Вия предупреждала меня про обед в школе, так что я должен был предвидеть, что придется тяжко. В общем, было так. Все пятиклассники высыпали из кабинетов в одно и то же время и, добежав до столовой, кинулись к пустым столам, вопя и налетая друг на друга. За порядком следила какая-то учительница, и она все время говорила: «Садитесь сами, места не занимайте!» – но я не понял, что она имела в виду, и, кажется, никто не понял, потому что все продолжали занимать места для своих друзей. Я попробовал пристроиться за какой-то столик, но мальчик, добежавший раньше меня, сказал: «Извини, тут уже сидят».
Поэтому я нашел себе пустой стол и просто ждал, когда все закончат носиться как угорелые и учительница скомандует, что делать дальше. Она начала перечислять правила столовой, а я искал глазами Джека Тота, но его нигде не было. Учителя вызывали столы по номерам: надо было брать подносы и выстраиваться в очередь у длинной стойки. Джулиан, Генри и Майлз сидели в дальнем конце столовой.
Мама дала мне с собой бутерброд с сыром, рыбки-крекеры и пакет сока, так что, когда вызвали мой стол, мне не надо было вставать в очередь. Я просто открыл рюкзак, достал пакет с едой и принялся медленно разворачивать фольгу, в которую был упакован бутерброд.
Я точно знал, что на меня таращатся, для этого мне даже не нужно было поднимать глаза. Все вокруг рассматривали меня и подталкивали друг друга локтями. Я считал, что давно уже к такому привык, но оказалось, не совсем.
За девчачьим столом неподалеку тоже шушукались обо мне, это я понял по тому, как они прикрывали рты руками и то и дело бросали на меня взгляды.
Ненавижу, как я ем. Зрелище и в самом деле не для слабонервных. Чтобы поправить волчью пасть, в два года мне сделали операцию, а потом еще одну, в четыре, но у меня до сих пор дыра в нёбе. И хотя несколько лет назад мне вроде бы выровняли челюсти, жевать мне приходится передними зубами. Долгое время я даже не осознавал, как это выглядит со стороны, но как-то раз, на чьем-то дне рождения, один из гостей сказал маме именинника, что не хочет сидеть со мной рядом, потому что у меня изо рта во все стороны летят крошки. Само собой, этот мальчик не хотел меня обидеть, но потом ему все равно досталось, и вечером его мама звонила моей и извинялась. Когда я вернулся со дня рождения домой, я подошел к зеркалу в ванной и начал жевать крекер, чтобы посмотреть, как я ем. Тот парень был прав. Я ем, как черепаха – если вы когда-нибудь видели, как едят черепахи. Как доисторическое болотное чудище.
– Привет, тут не занято?
Я поднял глаза и увидел незнакомую девочку. У нее были волнистые каштановые волосы до пояса, а на коричневой футболке красовался фиолетовый пацифик. В руках она держала поднос с едой.
– Э-э… нет, – ответил я.
Она поставила поднос на стол, скинула рюкзак на пол, села напротив меня и принялась за макароны с сыром. И тут же поморщилась:
– Надо было принести с собой бутерброд, как ты.
– Ага, – кивнул я.
– Кстати, меня зовут Джун. А тебя?
– Август.
– Круто, – сказала она.
– Джун! – К нам приблизилась еще одна девочка с подносом. – Ты чего сюда села? Возвращайся к нам.
– У вас там тесно, – ответила ей Джун. – Лучше ты сюда.
Девочка на мгновение смутилась. Я догадался, что они говорят про тот девчачий стол, где обо мне шушукались. Думаю, Джун тоже сначала сидела с ними.
– Ну как хочешь, – сказала девочка и отправилась за тот самый стол.
Джун посмотрела на меня, пожала плечами и улыбнулась, а потом вернулась к своим макаронам.
– Слушай, у нас имена друг к другу подходят, – сказала она.
Я не понял, о чем она, только хлопал глазами.
– Джун – значит июнь, правильно? А ты Август. – Она улыбалась и ждала, когда до меня дойдет.
– Ой, точно, – сказал я.
– Можем сделать свой собственный летний стол, – предложила она. – Только для тех, у кого летние имена. Так, у нас есть еще имена с какими-нибудь летними месяцами?
– Есть Майя.
– Формально май – еще весна, – заметила Джун. – Но если Майя захочет к нам присоединиться, мы можем сделать исключение. – Она говорила так, будто и правда излагала настоящий план. – Есть Джулиан. Это имя, как и Джулия, в честь июля.
Я помолчал, а потом сказал:
– Со мной на английский ходит Росс.
– Да, я знаю Росса, но разве это летнее имя? – спросила она.
– Ну, просто похоже на росу, а она бывает как раз летом.
– А, тогда ладно. – Она кивнула и достала блокнот. – И мисс Петоза тоже может тут сидеть. Ее имя похоже на «петунью» и «розу», а это летние цветы.
– Она у меня классный руководитель, – сказал я.
– А у меня ведет математику. – Джун скорчила рожу.
Она записала имена на предпоследней страничке блокнота.
– Ну, кто еще?
К концу обеда мы составили целый список учеников и учителей, которые допускались за наш стол. Большинство имен не были совсем уж летними, но какая-то связь с летом всегда находилась. Я даже придумал, как связать с летом Джека Тота: ведь с его именем можно составить массу летних предложений, например «Джек – тот, кто любит ходить на пляж». И Джун согласилась, что это вполне годится.
– Но если у кого-то нелетнее имя и он захочет с нами сидеть, – сказала она, – мы разрешим ему, если он хороший, ладно?
– Ладно, – кивнул я. – Если хороший, то пусть его хоть по-зимнему зовут!
– Круть! – Она засмеялась и подняла вверх большие пальцы.
Джун была похожа на свое имя. Загорелая, с глазами зелеными, как июньские листья.
У мамы есть такая привычка – спрашивать, как я себя чувствую по шкале от одного до десяти. Это началось после операции на челюсти, когда я не мог говорить, потому что челюсть у меня была обмотана проволокой и рот не открывался. Врачи взяли кусочек бедренной кости и вставили в подбородок, чтобы тот выглядел поприличнее, так что у меня болело сразу в нескольких местах. Мама показывала на какую-то из повязок, а я поднимал пальцы, чтобы дать ей знать, сильно болит или не очень. Один – значит, немножко. Десять – очень, очень, очень сильно. Потом, во время обхода, мама говорила врачу, что меня больше всего беспокоит. Иногда у мамы здорово получалось читать мои мысли.
После этого мы стали оценивать по десятибалльной шкале любые болячки. Например, если у меня просто саднило горло, она спрашивала: «Ты как, от одного до десяти?» А я отвечал: «Три», – ну или сколько там было.
Когда уроки первого сентября закончились, я вышел на улицу и увидел маму, которая ждала меня у школы, как и остальные родители и няни. Первое, что она спросила, обняв меня:
– Ну и как? От одного до десяти?
Я пожал плечами.
– Пять. – И, скажу вам, я ее огорошил.
– Ого, – выдохнула она. – Даже лучше, чем я надеялась.
– Мы заберем Вию из школы?
– Ее подвезет мама Миранды. Понести твой рюкзак? – И мы двинулись сквозь толпу. Дети «незаметно», как они думали, показывали на меня своим взрослым.
– Не надо, – сказал я.
Но мама принялась стаскивать с меня рюкзак.
– Он же тяжеленный, Ави!
– Мам! – Я вывернулся от нее и рванул вперед.
Тут раздался голос Джун:
– До завтра, Август!
Она шла в другую сторону.
– Пока, Джун, – помахал я ей.
Как только мы вынырнули из толпы и перешли улицу, мама спросила:
– Кто это, Ави?
– Джун.
– Она учится в твоем классе?
– Мам, я учусь в разных классах. Каждый предмет – это свой класс.
– Она в каком-нибудь из твоих классов?
– Не-а.
Мама ждала, что я еще что-нибудь скажу, но мне совсем не хотелось разговаривать.
– Так как все прошло? Хорошо? – У мамы явно накопился миллион вопросов. – Тебя не обижали? Учителя понравились?
– Ага.
– А те дети, с которыми ты познакомился на прошлой неделе? Как они себя вели?
– Да все нормально. Джек сидел рядом со мной на уроках.
– Это прекрасно, дорогой! А тот мальчик, Джулиан?
Я вспомнил, как Джулиан спрашивал у меня про Дарта Сидиуса. Как будто лет сто назад.
– Тоже нормально, – ответил я.
– А девочка со светлыми волосами, как ее зовут?
– Шарлотта. Мам, я уже сказал, никто меня не оби-жал.
– Хорошо.
Если честно, я не знаю, почему я злился на маму, но я злился ужасно. Пока мы переходили дорогу и шли по Эймсфорт-авеню, мама молчала, но, когда свернули на нашу улицу, она опять стала задавать вопросы:
– А как ты познакомился с Джун, если она не ходит ни в один из твоих классов?
– Мы вместе обедали.
Я начал пинать камешек то одной ногой, то другой: гнал его перед собой по тротуару, как футбольный мяч.
– Кажется, она очень милая, – сказала мама.
– Да.
– И очень хорошенькая.
– Да, знаю. Мы как Красавица и Чудовище.
Я не стал дожидаться маминого ответа. Просто пнул камешек изо всех сил и побежал за ним.
Вечером я отрезал свою косичку. Первым заметил папа.
– О, наконец-то, – сказал он. – Мне она никогда не нравилась.
Зато Вия кипятилась и никак не могла успокоиться:
– Ты же растил ее несколько лет! Почему ты ее отстриг?!
– Сам не знаю, – ответил я.
– Кто-то над тобой смеялся?
– Нет.
– Ты сказал Кристоферу, что собираешься ее отрезать?
– Мы же с ним больше не дружим.
– Не выдумывай! Не могу поверить, что ты вот просто так взял ее и откромсал! – И Вия вылетела из моей комнаты, хлопнув дверью.
Когда вечером папа зашел пожелать мне спокойной ночи, мы с Дейзи лежали на кровати, свернувшись калачиком. Папа слегка подвинул Дейзи и прилег рядом со мной на одеяло.
– Ну, Ав-Гав, – сказал он. – Так что у тебя был сегодня за денек: что надо или что не надо?
Между прочим, вопрос про денек папа не сам придумал, а взял из старого мультика о таксе по имени Ав-Гав. Одно время, мне тогда было года четыре, мы часто его смотрели – особенно в больнице. С тех пор папа иногда звал меня Ав-Гав, а я его – «дорогим папашей», как щенок-такса звал своего папу в мультике.
– Что надо, – кивнул я.
– Ты весь вечер молчал.
– Устал.
– Много всего сразу, да?
Я кивнул.
– Но все правда прошло нормально?
Я снова кивнул. Он тоже замолчал, поэтому спустя несколько секунд я сказал:
– Даже лучше, чем нормально.
Папа поцеловал меня в лоб.
– Как я рад, Ави. Похоже, со школой мама все-таки неплохо придумала.
– Да. Но я ведь могу ее бросить, если захочу, да?
– Конечно, мы же договорились, – ответил он. – Хотя зависит от того, почему ты решишь бросить. Обещай, что, если в школе у тебя начнутся какие-то неприятности, ты нам обязательно всё расскажешь.
– Угу.
– А могу я у тебя кое-что спросить? Ты что, злишься на маму? Весь вечер на нее вроде как дуешься. Послушай, Ави, в том, что ты пошел в школу, я виноват точно так же, как и она.
– Нет, она больше виновата. Это же ее идея.
Тут раздался стук в дверь и в комнату заглянула мама. Вид у нее был немного смущенный.
– Просто хотела пожелать спокойной ночи.
– Привет, мамаша, – сказал папа и помахал ей моей рукой.
Мама присела на край кровати рядом с Дейзи.
– Ты, говорят, отрезал косичку.
– Подумаешь, невелика беда, – ответил я.
– А я и не говорю, что беда.
– Уложишь Ави? – сказал папа маме. – У меня срочная работа. Спокойной ночи, сын, мой сын. – Это была еще одна часть Ав-Гав-ритуала, но отвечать «Спокойной ночи, дорогой папаша» мне что-то не хотелось.
Папа встал с кровати.
– Я очень тобой горжусь.
Мама и папа всегда укладывали меня по очереди. Знаю, обычно укладывают только малышей, а десятилетние дети засыпают сами, без родителей, но так уж у нас повелось.
Мама устроилась рядом со мной и попросила папу:
– Заглянешь к Вие?
Он обернулся:
– А что с Вией не так?
Мама пожала плечами.
– Она говорит, все в порядке. Но первый день в новой школе, сам понимаешь.
– Хм-м, – сказал папа, а потом подмигнул мне. – Всегда с вами, дети, что-то не так.
– Да, не соскучишься, – согласилась мама.
– Не соскучишься, – повторил папа. – Ну, спокойной ночи.
О проекте
О подписке