1995

Наступил год Свиньи! Зодиак такой.

Всю ночь стреляли по дому. Мы лежали в коридорной нише. Там нет окон. До этого сидели на санках на полу в ванной. Дом трясся. Горел. Танки шли по трассе, стреляли. Скрежет страшный. Мансур с мальчишками бегали смотреть на танки.

Самолеты бросали бомбы. А потом так бухнули снарядом, что на кухне с окна упала решетка. И упала она на маму, бабу Нину и тетю Варю. Они на полу справляли Новый год. Теперь у них головы разбиты.

Я рисую портрет Мансура. Поля

02.01.

Стреляют, но я привыкла. Не боюсь. Когда близко гремит, баба Нина поет песни или читает частушки с плохими словами. Все смеются, и нестрашно. Баба Нина молодец!

Мы в подъезде на печке из кирпичей готовим. Я смотрю на огонь и думаю: там живут саламандры.

Мы чумазые, грязные. Все вещи в копоти. За водой ходим за дома, на трубы^[1]. Иногда лежим на земле, чтобы не убили. Так надо.

Баба Римма болеет. Это Аленкина бабушка. Я бегаю к ним во второй подъезд. У них буржуйка! А у нас очень холодно. Мы спим в сапогах и пальто. Делаем коптилку в банке: там фитиль и керосин. Так не темно ночью, и можно шептаться, пока самолеты бросают бомбы.

09.01.

Все горит. Бомбы с неба. Убило тетю в переулке, и из другого дома семью убило. Люди умирают, когда идут за водой, ищут хлеб.

К нам приходил какой-то мужик, просил керосин. Мама не дала.

Нас много. Кушать нечего. Мама и другие люди ходили на базу. База – это такое место, там мороженое в ящиках. Его все грабят. И мама принесла с тетей Валей. Мы разогрели и пили с лепешкой. Очень вкусно.

Снег топим. Только его мало. И он какой-то невкусный. Вот раньше сосульки были вкусные! А этот какой-то горелый, серый. Мама говорит – от пожаров.

10.01.

На остановке «Нефтянка» видели девушку-чеченку с рыжей косой. У нее на голове зеленая лента. А в руках маленький автомат. Девушке лет шестнадцать. Она воюет за Грозный. С ней был мальчик младше нее. Наверное, брат.

Дед на остановке сказал:

– Она защищает родину. Ты подрастешь, и ты будешь! – и показал на меня пальцем.

А мама сказала:

– Красивая девушка. Дай Бог ей удачи!

Рыжая покраснела и ушла.

Еще я узнала, что маленький автомат называется «тюльпан». Совсем как цветок!

Еды нигде нет. Хлеба нет. Баба Нина раздобыла капусты. Мы едим капусту! Мне скоро десять лет. Поля

12.01.

Мансур показывал ракетницу. Это трубка. Ею подают сигнал. Он нашел ее на улице.

Дядя Султан из первого подъезда, папа Хавы, поймал где-то курицу, сварил ее в большом ведре и давал всем попить бульона. И нам дал. Мы сразу все набросились и съели. То есть попили воды от курицы. О, как здорово! Дядя Султан еще дал две картошки!!!

Хавы дома нет. Она с мамой в Ингушетии. Поля

14.01.

Пришел через синие горы сын бабы Оли. Она старая. У нас жила. Его хотели расстрелять и солдаты, и ополченцы. Он всем сказал:

– Я иду к маме!

И его не убили. Он – храбрый.

Мы были такие голодные! А он сходил на базу и принес нам пол-ящика кильки! О, как вкусно! Бабу Олю он забрал. Они будут пешком уходить из города.

18.01.

Еды нет. Воды нет. Холодно. Я часто сижу в ванной комнате. Стекол нет. Решеток нет. Снарядами унесло. На полу снег.

С бабкой Ниной ругаюсь. Она книги хочет жечь вместо дров! С Баширом ругаюсь. Он дергает меня за волосы. Противный второгодник! Юрочка дурачится. А я люблю Мансура. Только это страшный секрет! И чтобы никто не знал, я буду прятать тебя, Дневник, за шкаф. Если Башир найдет тебя, мне грозит пожизненный позор. Он всем разболтает.

Мансур храбрый. Он пытается найти еду и не боится обстрелов.

Еще на остановке делали ловушку ополченцы. Подпилили деревья и поймали бэтээры и танки. Бросали в них «поджегушку». Потом постреляли солдат и ушли.

А мальчишки с нашего двора туда побежали. И сказали, что один солдат был еще жив. Он попросил, чтобы его застрелили. У него не было ног. Они сгорели. Он сам попросил. Так сказал Али, который живет через квартал от нас. Али тринадцать лет. Это он убил.

А затем плакал, потому что убивать страшно. Он убил из пистолета. Бабка Нина крестилась, и все плакали. Али дал тетям письмо. У солдата написано так: «Береги дочек. Мы спускаемся к Грозному. Нет выбора. Мы не можем повернуть, наши танки навели на нас пушки. Если мы повернем – это предательство. Нас расстреляют. Мы идем на верную смерть. Прости».

Тети хотели выбросить письмо, а мама положила письмо туда, где книги. Обещала отправить по адресу. Улицы и номера дома нет. Сгорели. Но написано: –ская область. Мне жалко солдата. Я не пойду на остановку, через сады. Там лежат его труп и другие мертвецы. Поля

20.01.

Военные стреляют в собак. Собаки едят покойников. На улицах лежат мертвые люди и мертвые собаки. Я стараюсь не смотреть, когда иду мимо. Я закрываю глаза. Потому что кричу, когда их вижу, и не могу остановиться. А мама ругается. Говорит, я – трус.

Ополченцы воюют с российскими военными. Ополченцы – это люди, которые защищают свою родину. Так сказала баба Зоя.

Внуку бабы Зои пять лет. Его зовут Славик.

Мы с мамой видели дядю Султана. Он ходил по пустым магазинам, искал, может, где еда и дрова. Ничего не нашел.

Бои не заканчиваются. Говорят, в селах много убили людей. П.

21.01.

Я сижу в коридорной нише на матрасе. Вокруг стрельба. Бьют прямо по дому.

Вчера я спала у тети Вали, мамы Аленки. У нас негде спать. Все спят на полу и на диване. Некуда ноги положить.

Почему началась война? Мы ходили с мамой на марш мира осенью.

26.01.

Соседку из нашего дома ранило в ноги. Они опухли. В доме рядом дяде оторвало руки.

А когда мы прятались в нише при обстреле, за окном попали в машину снарядом. Машина хотела уехать из города. В ней был мужчина, женщина и дети. Женщину сильно ранило, а другие сразу погибли. Женщина кричала-кричала, а потом тоже умерла.

А я уши закрыла руками и лежала на полу. Я не могла слушать, как она ужасно кричит. Потом сказали, что она была беременная. Их тела унесли. От машины почти ничего не осталось.

30.01.

Летом мы с Аленкой хоронили жуков и червяков. Каждому сделали могилу и поставили памятник из камушка.

Но потом не нашли мертвых. И тогда я убила парочку новых жуков и тоже прикопала. Решила – пусть кладбище будет пышнее. Дура!

Но и это еще не все. Когда я проведывала дедушку в больнице, то сделала один очень плохой поступок. Я обманула его. Обманула. Как это плохо! И Бог покарал меня. К нам пришла война.

03.02.

Во дворе были русские солдаты. Они вывели всех во двор.

Парней раздели догола и смотрели. Мне было очень стыдно. Зачем они сняли с них одежду?

Тетки и бабки ругались. Солдаты сказали, что ищут след. След от ремешка вроде. От автомата. И одного парня куда-то увели. Хотя следа никто у него не видел. Этот парень просто мимо проходил.

У нас документы смотрели.

07.02.

Мы проведали квартиру дедушки. Там русские солдаты. Они полы сняли. Нет паркета. Дырка. Они костер жгли.

Сожгли Пушкина!!! Кошмар! Ужас! Обед варили.

Мама с ними говорила. Ругала. Они покивали башкой. Мама говорит:

– Им лет восемнадцать! Не понимают, что творят!

А так, по-моему, большие дядьки. Один был с усами. Они там живут и стреляют.

В квартиру деда попал снаряд. Она разбита. Телевизор солдаты расстреляли. Почему?

15.02.

Мы были на базаре «Березка». Там продавались лепешки, сигареты, соленые огурцы.

При стрельбе все бежали, прятались.

Обратно шли, смотрим – бабуля. Везет что-то на санках. Одеялом накрыто. Мама решила, гроб. Еле идет бабуля. Ей лет восемьдесят. Седые волосы из-под платка. Вокруг стреляют. Но она глухая. Не слышит даже.

Мама взялась помочь. Через трассу санки перевезла. И тут ветер – одеяло упало. Мы смотрим, а это вовсе и не гроб, а новый холодильник в упаковке. Бабуля его где-то украла.

23.02.

Все воруют! И тетя Г., и тетя А., и тетя З., и дядя К., и Х., и М. Все с утра берут тачки. Идут. А потом приходят, привозят ковры. Посуду. Мебель. Два-три человека не воруют только. Юрий Михайлович не ворует, и еще несколько соседей не воруют. Другие соседи говорят:

– Русские солдаты воруют!

И это правда.

– И мы будем воровать! Все равно добро пропадет.

И делают так.

Из дома напротив самый неутомимый – дедуля Полоний. Он раньше в тюрьме работал. Надзирателем. Теперь по пять раз в день тачки носит. С ним около десяти друзей. Ругаются иногда, кому чего достанется. Прямо во дворе орут.

А из нашего дома отличаются тетя Амина и тетя Рада.

Мы пошли в центр: я, мама, тетя Валя и Аленка. И тоже зашли в частный дом. Там чай был. Мы взяли по одной коробочке. Потом я увидела куклу. Это был пупсик. И я его взяла. Аленка нашла карандаши. А мама ничего не взяла. Сказала, что ее чуть не убил снайпер. Снайпер стрелял в маму. Ведь стыдно, если убьет в чужом доме и тебя найдут как вора.

– У нас дома куча своих вещей. Девать некуда! – сказала мама. – Идем домой!

И мы ушли.

25.02.

Мы ходили в церковь. Она за мостом, где река Сунжа. Сунжа грязная, мутная. Церковь от снарядов покосилась. По ней не раз попадали. Вокруг дома будто после страшного землетрясения: вроде были дома, а теперь только часть стены.

В церкви давали соленые помидоры и макароны в стаканчиках. Бабушки были русские, и тети-чеченки были. Детей много. Бабки на них ворчали.

Еще я там видела Люсю. Она живет в разрушенных подъездах. У нее убили папу, маму и бабушку. Люся красит губы. Она нашла красную помаду в разбитом доме. Люсе четырнадцать лет.

Мама сказала, что бомба попала в зоопарк и звери погибли. А я видела собаку. У нее осколками отрезало нос. Она без носа теперь. И много убитых собак.

Еще говорили: в дом престарелых попала бомба, и все погибли.

В церкви тетя-монашка меня водила внутрь, вниз. Там в подвале темно и только свечки тонкие горят у икон. Все молились, чтобы скорее война ушла. Тетя-монашка дала мне рыбу и картошку. И я ела. А мама подмела двор у церкви.

Сказали, что макароны и помидоры дали казаки. Казаки – такие люди, живут где-то далеко и сюда помогают. Потому что война.

Потом мы шли назад. Военные сильно стреляли. Мы лежали на земле. И видели мертвого русского солдата. Его при нас убило. Он лежал, а рядом оружие. Он был одет в синюю форму.

Мама пошла во двор. А там БТР. И сказала:

– Идите, там ваш парень лежит!

А солдаты что-то ели и пили из бутылки. И не пошли. Мы ушли домой.

Дали дедушке Юрию Михайловичу немного помидоров и макарон. Он обрадовался! Поля

27.02.

Танки едут, а на них ковры. Говорят, возят в город Моздок, продают. И в Ингушетию. Там даже рынок есть. Все ворованное покупают.

Соседи грабят, и военные грабят. Двери открыты из-за снарядов и бомб. В домах если не взяли вещи, то расстреляли: телевизоры расстреливают, стиральные машины.

Мы ходим ищем хлеб. Нигде нет. Мешок с мукой кончился. Я все время голодная, и мама тоже. Наши беженцы чинят стену в своей квартире на третьем этаже. Бегают туда, пока не стреляют.

Был момент, когда русские танки заехали во двор, а мы вышли. Мы ни разу не ходили в подвал, а тут решили пойти. Очень стреляли. Мы вышли и дверь закрыли. Танк навел дуло на подъезд. А в подъезде дети, бабушки и тети. Мы стали бить дверь. Она не открывается. И я закрыла глаза, решила, что он сейчас выстрелит и мы умрем.

Он выстрелил, но промазал. Не попал по подъезду, а попал выше. Из садов по танку начали стрелять ополченцы и кричать: «Ваня, сдавайся!» Танк стал пятиться.

У мамы тряслись руки, дверь не открывалась. А все кричали:

– Лена, скорей! Лена, открывай дверь!

Дверь перекосилась от взрывов. Потом дверь все же открылась, и все упали в наш коридор. И лежали. По двору стреляли из танков.

03.03.

Мама ходит на базу, которая рядом. Ищет дрова. Дров нет, а надо чайник греть на костре.

На базе бои. Русские солдаты и ополченцы бегают. Мансур пошел за дровами, и они стали по нему стрелять. Он еле убежал. Прыгнул со второго этажа.

Мансур носит шляпу. Он пират! Настоящий пират!!! Я не могу сказать ему ни слова. Хотя очень хочу. Но не могу. Стесняюсь. Он нашел где-то тени для глаз и мне принес. Маленькие такие, в коробочке. Сиреневые. Подарок! Мне! Поля

04.03.

Был праздник Ураза-байрам! Баба Зина принесла соленых помидоров и риса. А дядя Ахмед принес жареной картошки. Целую сковородку! На костре пожарил.

О, как мы счастливы! Мы поделились подарками с тетей Валей и Аленкой.

05.03.

Мама и дядя Султан ушли на базу за дровами. Мне страшно одной.

Я бежала через сады на базу. Побежала одна. А снайпер стрелял по железной дороге. Пули падали рядом. Я хотела найти маму. Бегала, звала ее. Видела убитых людей, но это была не мама, и я не подошла близко. Какие-то тети и дети лежали на снегу. И одна была бабушка в сером платке.

Потом я нашла маму. Дядя Султан уже ушел в наши дворы. Мама все искала дрова. Мы зашли в домик базы, там старые стулья. Тут начали стрелять из танков. И бубубув! Снаряд разорвался. Мы упали. Волна воздуха! Нас засыпало побелкой и камнями. Но не сильно. Мы выбрались оттуда и поползли.

Мама объяснила: ей сказали, что есть такие мины – тепловые. Они идут за человеком и разрывают его на куски. Я ползла по снегу и думала, что такая мина меня обязательно найдет, будет за мной красться, а потом разорвет на куски.

Мы долго лежали у дороги. Летели снаряды, красные и оранжевые. А потом нам удалось пробежать к домам.

Мы принесли дрова! Поля

07.03.

Мы ходили в поисках пищи. Искали. Пока шли в центр города, прислушивались: если летит мина или снаряд, на землю ложились.

Встретили русскую бабушку. Учительницу! Она ходила в разбитые дома и собирала книги. Не вещи, не посуду. Книги! Складывала на тележку. Плакала:

– Надо спасти историю!

Непонятно, откуда все время стреляли.

Мы не нашли еды, но мама успела рассказать мне о семье Николая II. Особенно запомнилось, как царских детей вели на расстрел и они спускались по ступенькам в подвал. Я шла и думала, что детей в подвалах убивают. Традиция такая, наверное.

Мы в подвал только один раз ходили. Все время дома, все обстрелы. Убьют, так хоть дома. Ненавижу подвалы!

11.03.

У меня порвались сапоги. Ноги мокнут. Нет обуви. Я взяла и зашла в чужой дом. Хотя дала слово маме – не заходить в чужой дом. Но зашла – сапоги посмотреть.

Я не заметила, что крышка подвала открыта. Зашла и сапоги увидела. Они лежали на диване. Я на них посмотрела и… упала. В подвал. Но не совсем внутрь. Если б упала, то умерла. Лестницы не было, а три метра глубина, и внизу – бетон.

Я руками зацепилась за края. Вылезти не могла. Сил не было. Провалилась по пояс. На помощь никто не шел. Никто не знал, что я пошла сапоги искать. У меня даже пальцы побелели. И тут зашел дед-чеченец. Я решила, он меня спихнет вниз и я там умру, а он дал мне руку. И я вылезла.

– Что ты тут ищешь? – спросил.

– Я хотела сапоги взять, – сказала я.

– Не стыдно тебе, – спросил дед, – воровать?

Я красная стала как помидор.

– Не туда твои ноги ходят! Не тот путь нашли! – громко сказал дед. – Грех! Грех!

– Я никогда не приходила искать вещи. Один раз…

– Будет тебе и за один раз! – перебил меня дед. – Позор!

Потом он увидел, что я в рваных сапожках стою. Пошел и взял сапоги. Бросил через всю комнату.

– На! – сказал он. – Возьми. Моих бомбой убило. Дочку, внуков убило. Никто не придет в этот дом жить. Все там! – показал вверх рукой.

Я сказала:

– Извините, – и ушла.

В своих рваных сапожках ушла. А потом побежала бегом. Мне хотелось убежать.

Я наткнулась на труп. Его не было полчаса назад. А теперь лежал! Мужчина лет сорока. Русский. Житель. Он лежал и смотрел на меня синими глазами. Рядом ведро. Он за водой вышел. Наверное, его убил снайпер.

Мама нашла варенье и несла в сумке.

– Где тебя черти носят? – спросила она.

Я сказала. Мама дала подзатыльник. Прямо при покойнике. У меня в глазах просияло от подзатыльника. Очень обидно стало.

– Кроме еды, ничего брать нельзя! – строго сказала мама.

Мама нашла одеяло, которое валялось на улице. Накрыла покойника, и мы пошли домой. Поля

12.03.

О, что было! Мы ходили в церковь через мост. Мост наполовину упал в реку. Потому что бомба попала. Но по другой половине можно пройти. На другую сторону реки попасть.

Еще там, где мост, рядом президентский дворец битый и разбитая гостиница «Кавказ». А на мосту стоит пушка и солдаты. Русские. И стулья стоят, и сидят они на стульях. Это теперь их мост.

Вот мы шли с мамой до церкви и были уже на середине моста. И я вижу: на другом мосту, который дальше через реку, бегут ополченцы. Я их сразу узнала – у них на голове зеленые ленты. Они стали стрелять из такой длинной зеленой трубы, которую носят за плечом. И прямо по нам! С того моста – по этому мосту! Ка-а-ак бахнуло! Огонь! Все попадали.

Рядом с нами тетя шла с мальчиком, чеченцы. И дедушка с бабушкой, русские. И мы. Все в церковь шли – там продукты иногда дают. Казаки привозят.

Как начали стрелять! Бой! Солдаты стали бить пушкой по ополченцам, по другому мосту. Пушка большая! На колесах! Она стреляет, а земля шевелится, как землетрясение.

Я лежала и кричала от страха. А мама меня потащила за шкирку в разрушенную гостиницу «Кавказ». И люди с моста тоже прибежали в руины гостиницы. Там лежали на полу. А стреляли сильнее и сильнее. Я так боялась! Я подумала, вот смерть пришла. Никакой тепловой мины не надо. Так убьют.

Гостиница разбита. По ней тысячи раз попадали снаряды. Стены как кружева. Под ногами куча каменной крошки. Мы два часа там лежали. Познакомились.

Мальчик плакал. К тете Асе на руки залез. Она на полу лежала, его обнимала. А дедушка Борис нас утешал. Сказал, что пули не достанут. Ведь так не бывает, чтобы всех сразу убило. У каждого своя судьба!

Потом мы смотрим, а куча мешков в углу шевелится. Там мусор был, пакеты. Вылезают четыре солдата оттуда. Оказывается, они все время там лежали!

Мама к ним:

– Что вы тут делаете?!

Они:

– Мы прячемся. Мы не хотим воевать!

Дед Борис давай на них ругаться:

– Что вы тут делаете? Бой идет! А вы за мешками сидите!

А солдаты худые такие. Говорят:

– Мы не хотим воевать! Мы домой хотим! Домой!

Когда тише стало, солдаты нас проводили до другого здания. Мама просила у них бронежилет.

– Дайте, – сказала мама, – один бронежилет. Для ребенка!

Но солдаты не дали. Себе, сказали, мало. По три на себя надели. Боялись очень.

Мы перебежали дорогу, залезли через окна в другой дом. А там выход завален. Нет выхода. Нужно с третьего этажа прыгать. Назад не пойти – опять стреляют. Я прыгнула и упала на большую гору битых кирпичей. Ноги ударила и руки поцарапала.

А за мной все попрыгали: охнув, прыгнула тетя Ася; ругаясь, мама; бабушка и дедушка прыгнули вниз, перекрестившись. Дедушка Борис сына тети Аси в воздухе поймал.

15.03.

Мансур приходил. Принес муки на лепешку. Его семья ушла от нас. Еще стреляют, но не так сильно. Они жили у нас, пока сильно стреляли.

У Мансура есть друг. Он живет в соседнем доме. Они всегда вместе ходят. И у них есть подружка с длинным светлым хвостиком. Ей лет шестнадцать. Я ее терпеть не могу!

Тетя Марьям приехала, потом уехала. Некоторые соседи вернулись. Сосед Рамзес со второго этажа всю квартиру коврами завалил, не пройти.

А тетя Варя, мама Мансура, пришла и стала говорить, что все плохо. Ее муж давно уехал, ее с детьми бросил. Уехал в командировку и не вернулся. Нашел другую жену. Мама погадала на картах и сказала ей, что он однажды приедет. Надо ждать!

Я написала стихи:

 
Всю жизнь мечтаю я,
Как в сказке,
В безбрежном океане плыть.
Свободной быть.
И вольной быть.
Вдали увидеть остров тайный,
Где изумрудная листва,
Где волны плещутся на берег.
Там все друзья и мир всегда!
 

18.03.

Мама сдурела. Ночью сильно стреляли. Я несла коптилку и уронила. Взрыв!!! Банка из рук упала и покатилась.

Пол загорелся и диван. А воды нет.

Мы за водой на колодец ходим. Далеко. Там снайпер часто по ногам стреляет. Воды в доме одно ведро. Мама вылила ведро на пол. Дым пошел. А полы воняют и горят дальше. Мы взяли ведро у тети Марьям, еще полили. Пожар! Чуть квартира не сгорела. Я перепугалась. Мама меня избила. А сегодня утром притащила к зеркалу и отрезала мои волосы. У меня волосы были ниже плеча. Каштановые. Она меня обстригла налысо. Сказала:

– Это наказание! Надо быть внимательной! Ты мне паркет загубила!