Когда казалось, что уже ничего нельзя изменить, раздался телефонный звонок. Мою маму попросили срочно прийти в больницу. Прабабка на смертном одре решила покаяться и рассказать, как снять с меня проклятие. Мама, вбежав в палату, упала на колени, взяв умирающую за руку. На последнем издыхании бабуля смогла произнести только мое имя и с ужасным хрипом скончалась у матери на руках. Мама еще минут пятнадцать со слезами на глазах теребила мертвое тело. Унеся с собой тайну в могилу, бабуля окончательно убила надежду на мое выздоровление.

Но не бывает худа без добра. Выйдя из палаты, мама увидела почти всю ненавистную родню отца. Опустив заплаканные глаза, она хотела проскользнуть мимо них, но навстречу к ней ринулся мой отец с извинениями. Обняв нежно за плечи, папа стал целовать маму так, как будто и не было этих тринадцати лет разлуки. Сестры, братья, дяди, тети, кинулись в объятия к маме, моля о прощении. Они все наперебой говорили о проклятии, и о том, что они вели себя так против их воли, во всем виновата бабка и ее заговор. От обиды и отчаяния мама не могла выдавить из себя ни слова, слёзы просто душили ее. Оттолкнув отца и растолкав его родственников, мама бегом выбежала из больницы.

Я хорошо помню тот вечер. Жозефина уговаривала маму простить мужа. Умоляла в первую очередь подумать обо мне. Говорила о переходном возрасте, в котором девочке отец нужен особенно. Она рассказывала ей разные истории из жизни. Всхлипывания мамы становились все тише и тише.

Я всю ночь не могла уснуть от волнения. Представляла нашу первую встречу с отцом. И никак не могла определиться: броситься к нему на шею и обнять, или изобразить обиженную барышню, которую лишили отцовского внимания. Уснув под утро, я так и не приняла решение.

На следующий день мама проглядела все глаза, ожидая отца. Я очень надеялась, что у меня будет полноценная семья. Он пришел под вечер, после похорон бабки, с огромным букетом красных роз и плюшевым мишкой. Мама всем видом хотела показать своё равнодушие и обиду, но счастливый блеск в её глазах говорил сам за себя. И моё решение пришло, само собой. Папа протянул мне медведя со словами:

– Это тебе, доченька!

Через пару секунд я висела у него на шее, как удавка, которая с каждой минутой, становилась все крепче. До глубокой ночи мы не могли наговориться. Каждому хотелось рассказать, о том, что пришлось пережить за эти долгие тринадцать лет. Оказывается, папа знал о том, что я его дочь, знал и о моей болезни, и о том, что мы остро нуждаемся в деньгах. Ему это было безразлично с того самого дня, как бабка прокляла маму и отвернула от неё всю родню. Папа жил, как зомби, он не испытывал ни радости, ни горя, ни восторга, ни сожаления. Дни и годы проходили однообразно. Жизнь потеряла смысл. Наговор растаял, как дым, с последним вздохом колдуньи, точно так же, как и надежда на снятие проклятия…

С того дня, моя жизнь изменилась к лучшему. Я поняла, что такое отцовская любовь, забота и сильное мужское плечо. Он так умело мог поддержать меня в трудные минуты, что мама приходила в удивление. Ему легко удавалось успокоить меня и направить мои мысли в положительную сторону. Даже комплименты из его уст звучали как-то по-особенному. Папа научил меня относиться к моему проклятию как к обычной аллергии. Приведя простой пример, что практически каждый человек на земле имеет аллергическую непереносимость на лекарства, сладкое, цветение, пыль и так далее. С этой мыслью мне стало жить намного проще, не воспринимая непереносимость воды как проклятие.

Мы много времени проводили вместе, как бы компенсируя недостаток общения прошлых лет. Парки, аттракционы, кино, цирк, театры, выставки… Всего этого не было в моей жизни, конечно же, из-за отсутствия средств и вечной занятости мамы. Папа хорошо зарабатывал, и мы могли позволить себе путешествовать на каникулах.

Беззаботные школьные годы скоротечны. Я окончила школу. Пришло время поступать в высшее учебное заведение. На семейном совете мы решили, что поступать я буду в университет в Париже. К тому же тетушка Адель, мамина двоюродная сестра, согласилась меня приютить на время учебы. Перебравшись из маленького городка в столицу моды и красоты, мне пришлось приспосабливаться к новым условиям и привыкать к суете большого города. Каждый месяц родители высылали денег, но мне их хватало буквально на пару недель. Большой город – большие расходы, а мне так хотелось побывать везде и посмотреть все достопримечательности Парижа.

Я устроилась официанткой в местное кафе, чтобы финансово не обременять родителей. Работа была непыльная, но мало оплачиваемая. Мне нравилось работать там из-за общения с людьми, ароматов кофе, чая и свежей кондитерской выпечки. Особенно меня устраивал график. С понедельника по пятницу я работала в первые смены до обеда, а потом сразу же неслась на учебу. В выходные приходилось трудиться до закрытия. Благодаря этой работе и по воле судьбы я скоро нашла новую работу. Точнее, работа меня нашла сама.

В наше кафе каждое утро забегал один неуклюжий молодой человек за стаканчиком кофе и горячими круассанами. Молодого человека звали Оливье Бертран. Этого бедолагу знало все кафе. Каждый день Оливье, опаздывая на работу, но не изменяя своим привычкам, забегал в кафе с криками, спеша приобрести необходимый ему завтрак. Из-за того, что он торопился, с ним приключались какие-нибудь неприятности: то он обливался кофе; то поскальзывался на круассанах, которые обронил на ходу; то обжигал язык горячим кофе, то сталкивался с посетителями. Один раз бедняга чуть не задушил себя собственным галстуком. Получилось это так.

В понедельник, как говорят, самый тяжелый день недели, Оливье второпях забежал в кафе. Растрепанный, в мятой рубашке и галстуке, с развязанными шнурками на ботинках. Опаздывал он сильнее обычного. Спотыкаясь подбежал к стойке для заказов и, с трудом переводя дыхание, замаячил руками подгоняя бариста с ежедневным заказом. Проходящая мимо пожилая посетительница мадам Жожет, указала ему на развязанные шнурки. Он склонился под стойку к ботинкам и случайно наступил на свой болтающийся галстук. Бариста приготовил заказ и окликнул Бертрана. Тот, завязав шнурки, попытался резко подняться, но галстук, попавший под ботинок, не позволил ему это сделать. Петля плотно затянулась на шее. В полусогнутом состоянии Оливье не мог убрать ногу с галстука и попытался выдернуть его из-под ноги. Чем больше он делал попыток, тем туже затягивал узел. Обхватив ненавистную удавку руками, резким рывком он выдернул галстук из-под ноги и со всего маха ударился головой о выступающую часть барной стойки. От удара и недостатка кислорода в глазах Оливье потемнело. Не разгибаясь, Бертран распластался на полу. Громкий удар головой о стойку привлек внимание посетителей кафе. Сначала раздался смех, а после того, как увидели, что бедолага не шевелится, на несколько секунд все замерли в недоумении. Не растерявшись, я бросилась к телу Оливье и, развязав его галстук, принялась делать искусственное дыхание. Бордовое от удушья лицо Оливье постепенно принимало естественный оттенок. Я продолжала приводить его в чувство, пока не почувствовала, как руки Бертрана обхватили мою голову, а его губы приблизились к моим. Этот подлец, придя в себя, начал меня целовать! Вырвавшись из его объятий, я отвела руку на 180 градусов и со всей злости влепила ему пощечину. Удар был такой силы, что Бертран ещё раз потерял сознание. Придя в себя, он поднялся с пола и, шатаясь, с огромным красным пятном на щеке, покинул наше кафе. Как только Оливье вышел, раздался громкий гогот посетителей. Мне было не до смеха, так как жутко горела рука от пощёчины. После произошедшего Оливье Бертран неделю не заходил в кафе.

Честно сказать, на следующий день я остыла, а еще через пару – загрустила. Надо отметить, что не только я скучала по несуразному «человеку-аварии». Так мы его стали называть после случившегося инцидента с галстуком. На самом деле этот молодой человек мне приглянулся с первого взгляда. Несмотря на его неловкость и рассеянность, это был симпатичный парень, с правильными чертами лица. На вид ему было чуть за 25. Высокий. Худощавый. Блондин. Но, главное, что привлекало меня в его внешности, это большие голубые глаза. Казалось, в них можно утонуть. И, конечно же, обворожительная белозубая улыбка.

В пятницу всё утро я не сводила глаз с двери. Каждый раз оборачивалась на звон колокольчика. Но, увы. Часы показали 9:00, и я перестала ждать. Как обычно, в обеденное время, закончив смену, я выбегала из кафе, торопясь в институт. И если бы Оливье не окрикнул меня по имени, я бы ни за что не узнала его. Опрятный, выбритый, модно одетый молодой человек с букетом цветов стоял недалеко от кафе. Я не поверила своим глазам. Оливье подошёл ко мне со словами:

– Жаклин, прости меня, пожалуйста. Огромное спасибо, что спасла мою жизнь. В качестве благодарности, я приглашаю тебя сегодня в ресторан. Отказ не принимается.

Разворошив гардероб и надев лучшее платье, я пришла в ресторан в назначенное время. На крыльце ресторана меня встречал Оливье. При виде меня, он приоткрыл рот и произнес:

– Я не могу поверить своим глазам. Разве эта та официантка, которая меня спасла от смерти?

Я, нахмурив брови, ответила:

– Я ценю твою прямолинейность, но она с подвохом. Меня, что, так уродует униформа нашего кафе?

Оливье в замешательстве сказал:

– Прости. Не подумай ничего плохого. Я просто виню себя за то, что смог разглядеть тебя только сейчас.

– А, так ты еще и плохо видишь, «человек–авария»?

– По-моему сейчас ты надо мной издеваешься. Я ещё раз прошу прощения за свои слова и действия. Давай попробуем переиграть нашу встречу.

Оливье крутанулся вокруг себя на 360 градусов и произнес игриво:

– Жаклин, ты превосходно выглядишь, я просто впечатлён твоей красотой.

– Приёмчик с разворотом довольно избитый, но так уж и быть, я закрою глаза на предыдущий разговор, – съехидничала я.

Приглашая пройти в ресторан, Оливье протянул мне руку. Ресторан больше напоминал варьете с декорациями 80-х годов. Театральные люстры, многоуровневые занавесы, балдахины и маленькие балкончики второго этажа переносили посетителей в эпоху прошлого века. Миниатюрные столики для двоих заполняли всё пространство ресторанчика. Легкий и уютный дизайн создавал атмосферу домашнего комфорта. Разместившись за одним из многочисленных столиков, Оливье стал осыпать меня комплиментами. Не отрывая глаз от моего лица, он сказал:

– Как я мог игнорировать такую