А другой раз привезли в Бортсурманы бесноватого, здоровенного, высокого роста мужика, связанного по рукам и ногам железными цепями. С ним вместе приехали отец и брат. Остановились в избе неподалёку от дома священника. Укладываясь спать, родные, помимо цепей, скрутили бесноватого ещё и веревками, привязав их конец к крюку в матице. Ночью все проснулись от шума и крика. Бесноватый разорвал и цепи, и верёвки, и четыре мужика едва-едва смогли справиться с ним и снова уложить на лавку. Утром отец с братом повели болящего к отцу Алексию. Как рассказывали они потом, отец Алексий положил его на пол, им приказал стать по правую руку, а сам начал читать молитвы над больным, потом благословил и велел привести на другое утро. Уже после молитвы больной сделался тихим и ночью не бушевал. На другой день отец Алексий опять положил его на пол, но не молился, а только поставил на грудь икону Смоленской Божией Матери, потом благословил и отпустил с миром. Перед выездом из Бортсурман с бесноватого сняли в кузнице кандалы. Домой он отправился совсем здоровым.

И вообще много бесноватых возили со всех сторон к отцу Алексию, и все они выздоравливали по его молитве. Один бесноватый купец, которого привезли издалека и который выздоровел по молитве отца Алексия, в благодарность о своём исцелении пожертвовал в Бортсурманскую церковь чугунный пол.

Был отец Алексий не только целителем, но и прозорливцем.

Однажды бортсурманскому помещику Пазухину пришлось уехать по делам в Москву, и долго не было от него никаких известий, так что жена, Елизавета Николаевна, стала тревожиться. Жили они душа в душу. Прежде, когда муж бывал в отлучке, то писал ей часто, а тут нет писем и нет. Елизавета Николаевна не знает, на что и думать – не заболел ли, не случилось ли чего. И раз в таких думах застал её отец Алексий. Она очень обрадовалась, стала повествовать ему о своих переживаниях, а он будто и не слышит. Говорит:

– Вы о Екатерине Николаевне не горюйте, довольно она пострадала, пришла ей пора и отдохнуть.

А Екатерина Николаевна была родной сестрой Елизаветы Николаевны и жила в Москве. Батюшкины слова, разумеется, удивили Пазухину.

– А что это вы, батюшка, говорите про Екатерину Николаевну, как про покойницу? Здоровье у неё, конечно, и всегда было неважное, но, слава Богу, она жива.

А батюшка ей опять:

– Да-да, много она помучилась, но теперь отдохнёт. А Вы не горюйте.

С тем и ушёл.

И осталась бедная барыня в ещё большей тревоге – к переживаниям о муже прибавилось ещё беспокойство о сестре. А вскоре и письмо от мужа пришло. Оказывается, не писал потому, что, как думал, скоро вернётся, но задержала Екатерина Николаевна. Когда он прибыл в Москву, она хворала. Все думали, поправится, а она вдруг умерла. И умерла-то как раз в тот день и час, когда отец Алексий приходил.

У помещика Шипилова жила в усадьбе птичница Пелагея Тюрина. Её муж, Гаврила, был человеком жестоким и постоянно бил жену. И сама Пелагея и видевшие всё это безобразие соседи были уверены, что он когда-нибудь её убьёт. Как-то в отчаянии пришла она просить заступничества у отца Алексия. Помолившись вместе с нею, батюшка отпустил её с миром, сказав, чтобы она больше не беспокоилась, муж её больше не тронет. Ко всеобщему удивлению несколько дней подряд прошли спокойно. Потом приехал барин и вызвал к себе Гаврилу. Вышел он на себя не похожий – бледный, глаз не смеет поднять. Пелагея даже обмерла от страха. Ну всё, подумала, сейчас станет бить, но муж не тронул её. Со страхом ждала она ночи, думая, что тогда уж точно ей смерти не миновать. Но и ночь прошла без побоев. А также и все последующие дни. И так до самой смерти, как и предсказывал отец Алексий, муж; ни разу больше не обидел её.

Бортсурманская крестьянская девушка Евфимия Аникичева собралась как-то идти в Киев на богомолье и пришла к отцу Алексию за благословением. Он сказал, что во время путешествия ей придётся нести тяжкий крест. Её это так напугало, что она подумала отказаться от путешествия, но отец Алексий уговорил её не отступаться, надеяться на помощь Божию, уверяя, что это не последнее её паломничество, и что она потом ещё раз побывает в Киеве. Доверившись батюшкиному слову, Евфимия благополучно дошла до Киева. А на обратном пути разболелась. Больную, измученную, её никто не хотел принимать, когда она просила крова и отдыха. Лишь в одном месте ей дали кров на три недели. А через три недели, будучи ещё очень слабой, она пошла дальше и, как сама рассказывала потом, порою целыми днями лежала возле дороги, подчас продвигаясь даже ползком. Но до Бортсурман всё же дошла, а позже и в самом деле ещё раз побывала в Киеве.

После своего паломничества Евфимия частенько посещала отца Алексия – когда дров ему принесёт и печь истопит, а когда и полы и в его келье и во всём доме намоет. Как-то заметив на одежде отца Алексия кровь, Евфимия забеспокоилась – откуда бы. Под кроватью отца Алексия всегда лежал какой-то предмет, тщательно закрытый дерюгой. Мучимая любопытством, однажды, когда отец Алексий вышел на волю, чтобы не мешать ей прибираться, Евфимия развернула посмотреть, что это такое. Под дерюгой оказался плоский валун. «Так вот обо что батюшка разбил в кровь колени!» – подумала она. Поражённая увиденным, она окутала камень и уже хотела выйти, когда в келью вошёл отец Алексий, и с порога стал мягко выговаривать ей: «Знаешь ли ты, Евфимьюшка, что любопытство – большой грех? Никогда не следует тайком пытаться узнать то, что скрывают», – и строго-настрого наказал ей никому не рассказывать о том, что видела, до самой его смерти.

Курмышская мещанка Наталья Григорьевна Кузнецова рассказывала, что незадолго до своей смерти её мать, Ульяна Лукинична, решила посетить отца Алексия. Он, хотя и видел её в первый раз, тут же обратился к ней по имени: «Ульянушка, поберегись, смерть твоя на пороге». И в самом деле, вскоре после этого она вдруг внезапно скончалась от удара.

Одна старушка из деревни Козловки пришла как-то Великим постом ко всенощной в Бортсурманы. Стояла большая распутица. И она попросилась у отца Алексия на ночлег. Поскольку в доме места не было, отец Алексий устроил её в своей келье. Ночью она проснулась. В келье было почти темно, свет от лампадки выхватывал из мрака образ Смоленской Божией Матери, перед которым отец Алексей всё клал и клал поклоны. «Уж на что продолжительны Великопостные службы, а батюшка и ночью себе покою не даёт», – подумала она. С тем и заснула опять. Проснувшись другой раз, видит, что вся келья залита каким-то необыкновенным светом, и сам отец Алексий, стоя на воздухе с воздетыми руками, тоже весь светится. Старушка от страха закричала. Свет тут же исчез. Подойдя к старушке, отец Алексий стал успокаивать её. «Никому, – наказал ещё, – об этом не говори». И долго хранила она молчание, лишь после батюшкиной смерти стала рассказывать об этом близким людям.

* * *

С 1 (14) января 1848 года силы стали заметно покидать отца Алексия. В храм его уже водили родные. К Великому Четвергу Страстной седьмицы он так ослаб, что не в силах был даже самостоятельно встать, пройтись и вкушать пишу. Промучившись таким образом до 21 апреля (4 мая) 1848 года, ежедневно приобщаясь Святых Христовых Тайн, к великому горю всех знавших его, он окончил свою многотрудную жизнь. Говорят, день кончины его был ясный и тёплый. На площади перед церковью толпился народ. Сказали, батюшка из окошечка пожелал последний раз всех благословить. И многие, узнав об этом, пришли. Батюшка сидел у открытого окна, взор его переходил от иконы Смоленской Божией Матери к народу на площади. Многие тихонько плакали. Время от времени батюшка в открытое окно благословлял народ. И так до тех пор, пока не ослаб, и не испустил дух.

Похоронили его в церковной ограде, напротив алтаря. Памятник поставил один нижегородский помещик, который почитал отца Алексия за великого подвижника, был его духовным сыном и всю жизнь ездил к нему за молитвами и советом.

* * *

С тех пор не проходило ни одного воскресенья, ни одного праздника, чтобы на могиле отца Алексия не служили панихид. Почти все увозили с собой землю с могилки, и как целебную берегли, принимая с водой в случае болезни. Народ ждал открытия мощей, и много ходило толков о том, что настало время «выходить батюшке на землю». Ещё больше пошло об этом разговоров после случая с бортсурманским печником Герасимом Чудаковым.

Как-то родственники отца Алексия наняли Герасима поставить на могиле отца Павла Вигилянского памятник. Могила отца Павла была рядом с могилой отца Алексия. Герасим выкопал яму, положил брусья для поддержки памятника, а поскольку могилы были очень близко одна от другой, брусья пришлось упереть в могилу отца Алексия. Ночью Герасим – сам хорошенько не знает, во сне или наяву – услышал голос: «Герасим, неладно ты начал свою работу». Что же в ней неладного, вопросил в удивлении тот. Голос ответил, что он должен бы знать, как знают и как говорят в народе, что должно отцу Алексию «выходить мощами», и что если он оставит брусья так, при вскрытии мощей памятник отцу Павлу придётся сломать, и работа его пропадёт даром. Поражённый Герасим наутро пошел посоветоваться с матушкой. Было решено переложить брусья так, чтобы они не касались могилы отца Алексия.

Ходит в Бортсурманах и такой ещё рассказ. Говорят, перед смертью отец Павел Вигилянский завещал похоронить себя рядом с отцом Алексием так, чтобы гробы их касались стенками. Когда начали долбить землю (время было зимнее), лом согнулся в дугу. Такая же история вышла и с другим ломом. В этом увидели указание, что это-де отец Алексий не пускает к себе отца Павла. И, отступив немного, уже без труда вырыли могилу, хотя и рядом с отцом Алексием, но всё же не вплотную.

Ещё рассказывают, что, умирая, отец Алексий говорил, что он не совсем уходит от народа, и кто будет его помнить, того и он не забудет. Тогда непонятны были его слова. Но вскоре всё объяснилось.

Некоторое время спустя после смерти отца Алексия привезла одна купчиха в Бортсурманы издалека безумную буйную больную мать. Узнав, что батюшку недавно схоронили, дочь заплакала, стала жаловаться на судьбу, что-де некому теперь помочь её матери. Дочь слезами заливается, а мать буйствует, непристойные слова выкрикивает, отца Алексия псом ругает. Тяжко стало дочери. Попросив добрых людей покараулить мать, пошла она на могилу к отцу Алексию. Отслужила панихиду, выплакала своё горе да пришла домой. Смотрит и глазам своим не верит: мать сидит на лавке и совершенно спокойно разумно со всеми разговаривает, словно и больной никогда не бывала.

Тогда понял народ, что значили батюшкины слова, и с тех пор стал ходить к нему на могилку, как прежде ходил к живому, и множество чудес стало происходить на ней.

Приведём некоторые из них.

* * *

Крестьянка села Ожгибовка Анна Аполлоновна несколько лет лежала неподвижно. Раз в бреду или во сне – она хорошо не помнит – увидела она двух старцев, которые коснулись её ног. Придя в себя, она почувствовала некоторое облегчение и дала обещание отслужить панихиду на могиле отца Алексия. Через силу собралась и с помощью добрых людей, а порою и ползком, добралась до Бортсурман и отслужила панихиду. Вскоре после этого она поправилась.

У другой ожгибовской крестьянки, Натальи Матюшиной, заболела десятилетняя дочь Анастасия. Несколько дней уже маялась она желудком, почти ничего не ела, тяжело дышала. Пришла мать к помещице за лекарством. Но лекарства у барыни не нашлось. Однако, подумав, дала она Наталье немного земли с могилки отца Алексия и велела, хорошенько помолившись, размешать земельку в воде и напоить дочь. Приняв воды, дочь сразу исцелилась.

Страдал так же желудком в Ожгибовке четырехлетний мальчик Шляпников. Особенно мучился и кричал он по ночам. Но как только, по совету добрых людей, мать дала ему немножко воды с земелькой с могилки отца Алексия, в ту же ночь ребёнку стало лучше, и он стал поправляться.

В 1893 году, схоронив мужа, вдова лесничего Наталья Петровна Мурзанёва, с грудной дочерью Верой приехала в город Курмыш. Девочка была слабенькая, малокровная, постоянно хворала, страдая какими-то непонятными припадками. Несчастная мать обращалась к докторам, клала ребёнка в больницу – ничего не помогало. Когда девочке исполнилось пять лет, Наталье Петровне кто-то посоветовал свозить дочь на могилу к отцу Алексию и отслужить панихиду. В родительскую субботу отправилась мать с дочерью в Бортсурманы. Отстояла обедню, потом вместе с крестным ходом пошла на кладбище. Во время панихиды больного ребёнка посадили на землю возле могилки отца Алексия. С того дня у девочки бесследно прошли и припадки, и малокровие.

Бортсурманский крестьянин Иван Губин во время Японской войны служил в Сибири. Захворал он поносом и долго мучился, пока не вспомнил, что захватил с собой земельку с могилки отца Алексия. Всыпал он щепотку в посудину с водой, помолился, выпил несколько глотков, остальное передал другому больному бортсурманскому солдату, и оба выздоровели.

В 1908 году у Веры Александровны Пазухиной отравился маленький сын Саша. Жили они в городе. И случилось так, что помощник кондитера, подросток, рассердившись на повара, в отместку ему насыпал в шоколадную массу для конфет сильнодействующий яд. В городе было много отравлений, но о причине их догадались не сразу. Принесли конфет и Вере Александровне. Яд попал не равномерно, так что в семье отравился только Саша. Врач признал положение безнадёжным и сказал, что придёт утром, чтобы поддержать Веру Александровну.

Мальчик уже вытягивался и холодел. Вера Александровна с верою размешала в воде земельку с могилки отца Алексия и влила мальчику в рот. Судороги сразу прекратились, а вскоре и тело потеплело. Пришедший поутру доктор, спросил: «В котором часу мальчик умер?» – «Он жив», – был ответ. И когда Вера Александровна рассказала, как исцелился её сын, доктор невольно воскликну: «Да, это – чудо!»

Чудесное исцеление было и в семье бортсурманской крестьянки Прасковьи Сеяновой. Зимой 1911 года одна из её внучек, четырехлетняя Маша, тяжело заболела корью. Корь, наконец, прошла, но девочка продолжала лежать пластом, ноги у неё отнялись и висели, как плети. Накануне Николина дня, престольного праздника в селе Бортсурманы (храм трёхпрестольный), Прасковья посоветовала дочери сносить Машу к причастию и отслужить панихиду на могилке отца Алексия. Мать всё исполнила.

На другое утро, 9 мая, все дети побежали в палатки, которые в этот день в Бортсурманах раскидывали на площади перед церковью. Вслед за ними потянулась и маленькая Маша, которая до того все время лежала неподвижно. Она сама надела чулки и башмаки и вышла за детьми на улицу.

А крестьянка Елена Небасова исцелилась от зубной боли, приняв воды с земелькой с могилы отца Алексея.

Другая бортсурманская крестьянка, Аграфена Крылова, заболев лихорадкой, длительное время принимала по совету местного фельдшера разные лекарства, но ничего не помогало. Тогда мать принесла ей земли с могилки отца Алексия. Три раза приняла она её с водой – и лихорадка оставила ее.