами, чем и навлёк на себя подозрение).