+++

В это время внизу Матильда устало громыхала кастрюлями. С тех пор как, оставшись один, хозяин аббатства упразднил большую часть штата слуг, у нее почти не было помощи, потому все кухонные дела, от приготовления пищи до уборки лежали на ее хоть и крепких, но все-таки женских плечах. Остатки утренней овсянки прилипли к стенкам, и теперь раскрасневшейся и огрубленной работой рукой женщина усиленно терла медные бока кастрюли изнутри. Работы было еще немало, а дела шли медленнее от того, что снова для мытья посуды приходилось греть воду на огне, поскольку в котельной что-то распаялось, и они ждали мастера из города, чтобы тот исправил, если конечно хозяин подпишет ему чек. Матильда раздраженно драила кастрюлю, так что та уже сверкала как новенькая монета. Ко всему прочему ее племянник Финнеган с самого утра куда-то запропастился. Сестра, живущая в Сомерхайме, пристроила по протекции Матильды своего младшего из четверых сыновей мальчиком-посыльным на службу в аббатство, хотя, видит Бог, разнося газеты на городских улицах, он заработал бы больше, да и жалование, глядишь, получал бы без задержек. Но плюсом устройства слугой здесь было жилье и питание, и мать Финнегана могла избавить себя хотя бы от этих расходов, ведь у него были еще две младшие сестры. Отец Финнегана, как и его три старших сына работая на заводе, считал слуг вымирающей профессией, но от такого варианта экономии не отказался, и мальчик поступил в распоряжение Матильды и пожилого Джонсона.

И вот теперь, полагала кухарка, этот бездельник наверняка заигрался где-нибудь с уличными мальчишками, хорошо бы еще газеты хозяина по дороге не потерял и денег на закваску, за которой она послала его к другой своей сестре в пекарню.

Шаркающую походку Джонсона Матильда различила даже сквозь грохот ополаскивания кастрюли. «Не явился, да?»

– Хозяин все еще ждет утреннюю почту, – безэмоционально заметил Джонсон и прошел к кухонному столу. – Миссис Кухенбакер, не будете ли Вы так любезны сделать мне теплого молока с медом, как прошлым вечером?

– Все еще нездоровится? – покачала головой Матильда, обтирая руки полотенцем. – Ай-ай-ай… Сейчас.

Она сняла с крючка над печью маленькую кастрюльку с длинной ручкой:

– Куда же подевался только этот негодник… – кухарка, причитая, пошла за молоком. – Вот уволят его… – она взобралась на невысокий трехногий табурет и шарила рукой на верхней полке в поисках банки с прошлогодним медом. Женщиной Матильда была весьма крепкого, даже объемного телосложения, работая на кухне, всегда прятала темно-русые седеющие волосы под чепец и старалась чаще вытирать руки, поскольку мокрая кожа быстро покрывалась цыпками и досаждала. Матильда помнила, как покойная хозяйка, время от времени спускавшаяся в кухню, чтобы лично дать распоряжения относительно блюд, иногда одаривала ее каким-то кремом. Это была совершенно волшебная вещь, от которой к вечеру уже просто горящие руки Матильды словно оживали. Но после смерти леди Хавиз о таком пришлось позабыть. Сам лорд Хавиз даже в дни выдачи жалования не заходил в служебное крыло, а собирал всех в холле.

– Не уволят, – Джонсон незаметно растирал скрюченной ладонью больную ногу, – свой посыльный все равно лучше, чем городской, – и все-таки решил вытянуть ногу, слегка поморщившись. Но быстро сделал безучастное ко всему выражение лица, столь натренированное за долгие годы работы дворецким, что теперь не снимал его даже в служебных помещениях.

Матильда, однако, продолжала причитать, пока напиток не был готов, потом она перелила его в большую глиняную кружку, больше походившую на пивную, и поставила перед Джонсоном.

– Премного благодарен Вам, миссис Кухенбакер.

– Это все погода! – заметила она, продолжив прибираться на кухне, – совершенно невыносимая погода в этих местах круглый год, но особенно в конце осени!

– Вы это каждый год говорите, – Джонсон отпил несколько раз из кружки и стал немного растекаться по стулу, а на щеках прорезался тонкими линиями намек на румянец, – и при том прожили в этих, как Вы изволили выразиться, краях всю жизнь.

– О да! Но вот моя мама, как Вы знаете, и мой бедный отец, они-то родились совсем не здесь!

– Несомненно, – Джонсон углубился в напиток. Историю родителей, прибывших из столь благословенных по климату краев, что вообще непонятно, зачем они из них отбыли, кухарка рассказывала всякий раз, когда она была чем-то недовольна в здешнем мироустройстве. А это бывало частенько.

Газету принесли только к ланчу. Финнеган явился запыхавшийся, с раскрасневшимися как наливные яблоки щеками, мокрой от дождя головой и до щиколоток заляпанными грязью ботинками. Из чего Матильда заключила, что дорогу до аббатства снова развезло. Мальчишка не очень походил на свою тетку, был весьма худ, с трудом мог находиться больше минуты в одной позе, волосы и глаза его были темнее, чем у сестер Кухенбакер – в отца. Но высокий, слегка выпирающий лоб и прямой нос – выдавали фамильные кухенбакерские черты.

Вручив Матильде горшок с закваской, мальчик достал из-под куртки слегка помятую, но зато спасенную от несносных проявлений осени газету. Этот недостаток доставки, впрочем, легко было исправить – Джонсон по старинке слегка проходился утюгом по газетным листам, прежде чем доставить их хозяину. Временами, правда, результатом были подозрительные желтые пятна, но это не слишком расстраивало адмирала, поскольку, как правило, они оказывались на статьях с самым незанимательным содержанием, вроде внешней политики. С тех пор как лорд Хавиз покинул флот, они казались ему особенно абсурдными.

Когда Джонсон неторопливо поставил на стол поднос с теплой хрустящей газетой, лорд Хавиз поспешно отложил сэндвич с маслом и развернул ее. «Чего и следовало ожидать, – он проглядывал заголовки: в парламенте опять пропихивали какой-то либеральный проект, где-то происходили выступления рабочих, в том числе женщин. – Правильно говорил отец: дали им право получать образование, вот теперь пожинайте плоды! А вот… корабль затонул, ну разумеется! Эти выскочки из Нового Света никогда не научатся строить корабли… Остались только местные новости, ну тут уж подавно ничего интересного – у какого фермера овца окотилась… Постойте-ка!»

Адмирал опустил газету прямо на сэндвич с маслом и сам навис над нею. «Краткое описание основных лотов воскресного аукциона» – он выставил длинный сухой палец и коротким ногтем проскреб по газете. «Не может быть… – его узкие бледные губы беззвучно шевелились, когда он, не веря глазам, вновь и вновь перечитывал одну из строчек. – Не может быть… После стольких лет!»

+++

Джон оказался прав. Разумеется, его ждала командировка. Аккуратной стопкой сложив рубашки на дно чемодана, он поместил между ними папку с делом, как всегда поступал при выездных операциях. И если бы еще где-то неподалеку. Почти два дня пути! Провинциальная кухня… Джон печально оглядел свою комнату, показавшуюся ему в этот момент еще более уютной. Придорожные гостевые дома… На мгновение унылое выражение лица его сменилось промелькнувшим теплым лучом улыбки. «Хорошо, согласен, допустим, не все провинциальные гостевые дома так уж плохи, в конце концов». И памятуя о событиях двухгодичной давности, он предусмотрительно поместил в чемодан толстый шерстяной свитер.

Все распоряжения были оставлены, дела переданы, а хозяйка квартиры обещала приглядывать за порядком, привыкшая к периодическим отъездам жильца. Джон плотнее запахнул клетчатый шарф и накинул пальто. «По прибытию отзвонитесь» – наказал ему начальник. Хорошо хоть не добавил обычного: «Не затягивайте там». Ведь понимал, что это дело может краем зацепить репутацию конторы, хотя, разумеется, свою часть работы они тогда выполнили безупречно. Но мистер Твибинс и мистер Картвей хорошо знали нутро газетчиков, готовых выжать из каждой истории хотя бы хороший заголовок. А как известно, это – основное, что читают люди.

Автомобиль завелся с подозрительным булькающим звуком, и Джон с сожалением вспомнил, что так и не заехал к механику. В эти дни любое свободное от службы время Джон предпочитал проводить в домашнем тепле за хорошей книгой, содержание которой никак не касалось судов и делопроизводства. А поскольку выезжать далеко не приходилось, все откладывал визит к механику, но теперь уж было поздно сожалеть. Только одного он опасался: что в случае необходимости будет вынужден воспользоваться услугами какого-нибудь сельского мастера, который кроме тракторов за всю жизнь ничего и не видел. И это в лучшем случае, поскольку трактора только начинали входить в массовое использование, а многие фермеры все еще предпочитали лошадей.

Выезжать пришлось ранним утром, и поскольку в эти дни светало поздно, то часть дороги прошла лишь под свет фар. Поначалу автомобиль легко скользил по хорошей дороге, покидая город, но уже к тому часу, когда солнце поднялось и окрасило розоватыми лучами медно-бурые холмы, она начала портиться. Джон лишь обреченно вздохнул: знай он, что мистер Твибинс будет таким любителем отправлять его в командировки, купил бы себе трактор!

Давно убранные поля теперь служили пристанищем вороньих стай, нехотя перемещавшихся чуть дальше от дороги, когда Джон проезжал мимо. Постепенно сельскохозяйственные угодья начинали уступать место зеленым, не знавшим вспашки холмам, а то и лесам, теперь сплетавшим изогнутые голые ветви над усыпанной побуревшими листьями землей.

Весь день стояла сухая погода, и только ветер завывал за оконцами. Небо временами пропускало солнечные лучи, раздергивая то тут, то там облачную завесу, бугрясь по краям синевы серыми боками туч. Не сразу заметив, что снаружи уже совсем стемнело, Джон начал подумывать о ночлеге. Тем временем небо снова заволокло, и на автомобиль тяжелой пеленой обрушился холодный ноябрьский дождь.

Останавливаясь подле небольшой деревушки, как-то неявственно отмеченной на карте, Джон порылся на заднем сиденье в поисках зонта. Выставляя вперед себя, словно шпагу, черный зонт-трость, Джон нехотя покинул машину, опустив хорошие кожаные ботинки в придорожную лужу.

Глянув вниз, он тяжело вздохнул и почавкал к ближайшему зданию, вывеской обещавшему если не ночлег, то хотя бы горячий ужин.

В довольно тесном, скудно освещенном помещении было тепло и хмельно. Несколько местных мужчин громко обсуждали прошедший день у одного из столиков. За барной стойкой уныло восседала женщина в белой блузе. Она отрывисто поглядывала на мужчин в дальней части трактира, видимо ожидая, когда те освободят пространство, и ей можно будет отправиться спать. Но при виде нового посетителя немного оживилась: она сразу же приосанилась и поправила светлые вьющиеся волосы, забранные в свободный пучок и чуть прикрывавшие уши. Нацепив радушную улыбку и демонстративно протерев пространство стойки перед собой, она поинтересовалась, чем порадовать приезжего – разливным пивом?

Бросив оценивающий взгляд на окружающее пространство, Джон неторопливо приблизился к стойке.

– Чем у Вас можно отужинать?

– О, да Вы не из нашего графства! – еще более обрадовалась дама за стойкой, сразу уловив нездешний акцент, точнее его отсутствие – как полагал Джон. – Кухарка, к сожалению, уже ушла, но я могу разогреть Вам что-нибудь. Суп из потрохов? Картофель, рубленный с салом?

О том, чтобы спрашивать о ночлеге здесь, не было и речи. В воздухе отчетливо витал запах хмеля. Даже задерживаться не хотелось, но Джон был слишком голоден и понимал, что упустил час, и теперь уж вряд ли найдет хоть одно открытое заведение, разве что подобное. Пришлось выбрать наиболее безобидное из предложенного.

Пока Джон ожидал, примостившись на табурете у стойки, сетуя на собственную недальновидность, что не захватил перекус из дома на первую часть пути, от компании за столиком отделился один мужчина и нетвердой поступью решительно направился к стойке. Достигнув цели, он оперся на нее мозолистой ладонью и, добавив запаха хмеля в воздух, обратился к Джону:

– Вот же ночка… Льет и льет… – повторенное слово далось ему без большой легкости. Он окинул взглядом коричневый пиджак Джона, видневшийся под распахнутым пальто, и теплый шарф. – Горожанин, да? Что-то вы все ездите и ездите. Дела, да? А у нас тут тоже… дела! Столько дел, – и он рассмеялся.

В этот момент вернулась дама в белой блузке и поставила перед Джоном тарелку.

– Что к нему привязался? – резко одернула она явно часто бывавшего здесь мужчину. – Шли б уж домой, ночь на дворе! Приличные люди дома в это время уже!

– А этот тогда, – мужчина комично округлил глаза и направил указательный палец в сторону пиджака Джона, – тоже не-при-лич-ный?! Или тебе того и надо, Мария? А? Я тебя спрашиваю, Мария?

Женщина отмахнулась от него тряпкой, которой до этого протирала стойку, издала снисходительно: «А!», и снова ушла на кухню.

– Во-о-от, – торжественно подытожил мужчина, – так о чем я тебе рассказывал?.. А, о делах. Вот тут у нас такие дела… Сомерхейм, туда дальше… – он махнул в сторону так широко, что чуть не рухнул, но уцепившись за стойку все-таки удержался, – там у них реуалярно, нет, ре-улярно… – он на мгновение задумался, шевеля губами, – ну ты понял… в общем, аукцион проходит.

Снова появилась женщина в этот раз с чайником и чашкой. Завсегдатай глянул на это с презрением, потом на Джона, но встретив его внимательный взгляд, никак не прокомментировал выбор напитка, а продолжил:

– Так вот, мы с Тэдом, – он помахал друзьями, но те были слишком заняты обсуждением некой особы по имени Молли, – привезли им стулья, ну, новые стулья, понимаешь, для зала… Тьфу, не понимаешь ты ничего… – он начинал терять интерес к происходящему и тихонько подсползал вниз.

– Очень хорошо понимаю, – спокойно произнес Джон, сидя прямо и положив один локоть на стойку, полностью игнорируя стоящую рядом тарелку. Он повернулся к даме.

– Мадам, – в ответ на такое обращение белокурая Мария немного смутилась, – будьте любезны, налейте этому уважаемому еще пинту за мой счет.

«Уважаемому» – хмыкнула презрительно под нос женщина, но сняла кружку и повернулась к крану.

– Во-во, – мужчина сразу вскарабкался обратно, – это я понимаю! Вижу, ты мужик душевный… Я это… сейчас ребят…

– Вы присядьте на табурет, удобнее будет, – вкрадчиво произнес Джон, кивая на сиденье за мужчиной.

Загипнотизированный таким обращением и пододвинутой к нему кружкой, тот последовал совету угощавшего.

– Вы говорили о стульях на аукционе в Сомерхейме, – мягко напомнил Джон.

– Да! Именно о них! – негодующе воскликнул мужчина. – Они не заплатили ни фартинга! – и он отчаянно начал пить, словно это как-то могло изменить положение дел.

– За что не заплатили?

– За доставку, я же говорю! Ну стульев! До сих пор ждем…