Казалось бы, что и сам описываемый нами персонаж никак не противился подобному эффекту, а напротив, будто поддерживая и получая удовольствие от этой апатичной ауры, он смотрел в стену напротив себя. Безусловно, тяжело было утверждать, что его настоящий взор был направлен именно на эту осмысленную груду бетона, но любой малейший знаток людей определил бы, что мысли его находились далеко от этого мероприятия, и возможно даже, в особой дали от людей тоже.

Хотя и можно было бы ввести себя в заблуждение, что этот человек был полностью далек от мира, углубленный в свои мысли настолько, что не имел никакую реакцию на любые ее раздражители, легко было доказать, что, хотя и внутренний взор его был далеко от этого места, его тело продолжало всё видеть. А доказательством подобного для нашего читателя станет необычное действие описываемого нами персонажа.

В один миг он распрямил свои руки в лопатках, сбрасывая свой приятно-серый пиджак, оставляя поверх себя лишь доведенную до белизны рубашку. Через ещё одну секунду к нему приблизился высокий молодой человек в зеленой футболке, надетой поверх подобном одеянии, но уже более темноватого цвета. Молча, объясняясь лишь взорами, он протянул нашему персонажу подобную футболку, но уже кроваво-алого цвета. Тот, нисколько не применув терпением своего тихого собеседника, одел поверх собственной рубашки предоставленную ему футболку, одновременно поднимаясь со скамейки и оставляя на крючке напротив него, – что были прибиты к стене, – собственный пиджак.

– На балкон? – флегматично спросил новоиспеченный парень в алой футболке.

– Да, – лениво ответил тот, – потом возвращаемся, и, как было указано, ждем награждения.

Молчаливо кивнув, двое студентов отправились вон из раздевалки. После их ухода некоторые из стоящих личностей хотели было присесть на освободивщуюся скамейку, но, приметив висящий пиджак, молниеносно переменили свое мнение.

Вскоре, забравшись по винтовой лестнице, что была защищена дверью с магнитным замком, они оказались на техническом этаже, что в своих бесконечных проходах вели либо в бухгалтерию, либо на балкон. Хотя необычных эмоций можно было бы получить и в бухгатлерии – сама высота балкона ледовой арены впечатлила находившихся на ней студентов.

Было бы огромной ошибкой не предоставить читателю тот факт, что наш конвой прибыл на балкон в полном одиночестве. Хотя путь и был проделан только ими двумя, уже в выбранной ими точке назначения находилась группа подобных им студентов в количестве трех человек.

Сам балкон, огороженный перекладинами, что представляли собою полноценную полустенку, выходил прямиком в сторону зрительных трибун. На перекладине расположилось огромное полотно, что, находясь на службе у образовательной организации, представляло собою ее необычное знамя.

Наши компаньоны, наблюдая за расстановкой уже находившимися на балконе студентов, расположились в конце локации.

– Прямо как репетировали, – не изменяя своей ленивой речи, проговорил молодой человек в зеленой футболке, – выкидываем флаг по условному сигналу.

Хотя торжество и не было в самом разгаре, было довольно любопытно наблюдать за его окончанием. Согласно плану мероприятия, на льду арены группа студентов артистического направления должны были маршировать под гимн Российской Федерации, а, под его окончание, выйти со льда прямиком к раздевалкам, что уже заслужили название прибежища студентов. Естественно, в апофеоз данного мероприятия, наши персонажи, совместно с иной группой студентов должны были спустить флаг образовательной организации.

– Антон, а ты как думаешь? – отрываясь от разговора с группой, спросил парень в зеленой футболке.

Парень в алой футболке, что открылся нам как Антон, сначала, казалось бы, опешил от такого неожиданного вступления в диалог. Было очевидно, что ни в одной из своих мыслей он не подозревал о том, что с ним могут войт и в разговор.

– Прости? – будто бы отрываясь от сна, спросил тот. – Я не очень понял твой вопрос.

– Мы с ребятами только что обсуждали прошедшие выборы, – с необычным для этого человека энтузиазмом сказал он, – и все знают, что и ты приложил к ним свою руку. Кристина считает, что выборы фальсифицированны, когда Гоша же заявляет, что все кристально честно. Откроешь нам правду?

Антон, слегка опешив от такого вопроса, сначала задумался о том, следует ли ему отвечать вообще, но, плюнув на любые приличия, заявил:

– В конце концов, какое это имеет значения? – в грубой дерзости заявил он, – что бы ни выбрал народ, он никогда не будет прав. Посмотри на население нашей страны! Одни – дебилы, алкоголики и наркоманы, другие – честолюбцы и продажные скоты. Скажи мне, если мнение этих людей будет учитываться в должной мере, как с мнением мудрецов и настоящих – настоящих! – людей, будет ли оно иметь какое-либо значение? В конце-концов грязи всегда будет больше.

Держать минуту молчания настала очередь его собеседника. Тот, не ожидав подобной реакции от своего необычного товарища, хотел было начать широкую полемику, но, просчитав в своей голове дальнейшую атаку и стратегию обороны дискуссии, тот хотел было сплюнуть, но, вспомнив, что он на балконе, просто заявил:

– Умеешь ты испортить любую дискуссию, – и, переходя к разговору с компанией, добавил, пробурчав себе под нос, – умник хренов…

Антон вновь погрузился в собственные мысли, уводя свой взгляд вдаль от этих скудных стен. Мероприятие продолжалось без каких-либо особенных прецендентов, – флаг был сброшен, студенты представили свои таланты, временами вызывая бурные овации или гробовое молчание.

Тем временем в паралельной части зала, отсеченной, подобно острым и точным ножем, льдом, Владимир уже вовсю знакомился со своими будущими однокурсниками. Место у него было самое удобное, какое он мог себе представить – самое среднее место средней трибуны. С этой точки обзора ему казалось, будто бы совсем ничего не ускользнет от его взора.

По правую и левую руку от него были расположены его новые знакомые. Один, что был по левую сторону от него, был худощав и высок, когда другой по правую был низок и громоздок. Звали же их Кирилл и Семён.

Как бы они не были различны, но правдой оказалось то, что оба они были братьями. Находясь в овации от ожидания новых знакомств, сразу увидав Владимира они расступили место между ними двумя, желая каждый о своем расспросить их нового друга.

Владимир же не был против такому обстоятельству. Уже свыкнув к такой физиологической разнице между двумя его новыми знакомыми, он смог себе подметить, насколько они равны в своих противоположностях. Когда Кирилл, в своей худощавости, и, выразимся так – «длинности», был холеричного и импульсивного нрава, такого, что достигал своего пусть стена стоит перед ним, и такого, что сначала говорил, а потом думал, что у него вылетело с языка, то брат его – Семён – хотя и был массивен и громоздок, отличался от своего брата чрезмерной флегматичностью и инертностью. Сами же братья успели признаться Володе, что, хотя выйти сухим из воды во время конфликта легче всего могло бы получиться у Семёна, катализатором его всегда становился Кирилл.

– Он у меня подобно тюленю, – с истым оптимизмом делился тот, – самый неконфликтный и терпеливый человек, которого можно себе представить.

– Был бы ты таким! – с упреком заявил Семен, и, сложив руки на груди, пробормотал вполголоса. – Было бы проблем меньше…

– Да! Вот теперь и мы знакомы, – поправив свои очки, и, легко шмыгнув носом, сказал Кирилл, – кажется, будто бы ты уже все знаешь о нас!

– Кирилл! – влетел на своего брата Семён. – Что за ересь ты говоришь! Как же человек после минуты разговора уже может знать нас лучше нас самих?

– Я образно, дурак! – отпрянув от своего брата, тот вновь устремил взор на Владимира. – расскажи же что-нибудь о себе!

Владимир уже было хотел рот, припоминая в своем воображении подобные сцены и речь, которую он бы при них произносил, но тут, словно гром, голос ведущего заявил о награждении

– Подожди! – вздрогнув, казалось бы, нисколько не от страха или неожиданности, а от чистейшего наслажедния, сказал Кирилл. – ещё успеем посплетничать! Давай наслаждаться шоу.

Семен же, отреагировав более инертно чем его брат, медленно потянулся в карман за своим смартфоном, с явным намерением записывать происходящее.

Зрелище было унылое. Студенты выходили на лед, получая грамоты из рук ректора университета, и, становившись на красный ковер, что был постелен на лёд, красовались в своих парадных костюмах.

Когда Владимир хотел было уже засыпать от тоски такого представления, на лёд вышел парень в сером костюме. Толпа, что уже стояла на красном ковре, была настолько массивна, что перекрывала вход награждаемого к выдаче награды, и тому пришлось её обходить. Завернув за поворот, он, казалось бы, был совершенно спокоен, хотя дух и настроение были его в приподнятом состоянии, уже через пару секунд он лежал на льду.

Подскользнувшись после поворота, и, ударившись о лёд настолько, что зрителям казалось, будто бы на льду осталась трещина, трибуны вскричали. Кто от сожаления, кто смеялся – букет чувств был обеспечен. Сам же студент, поднявшись, и, слегка отряхнувшись, – будто бы после льда на его костюме что-то могло бы и остаться – подошел к ректору, что сам в своей несдерживаемой улыбке был готов разразиться неистовым смехом, пожал ему руку, и, забрав грамоту, присоединился к сомну награждаемых.

Лицо Кирилла в этот момент побледнело. Тот, подобно переживал это обстоятельство сам, было готов был потерять сознание, но ограничился лишь тем, что изобразил шокированную гримасу, что не могла бы не напугать ни одно неподготовленное лицо

Владимир хотел было спросить, в порядке ли он, когда его брат, завопив от смеха, и, покраснев, кричал:

– Я заснял! – словно открывший Эльдорадо исследователь, вопил он счастливо. – Я заснял это!

Кирилл, опомнившись, посмотрел на своего брата с легким упреком, но, в конце концов, решивший не начинать лишних конфликтов, разлегся на своем сиденье настолько, насколько позволяли его длинные ноги.

После награждения студентов следовало торжественное окончание мероприятия, и хотя и было оно своего рода примечательным, в нем больше не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание публики, как это громкое падение.

Владимир же не обращал внимание на происходящее на сцене, его мысли, казалось бы, донимала совершенное иная проблема, может быть, обстоятельство, и лишь когда Кирилл дернул его за плечо, предупреждая, что им пора двигаться в кампус колледжа, он направился к выходу.

Глава вторая, или же его печальное письмо

Безумный день! Единственное описание, на которое был способен Владимир. Он второпях поднимался по короткой лестнице, и, взойдя на второй этаж, вышел в, казалось бы, бесконечный коридор дверей. Хотя он и не стремился исследовать их все, его путь лежал в абсолютном отдалении от лестничной клетки. Медленным бегом, или же быстрым шагом он направился по левую сторону направления коридора. Длинное пальто, что достигало почти до его колен, волочилось в темпе его шага, а черные берцы в своей неимоверной тяжести отдавали громкий отзвук по мягковатому полу этажа. Он был абсолютно взбудоражен, в некоторой мере шокирован. Его лицо, вновь приобретшее краски после недавней бледности, издавало инициативность и готовность смешивающуюся в усталости и, в конце концов, выражающуюся в желание и немедленную его исполнительность отойти ко сну. Наконец опешив, приостановив свое рвение, что всегда была свойственна молодой крови, он пошел медленным шагом, перебарывая в себе скорейшее желание дойти до точки своего назначения и боязнью потревожить отошедших ко сну в комнатах, что он миновал. В конце концов второе превознеслось над первым, и тот, обретя полное спокойствие, и, казалось бы, в определенной степени победив свою расторопность и спешность, приобрел более смирную походку с ослабленными чертами лица. Наконец, добравшись до последней двери в коридоре, после которой был лишь тупик, в стене которого зияло окно, он повернулся к нею лицом. Дверь, что не была примечательной, была сделана из дуба, а на ее вершине знаменовалась табличка с примечательным номером – 205.