Сдав багаж на вокзале, Георгий ненадолго зашел попрощаться с друзьями. Услышав, что он собирается в Россию, глава «Лиги просвещения» попросил его о небольшом одолжении – отвезти в Одессу одно письмо. По словам товарища, письмо было весьма срочным и его можно провезти под подкладкой плаща практически без риска. Обрадовавшись в душе, что сможет принести хоть малую, но реальную помощь общему делу, Георгий с готовностью дал свое согласие. Хотя, если бы его мысли не были так заняты состоянием матери, возможно, он бы и поинтересовался, зачем нужно было доставлять это послание с такими мерами предосторожности.

Приехав в Одессу, девятнадцатилетний Георгий был тут же арестован агентами царской охранки, обвинен в революционной деятельности и брошен в тюрьму. Недели, проведенные в одиночной камере на черном хлебе и воде, не могли охладить его бурных протестов против заключения. Георгий не имел никаких предположений о содержании письма и никогда не встречался с человеком, которому должен был его передать.

«Лига просвещения» являлась не такой уж безвредной организацией для России, как это могло показаться с первого взгляда. Письмо, которое вез Георгий, предназначалось для тайного марксистского кружка. Его содержание имело самое непосредственное отношение к подготовке революционного переворота. Уже только за это полагалась Сибирь. Убедившись в том, что Георгий не больше чем пешка, власти выпустили его на свободу.

Молодой человек был ошеломлен, когда, вернувшись домой, узнал, что его мать только что умерла. На похоронах Георгия страшно беспокоило, думают ли его родные, что он опозорил семью. Этот вопрос волновал его больше всего, даже смерть матери как будто отступила на второй план. Родственники, за исключением Анны, как могли, старались успокоить Георгия. От сестры же он не услышал ни единого слова утешения. Напротив, она его только обвиняла, а отец хранил странное молчание.

В тот день, когда Георгия выпустили из тюрьмы, один из его многочисленных дядей, питавший брезгливость ко всему, что связано с охранкой, сам того не ожидая, круто изменил жизнь будущего супершпиона. Зародыш великого Сиднея Рейли начал формироваться после того, как в присутствии всех дальних и близких родственников дядя скабрезно произнес:

– А чего же вы еще ожидали от грязного жидовского ублюдка!

Так открылся секрет, тщательно скрывавшийся от молодого человека на протяжении девятнадцати лет. Георгий не являлся законным сыном своего отца. Он появился на свет в результате связи матери с доктором Розенблюмом. Нужно сказать, что Георгий хорошо знал доктора и даже преклонялся перед его достоинствами. Ради сохранения чести семьи мальчик воспитывался в доме полковника полноправным членом, но, как сказал любезный дядюшка, дурная кровь наконец дала себя знать. Более того, имя мальчика было вовсе не Георгий, а Зигмунд. Именно так назвал его настоящий отец, доктор Розенблюм.

Мир в душе Георгия перевернулся. Его мать, католичка, которую он любил больше всех на свете, предала его! Георгия шокировало осознание того факта, что теперь он не сын русского полковника, а несчастный еврейский выродок. Его любимый отец – вовсе не отец, сестра – не сестра… Он выродок, да к тому же еще и еврейский… Его передернуло, когда он вспомнил фразу, которую довольно часто произносил в шутку: «Господи, благослови государя и покарай евреев!»

Не обращая внимания на рыдающую Анну, Зигмунд Розенблюм мысленно проклял свою семью. Бросившись в комнату, молодой человек схватился за перо и написал две короткие записки. Первая предназначалась Розенблюму: «Надеюсь, Ваша душа будет гореть в аду!», вторая – Анне: «Найдете меня подо льдом одесской бухты». Оба текста навсегда запечатлелись в его памяти, и даже много лет спустя он мог процитировать их слово в слово. Две короткие фразы на белой бумаге преследовали его в ночных кошмарах всю жизнь.

Покинув дом, ничего не видящий вокруг себя от горя, Розенблюм добрался до Одессы и опустил оба конверта в почтовый ящик. У ближайшего старьевщика он обменял роскошный костюм на рабочую блузу и с помощью знакомого моряка пробрался на готовое к отплытию британское судно. Корабль шел в Южную Америку…

«Заяц» был очень скоро обнаружен и представлен на суд капитана. С бравадой, в сложившихся обстоятельствах больше походившей на глупое упрямство, он назвал свою фамилию, которую теперь считал настоящей, – Розенблюм. Другими словами, молодой человек открыто объявил себя евреем. Казалось, он получал мазохистское удовольствие, издеваясь над самим собой.

* * *

Розенблюм прожил в Южной Америке, большей частью в Бразилии, целых три года. Ему доводилось работать и докером, и поваром, и на плантациях, и на строительстве дорог, и даже швейцаром в борделе, затерявшемся в грязном квартале Рио-де-Жанейро. Все это время Розенблюма нещадно преследовала одна и та же мысль: он – незаконнорожденный еврей, преданный собственной матерью. И все это время, хотя сам Розенблюм этого и не замечал, его характер становился все более закаленным.

* * *

В 1895 году три британских офицера прибыли в Бразилию с целью исследования глухих районов джунглей в бассейне Амазонки. Розенблюм, к тому времени в совершенстве овладевший португальским языком и отзывавшийся на имя Педро, нанялся в эту экспедицию поваром. Задуманное предприятие сразу началось крайне неудачно. В верховьях Амазонки из группы сбежали несколько носильщиков, до смерти перепуганные враждебно настроенными против пришельцев туземцами. Абориген-проводник и оставшиеся местные носильщики еще потерпели несколько дней, но когда офицеров свалила лихорадка, злоумышленникам пришла в голову банальная идея – убить спящими всех троих офицеров и сбежать, прихватив с собой багаж и оружие.

Немного найдется мест на земле, где природа столь оживлена в ночное время, как в Бразилии, но среди рева животных и птичьего щебетания Педро сразу различил подозрительный треск кустарника. Схватив револьвер одного из офицеров, он с легкостью отбил атаку нападавших, благо старые навыки стрельбы без промаха еще не были забыты… Один из офицеров умер, разделив судьбу многих путешественников, похороненных в зеленом океане амазонской сельвы. Оставшихся в живых Педро привел обратно в Рио.

Через некоторое время он вдруг обнаружил в себе некоторые перемены. Педро больше не передергивало от фамилии Розенблюм, а Бразилия стала казаться ничуть не хуже России. Англичане, обязанные своими жизнями «португальскому» повару, изумлялись образованности молодого человека, свободно разговаривавшего на нескольких языках.

Они тщетно пытались выяснить у Педро его происхождение и какими судьбами он очутился в Бразилии. В знак благодарности за свое чудесное спасение майор Фотерджилл, лидер британской партии и, как следствие, не стесненный в средствах, выдал Розенблюму чек на полторы тысячи фунтов, выхлопотал ему британский паспорт и лично сопроводил на корабль, отходивший в Англию.

Одесскому еврею, жизнь которого за последние три года потеряла всякий смысл, был предоставлен еще один шанс.

Истосковавшийся по цивилизованной жизни, двадцатидвухлетний Розенблюм сразу же сблизился с новыми британскими друзьями. Природное обаяние, которое он пронес через прожитые годы, обычно моментально снимало предвзятость суждений о нем со стороны окружающих, вызванную его еврейской фамилией. Он начал называть себя на германский манер, и уменьшительное от Зигмунда – Зигги постепенно превратилось в имя Сидней.

Новоиспеченный Сидней Розенблюм тратил свободное время у портных и в модных магазинах одежды. Во внешнем виде молодого человека появилась забытая опрятность, и люди на улицах начали оборачиваться на элегантного молодого человека со смуглой кожей и пронзительным взглядом больших темных глаз. Итак, стиль жизни, выбранный Сиднеем – теперь все называли его так, – требовал немалых денег. Полторы тысячи фунтов, полученные по чеку полковника, конечно, приличная сумма, но следовало побеспокоиться и о будущем. Он решительно отверг предложение майора Фотерджилла отправиться с ним в Россию по «делам службы». Офицер доверительно добавил, что имеет «некоторые связи» с британской разведкой. Мысль снова увидеть родину причиняла Сиднею страшные душевные переживания. В это же время, забыв о необходимости получения дальнейших средств к существованию, Сидней безудержно влюбился в женщину на несколько лет старше его. Избранница только начала приобретать себе имя в Лондоне, как начинающая писательница. Ее романтическая натура ответила взаимностью, и на последние триста фунтов влюбленная парочка отправилась в Италию. Под средиземноморским солнцем и благотворным влиянием Римско-католической церкви, без которого не обходился ни один аспект итальянского уклада жизни, Сидней вдруг вспомнил о католической вере, в которой воспитывался с детских лет. Розенблюму показалось, что его душа полностью очистилась, и ради свой любимой он был готов на все. Через много лет, анализируя прошлое, Сидней пришел к выводу, что эта страсть была одна из немногих досадных случайностей в его жизни. Розенблюм совсем не сердился, когда впоследствии писательница издала роман, высоко оцененный критикой. В основе сюжета книги лежали его собственные молодые годы. А писательницу звали Этель Лилиан Войнич. Свой роман она назвала «Овод».

Между тем молодые любовники отправились на Эльбу, где Розенблюм был покорен историей о взлете и падении Наполеона. С большими усилиями он наскреб 100 фунтов на покупку полотна с изображением императора на фоне Триумфальной арки и критическими замечаниями самого Бонапарта, написанными в углу картины собственноручно. Несмотря на то что много позже Сидней позволял себе и более дорогие приобретения, «стартовое» полотно широко известной коллекции Рейли было для него самым ценным. Посвященная Наполеону, эта картина в конечном счете была продана, вырученные средства пошли в фонд поддержки контрреволюционного движения в России.

Наполеон Бонапарт стал для Розенблюма чем-то вроде Бога. Личность этого императора породила в его душе новые честолюбивые амбиции. Находясь в Италии, Сидней внимательнейшим образом вникал в политическую ситуацию, его отчет на эту тему получил блестящую оценку Фотерджилла. Во Флоренции Розенблюм расстался со своей подругой, объяснив ей, что неотложные дела незамедлительно призывают его вернуться в Лондон.

Ознакомившись с подробным докладом об Италии, Фотерджилл, фактически являвшийся кадровым сотрудником британской секретной службы, понял, что его автор обладает незаурядными аналитическими способностями, особенно в вопросах политики. Несмотря на то что Розенблюм был еще очень молодым человеком, майор рассматривал его как потенциального агента весьма высокого ранга.

К удивлению обоих СИ (так обычно называли офицеров британской секретной службы) – и Фотерджилла, и его шефа, – Розенблюм кардинально изменил свою позицию. Теперь, после визита в Италию, он не просто добровольно просился в Россию, а энергично настаивал на этом, впрочем, с одной лишь