Поведение благочестивых христиан в Четыредесятницу

Правила пощения, предписываемые Церковью в Святую Четыредесятницу, древние христиане ревновали исполнять во всей их силе и строгости, считая Святую Четыредесятницу преимущественным временем говения и богатения в Бога. Дни Святой Четыредесятницы в древности были совершенно отличными от дней предшествующих и последующих ей. Перед наступлением поста Четыредесятницы святитель Иоанн Златоуст учил: «Светлый сегодня у нас праздник, и собрание торжественнее обыкновенного. Какая же тому причина? Это действие поста, и поста еще не наступившего, но ожидаемого. Он собрал нас в отеческий дом; он сегодня привел в материнские объятия и тех, которые доселе были небрежны. И если только ожидаемый пост возбудил в нас столько ревности, то сколько благочестия он породит в нас, когда явится и наступит!»^[29]

При наступлении поста Святой Четыредесятницы святитель Иоанн Златоуст говорил: «Нигде нет сегодня ни шума, ни крика, ни разрезыванья мяс, ни беганья поваров. Все это прекратилось, и наш город теперь походит на честную, скромную и целомудренную жену. Когда подумаю о внезапной перемене, происшедшей сегодня, и вспомню о беспорядках вчерашнего дня, то вразумлюсь силе поста, как он, вошедши в совесть каждого, изменил мысли, очистил ум не только у начальствующих, но и у частных людей, не только у свободных, но и у рабов, не только у мужчин, но и у женщин, не только у богатых, но и у бедных. Но что говорить о начальствующих и частных людях? Пост склонил даже совесть того, кто облечен диадемой к одинаковому с прочими послушанию. Сегодня не увидишь различия между столом бедного и богатого, но везде пища простая, чуждая изысканности и приправ, и к простой трапезе приступают с большим удовольствием, чем прежде, когда предлагалось множество изысканных яств и вин»^[30].

В другом своем Слове, которое произнес святитель после Великого поста, он говорит так: «Какое благо не происходит для нас от поста? Везде тишина и чистая ясность. И жилища не свободны ли от шума, беготни и всякой тревоги? Но прежде еще жилищ дух постящихся вкушает спокойствие; да и город весь являет такое благочиние, какое бывает в духе и жилищах: ни вечером не слышно поющих, ни днем суетящихся и нетрезвых; не слышно ни крику, ни ссор, но везде великая тишина.

А теперь не так. С самого раннего утра – крик, шум и беготня поваров, и как в жилищах, так и в душах великий чад оттого, что забавами поджигаются внутри нас страсти и раздувается пламень порочных вожделений. Поэтому должны мы жалеть о прошедшем посте, ибо он все это обуздывал. Если самый подвиг поста мы сложили с себя, но не прекратим любви к нему и не изгладим памяти о нем»^[31].

Пост у древних христиан во дни Четыредесятницы заключался по большей части в сухоядении вечером, и часто не ежедневном, в чем, по правилам Церкви, издревле и до сих пор полагается строжайший пост^[32]. Ерма, писатель I века, в книге «Пастырь» пишет о первых христианах, что они в Святую Четыредесятницу вкушали однажды в день, и то уже вечером, воздерживались от вина и всяких лакомых яств, проводили весь день в безмолвии и молитве.

Святитель Василий Великий в письме к Люцилию Бетику пишет: «Ты не ешь мяса, воздерживаешься от вина, ждешь вечера, чтобы принять пищу». Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Иные соревнуют друг другу в воздержании от яств, одни по два дня проводят без пищи, а другие, удалив от своего стола не только вино и масло, но и всякое вареное кушанье, во всю Четыредесятницу употребляют только хлеб и воду»^[33]. Палладий, епископ Еленопольский, в VI веке писал: «Во время Четыредесятницы каждый монах возлагает на себя различный подвиг – один принимает пищу вечером, другой через пять дней»^[34].

Древние православные христиане до того простирали в Четыредесятницу воздержание от мясных и молочных яств, что и самая нужда не могла заставить их нарушить церковных правил поста. Святитель Иоанн Златоуст о строгом хранении поста своими современниками говорит: «Иной, хотя бы кто в наступивший пост тысячу раз заставлял и принуждал пить вино или вкусить чего-либо не положенного в посты, скорее решится потерпеть все, чем прикоснуться к запрещенной пище»^[35].

Однажды император Юстиниан, по случаю недостатка в съестных припасах, бывшего в Византии, велел продавать во вторую седмицу Великого поста мясо. И хотя это допущено было по необходимости, однако ж народ по своему благочестию не покупал и не ел, желая лучше терпеть, чем отступить от отеческих обычаев и преданий. В Слове преподобного Феодора Студита на третью неделю Четыредесятницы, написанном в начале IX века, упоминается об избиении болгарами христиан за несогласие питаться во время поста мясной пищей.

Примеры строгого хранения Святой Четыредесятницы отечественная история представляет из прошедших времен во всех сословиях. Царь Алексей Михайлович во время Великого поста обедал еженедельно трижды – в четверг, субботу и воскресенье. Рыбу вкушал только дважды в пост. Кроме того, он не употреблял в пищу ничего мясного по понедельникам, средам и пятницам. До сих пор уважение к Великому посту и высокое его почитание сохранилось в наименовании понедельника, в который начинается Святая Четыредесятница, Чистым понедельником.

Вообще в Четыредесятницу есть мясо, молоко, яйца позволяли себе немногие или по своеволию, или крайней немощи, или неведению церковных правил пощения.

Сообразно строгому воздержанию, предписываемому Православной Церковью в Великий пост, внушается ею в это особенно время и высший, духовный пост, состоящий в делах любви к Богу и ближним: в богомыслии, чтении слова Божия, в молитве, целомудрии, благотворении и удалении от рассеяния для беспрепятственного духовного стяжания. Церковь называет дни Четыредесятницы положенными ко очищению душ и телес, к воздержанию от страстей, к надежде воскресения.

Предписывая правила о неядении и сухоядении, Церковь постоянно старается внушить нам, что один пост телесный, без духовного, – одно воздержание от пищи и пития без воздержания от страстей, без истинной молитвы, строгого покаяния, целомудрия и других добродетелей – не приносит постящемуся никакой пользы. «От брашен постящися, душе моя, – сказано в одной песне церковной, – и страстей не очистившися, всуе радуешися неядением. Аще бо не вина ти будет ко исправлению, яко ложная, возненавидена будеши от Бога и злым демоном уподобишися, николи же ядущим»^[36].

В древности во дни Четыредесятницы все оглашенные и верные спешили очистить свою совесть постом, сокрушением и слезами о грехах своих, молитвой, милостыней, крещением, миропомазанием, покаянием и приобщением. Даже те, кто в другое время обыкновенно был небрежен к делам благочестия, в Великий пост старались прийти в себя, раскаяться во грехах и с должным благоговением приступить к принятию Святых Таин.

В строгости поста телесного должен заключаться обильный источник поста духовного. «Все наше попечение да будет о спасении души, – учит святитель Иоанн Златоуст, – и о том, как бы нам обуздать телесные похоти, совершить истинный пост, то есть воздержание от зла, ибо в этом и состоит пост. Воздержание от пищи принято для того, чтобы ослабить силу плоти и коня этого сделать нам покорным. Постящемуся более всего нужно обуздывать гнев, приучаться к кротости и снисходительности, иметь сокрушенное сердце, отражать нечистые помыслы и вожделения, испытывать свою совесть, подвергать истязанию ум, что доброго сделано нами в ту, что в другую неделю, какой прибыток получили мы, какой недостаток исправили у себя в настоящую седмицу. Вот это истинный пост»^[37].

«Дни Святой Четыредесятницы, если тщательно вникаем, – говорит блаженный Августин, – означают жизнь настоящего века, так как и дни Пасхи предызображают вечное блаженство. В Четыредесятницу мы имеем сокрушение, а в Пасху исполняемся радости – так и в настоящей жизни должны мы нести покаяние, чтобы в будущем веке достигнуть вечных благ. Итак, каждый в продолжение земной жизни должен вздыхать о своих грехах, проливать слезы, творить милостыни. Но, если в этом часто мешают нам препятствия мира, то по крайней мере во дни Святой Четыредесятницы исполним сердце наше сладостью закона Божия.

Во время жатвы собирается пища для тела. Так и во дни Четыредесятницы, как во время духовной жатвы, должно собирать пищу для души, которая бы могла питаться ею для жизни вечной. Нерадивый, ничего не заготовивший в свое время, целый год терпит голод – так и тот, кто постом, чтением Писания, молитвой пренебрежет в настоящее время собрать для себя духовную пшеницу и небесное питие, потерпит вечную жажду и тяжкую бедность.

Итак, братия, по крайней мере в краткие дни Четыредесятницы удалим препятствия; да прекратятся удовольствия плоти, приманки мира, отравляемые ядом. Вместо праздных разговоров, колких шуток, пагубных развлечений займитесь благочестивыми беседами из Священного Писания. В те промежутки времени, которые мы обыкновенно проводим без всякого приобретения для души, посетим больных, заключенных в темницах, примем странников и примирим ссорящихся».

Дела милости и благотворения ближним, по словам учителей Церкви, особенно приличны времени поста и возвышают его. Освящая и возвышая душу свою во время поста для обновления и укрепления жизни в Боге, мы в это время преимущественно должны отказаться от многих мирских приятностей и прихотей и потому не имеем столько нужды в благах земных, как в дни непостные. Отказывая себе в пище, питии и в прочих удовольствиях по установлению Церкви, мы тем более обязываемся питать неимущих остатками, сберегаемыми подвигом поста.

Древние христиане, творя дела христианского благочестия, особенно в пост, действительно раздавали бедным пищу, которую надлежало бы во время Четыредесятницы приготовлять к своему столу, но которая сберегалась пощением. Ориген называет блаженным того, кто, постясь, питает нищего, ибо такой пост весьма приятен Богу.

«Не говори мне, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – столько-то дней я постился, не ел того или другого, не пил вина, ходил в рубище, но скажи нам, сделался ли ты из гневливого тих, из жестокого благосклонен? Если ты исполнен злобой, для чего тебе истощать плоть? Если внутри тебя зависть и любостяжание, что пользы в том, что ты пьешь воду? Если душа – госпожа в теле – заблуждается, то для чего наказываешь рабыню ее – чрево? Не показывай поста бесполезно, ибо один пост телесный не восходит на небо, без сопровождения сестры своей – милостыни, которая есть не только его спутница и союзница, но и его колесница. Откуда это известно? Из слов Ангела Корнилию: Молитвы твои и милостыни твои пришли на память пред Богом (Деян. 10, 4)»^[38].

«Ты постишься? Докажи мне это своими делами. Какими, говоришь, делами? Если увидишь нищего, подай милостыню; если увидишь своего друга счастливым, не завидуй. Пусть постятся не одни уста, но и зрение, и слух, и ноги, и руки, и все члены нашего тела»^[39]. «Постящемуся более всего надобно быть выше денежных расчетов, в милостыне показывать великую щедрость, изгонять из души злобу на ближнего»^[40].

Святитель Григорий Двоеслов говорит: «Господу приятен такой пост, который соединен с милосердием к нищими и любовью к ближним. Посему все то, что будешь отнимать у себя во время поста, ты должен уделять нищей братии, дабы то, чем будешь обуздывать плоть свою, послужило в пользу бедного. Кто не уделяет неимущим, тот подлинно один ест и пьет. Равным образом не для Бога постится тот, кто не раздает бедным ту пищу, которой лишает себя во время поста и которая есть общий дар Творца, но хранит ее до времени для своего чрева».

Благоговение перед Богом, от Которого мы особенно ожидаем себе прощения во время подвигов поста, и любовь к ближним, с которыми в это время мы должны восстановить мир и союз, в древности простирались в Святую Четыредесятницу до того, что в продолжение ее запрещались даже телесные наказания за преступления. Поэтому прекращалось и самое судопроизводство уголовных и других преступлений, за решением которых неминуемо следовало наказание для преступников.

Исключение делалось только тогда, когда расследование преступлений было делом милосердия для ближних, как, например, преследование морских разбойников, расхищавших съестные припасы, перевозимые из Африки в Рим. В этом последнем случае судопроизводство не отлагалось.

И не только для бедных и нуждающихся истинный пост служил и должен служить источником человеколюбия. Он является и временем некоторого освобождения от суеты и умножения царства животных.