Глава 6

– Закончили, товарищи! – скомандовал я сотрудникам, оккупировавшим пирамидку из турников. – Честно признаюсь, ваши результаты меня не радуют, но будем заниматься, работать – и подтянем вашу физическую силу и выносливость. Тренировки будут три раза в неделю.

– По приказу два часа в неделю на физо отводится, – возразил Трубецкой, вальяжно опершись о столбик с волейбольной сеткой. – Беспредельничаешь, инструктор… Лишний часок себе приплел. Не боишься, что кто-нибудь может Куперу доложить?

Народ загудел, зароптал, кто-то спорил, кто-то сомневался – то ли меня поддержать, то ли «бунтовщика».

– Я вам ответственно заявляю, что два часа в неделю, товарищи, это мало, – обратился я к сотрудникам, игнорируя ухмылку Антошеньки. – Вам самим не надоело трястись перед каждой сдачей физподготовки? Вам самим не стыдно иметь такие результаты? И потом, это же полезно для здоровья. Советский милиционер должен быть сильным и выносливым. Ну и чтобы не зазорно было нормативы сдавать. С начальником я договорюсь на три раза в неделю, уверен, он пойдет навстречу.

– А что, товарищи?! – энергично взмахнул руками Баночкин, будто призывая народ на баррикады. – Я – за! Три раза в неделю надо заниматься, иначе толку не будет.

– Сан Саныч дело говорит, – поддакнул Гужевой.

– Нам, девочки, тоже не помешали бы регулярные физические нагрузки, – хихикнула кадровичка, обращаясь к женской части присутствующих. – Попа сама наеденные пирожки не сбросит. Как говорится, всё в себя и походка от бедра – это мало, для этого, скажем так, исходные параметры наработать нужно. Ну так ведь?

И женщины закивали, согласились раньше мужчин. Их было немного, гораздо меньше, чем мужского личного состава: следователь Простакова, парочка инспекторов по делам несовершеннолетних, бухгалтерша, паспортистка и инспекторша по аналитической и штабной работе. Но Мария была у них в непререкаемом авторитете – такая умница и красотка ерунды не скажет. Все хотели на нее походить и душой, и телом. И девочки одобрительно загудели, мол, мы только «за». Когда еще представится возможность жирок растрясти, да еще в рабочее время. Пусть Сан Саныч договаривается с Купером, мы ходить на стадион непременно будем.

– Ну и отлично, девчата! – я широким жестом указал на женщин и пристыдил мужчин. – А вы, мужики, хуже, что ли? Девочки поняли нужность занятий, прониклись спортивным духом, взяли на себя ответственность за отдел в плане сдачи нормативов, а вы? Разве вы сможете остаться в стороне, когда речь идет о коллективе, о показателях, о нашем с вами славном Зарыбинском ГОВД!

– И мы будем ходить! – выкрикнул Казарян. – Три раза в неделю!

Он выкатил вперед шерстистую грудь и моложаво подмигнул то ли штабистке, то ли бухгалтерше. А может, обеим сразу. С Артура станется.

– Будем ходить! – ударил кулаком по ладони Ваня. – Саныча в бригадиры! Э… то есть, в инструкторы!..

– Спасибо, Иван, за оказанное доверие, – повернулся я к нему. – Но я уже и так инструктор, а теперь, раз все согласны, жду вас послезавтра в это же время, на этом же месте. На планерке я еще напомню. А теперь девочки свободны, а мальчики будут поднимать гирю.

– Гирю? – скривился Трубецкой и демонстративно намылился уйти со стадиона. – Нет такого упражнения в рамках физподготовки, мы тебе не гиревики, а милиционеры.

– Я же сказал, девочки могут быть свободны… – ответил я Трубецкому.

По толпе пронесся хохот, а Антоша остановился и не пошел за удаляющимися женщинами, все же не хотел, чтобы его причислили к девочкам. Вместо этого он развернулся обратно и хмыкнул:

– А ты сам-то хоть поднимешь, Морозов? Или горазд только языком чесать?

– Итак, товарищи, – игнорировал я Антошеньку. – Гири развивают общую силовую выносливость, тренируют отлично все тело, а не только руки, как принято считать. Сейчас я вам покажу технику выполнения основных базовых упражнений. Их совсем немного. Будем делать два классических упражнения – толчок и рывок.

Я на собственном примере показал, что это такое и с чем его едят. Выполнил сначала толчок с двух рук от груди. Затем рывок поочередно каждой рукой. После повернулся к присутствующим и, даже не запыхавшись толком, спросил:

– Ну! Кто храбрый? Смелее, товарищи, не стесняйтесь! Гири у нас пудовки. Не слишком тяжелые, хотя и не легкие. Каждая, как вы понимаете, по шестнадцать килограммов.

– А давай, я попробую, – вызывался Баночкин и под общий одобрительный ропот шагнул вперед, потирая руки.

– Может, дадим возможность Антону Львовичу начать? – скосил я взгляд на опера. – Он у нас, вроде, уйти торопился? Антон Львович! Что стоишь как не родной? Подойди ближе, не слышу, что ты там под нос бубнишь!

– Морозов, отстань! Никуда я не тороплюсь, успею еще, – фыркал Трубецкой, но ближе таки подошел, этого мне и надо было. Теперь он находился на нужной линии. Главное, чтобы Баночкин не промахнулся. Ну… поехали…

Тем временем здоровяк взял гири, будто пушинки (все же пудовки для него мелковаты), и – раз, два, три – принялся их выжимать с подприсядом, вышло штук двадцать повторений обеими руками одновременно.

– Достаточно, Михаил, – сделал отмашку я. – Для первого раза хватит, а то завтра руки не разогнешь и спину. Но можно еще, как я показывал, рывок по десять раз на каждую руку.

А вот это упражнение выполнялось хитро. Нужно было поднимать снаряд рывком, снизу вверх по дуге почти прямой рукой. Если смотреть со стороны, то это больше похоже на широкий мах гирей из-под ног вверх и почти за голову. И вот в этот момент лучше не стоять перед атлетом. Неровен час, пальцы соскользнут и гиря вылетит, как ядро из пушки. Но Антоша явно этого не знал. Уверен, что он ни разу в жизни не касался гири. Поднимать он ее и сейчас не собирался, решил просто постоять, поглазеть за компанию, чтобы мужики не засмеяли, если он раньше времени с девушками со стадиона смоется.

И Баночкин начал.

– Р-раз! – дружно скандировала толпа, воодушевившись энергией здоровяка. – Два!.. Три!..

Антошенька тем временем внимательно смотрел на Миху, как тот потел и тужился. Это плохо… Если смотрит – то увернуться от ядра успеет. Надо бы отвлечь противника.

Я подошел к нему сбоку и непринужденно произнес, будто о погоде беседовал:

– Слушай, Антон Львович, увижу еще раз, что трешься в кабинете Марии Антиповны, кадык вырву и Мухтару скормлю. Понял?

Добрая вышла предъява. Самое то, чтобы вывести Трубецкого из равновесия и заставить напрочь забыть про какую-либо физкультуру, а тем более про Баночкина и его махи гирей.

– Ты… ты совсем охренел? – выдохнул возмущенный Антошенька.

– Нет, – я зажевал сорванную травинку и беспечно щурился от вечернего солнышка. – Вполне серьезно… Мухтар любит кадыки.

– Слушай, Морозов! Да я на тебя рапорт Куперу напишу! Понял? Укажу, что ты мне угрожаешь.

– Так и напишешь, что волочишься за Марией Антиповной, а кинолог в связи с этим фактом сделал тебе замечание? Ну-ну, пиши, конечно. Очень хочется почитать такой донос. Хе-хе… Весь отдел ведь ржать будет.

Трубецкой сопел, пыхтел и катал желваки в бессильной злобе. Тактика моя удалась, он напрочь забыл про Баночкина, только что землю копытом не рыл. А тем временем толпа отсчитала тридцатый рывок. Что-то разошелся Миха, пора бы уже и катапульту в ход пускать.

– Давай! – беззвучно кивнул я Баночкину, незаметно ткнув его заговорщическим взглядом. – Ну!..

И Баночкин понял, и снова пошел на рывок. Дёрг! Он даже для пущей правдоподобности звук буйвола издал: не то рыкнул, не то крякнул, а может, просто пукнул с натуги.

И вот железная и черная, как смерть, гиря вздымается над землей по широкой дуге и идет вверх. Кажется, что я чувствую от нее ветер и тепло горячего металла. Гиря рвется из руки «атлета». А пальцы Баночкина в самый ответственный момент беспомощно соскальзывают с дужки снаряда.

– Сука! – для антуражности кричит он, а гиря летит прямиком на нас с Антошенькой.

Все как в замедленной съемке смертельной сцены боевика. Гиря, будто пушечное ядро, в один миг преодолела несколько метров. Еще немного и она сомнет моего недруга.

Но… Вот это михино «сука» – чуть все не испортило. Вот зачем Баночкин его выкрикнул? Мы так с ним не репетировали. На пробных бросках он в мишень с нескольких метров попадал, тютелька в тютельку. И молча швырял без всяких пуков и сук, а тут вдруг вырвалось у него исконно русское слово.

Услышав этот крик, Трубецкой перевел взгляд на Баночкина и на миг остолбенел. Казалось, перед его глазами за долю секунды пронеслась вся его гнилая жизнь. Прямо на него летела чугуняка. В то же мгновение оперок рванул в сторону. Реакция у него оказалась что надо. Кому надо? Мне точно нет!

Врешь! Не уйдешь! – почти выкрикнул я, но сдержался, а вместо крика резко выставил ногу. Как бы невзначай, будто тоже спасался от гири, но неудачно стартанул.

Подножка моя удалась. Антошенька скакнул раненым козликом и расстелился тут же на траве. Недалеко ушел. Но чёрт побери! Он не на лини атаки снаряда, гиря явно пройдет мимо. Все это произошло так быстро, что потом я сам удивлялся, как в процессе еще успел так обдумать.

И вот гиря уже на подлете, бомба явно идет впустую. Эх! Такая ситуация пропадает, когда ещё такую сварганишь? Но решение пришло мгновенно. Не раздумывая, я бросился вперед, будто со страху, но случайно напоролся на летящую гирю.

Взял огонь на себя. Напоролся руками, поймал ее как мяч. Она пробила весь корпус, отбила мне руки и живот, но я все же поймал ее, я сделал это. И тут же вскрикнул, будто от адской боли.

На самом деле, не пришлось слишком притворяться, чувствительно мне прилетело. Я тут же выпустил гирю из рук, а сам повалился на землю. Финита ля комедия? Не-ет! Я её не просто выпустил, а задал нужное направление в сторону распластавшегося тела Антошеньки. Аккурат на его ножку.

Со стороны все выглядело так, будто летящая гиря ударила меня в живот, я инстинктивно ее схватил, а после упал сам, упала и гиря. И никто не виноват, что грохнулась она на ногу Антошеньке.

Вот тут уж он действительно заорал так заорал. А я буквально услышал хруст его голени.

Постанывая для проформы, я поднялся, наскоро отряхнулся, морщась от криков Трубецкого, а когда он маленько заглох, грозно выкрикнул, обращаясь к Баночкину:

– Михаил! Что же ты, растяпа, снаряд не удержал? Меня чуть не прибило, и вон Антону Львовичу, похоже, что-то прищемило. Белугой воет. Да будет тебе, Антон Львович, до свадьбы заживет. Сам виноват, нечего перед снарядом стоять.

– Так пальцы вспотели, Сан Саныч! – оправдывался Баночкин, еле сдерживая широкую лыбу. – Дужка и выскользнула.

– Что ж, бывает, – сразу согласился я с его версией. – Надо будет тальк взять в следующий раз. Или присыпку.

– Помогите-е! – выл Трубецкой, его уже обступил народ.

– Спокойно, товарищи! – я протиснулся в круг сочувствующих. – Расступитесь, нас в школе милиции учили оказывать первую медицинскую помощь. Не наседайте, сделайте шажок назад, потерпевшему нужен свежий воздух.

– Придурки! – орал Антоша. – Вызовите скорую! А-а! Как больно-о-о!..

– Где болит? – я присел рядом и с силой надавил на пострадавшую голень. – Тут?

– А-а-а!!! – всех оглушил своим криком Трубецкой.

– Все ясно, – я с умным видом обвел взглядом сочувствующих. – У Антона Львовича перелом. Нужно срочно наложить шину из твердого материала. Спокойно, товарищи, нас этому тоже учили в школе милиции, сейчас я вам заодно покажу, как накладывать шину на ногу пострадавшего.

– Какую на хрен шину?! В скорую звоните! Дебилы! А-а!

– Не обращайте внимания, у пострадавшего болевой шок, товарищи, он несет всякую ерунду. Не слушайте. Наша задача ему помочь, даже если он сам этого не желает. Потом еще спасибо скажет. Мы сами должны оказать ему доврачебную помощь, ведь пока эта скорая приедет, перелом может превратиться из закрытого – в открытый, а это уже куда печальнее. За работу, товарищи. Принесите мне ремень и две доски. Вон из заборчика можно выдернуть подходящие. Можно любые, хоть с занозами, шина всё равно накладывается поверх одежды. Поторопитесь.

Трубецкой, услышав, что ему сейчас забор к ноге будут привязывать, совсем поник. Уже не орал, а зло скулил. Увидев, что я непреклонен и действительно отправил людей за досками к заборчику, он жалобно пробормотал:

– Морозов, прошу, вызови скорую. Не трогай ногу… Прошу, молю, Морозов! Будь человеком. А?!.

– Тише, потерпевший, – строго и по-докторски проговорил я. – Каждый сотрудник милиции обязан уметь оказать доврачебную помощь. Если не будешь блажить, то доски привяжу не больно. А если будешь орать, бревно сверху еще примотаю. Видишь, как люди стараются, помочь тебе хотят – уже вон калитку ради тебя разобрали.

Трубецкой с ужасом наблюдал, как к нам спешит Баночкин с охапкой старых досок с торчащими из них ржавыми гвоздями.

– А может, правда скорую вызвать? – спросил Казарян, немного проникнувшись к пострадавшему.

– Тю… какая скорая, Артур Саркисович? Мы же милиционеры, мы не можем отвлекать врачей от важных вызовов, сами справимся с таким пустяком, да, Антон Львович? А скорая пусть на другие важные выезды спешит, вдруг у кого-то сердечный приступ или того хуже – понос. А мы тут с ногой какой-то будем их отвлекать. Неправильно это.