Глава 2. «Бухрегель»

На неширокой длинной доске, закрепленной вдоль стены камбуза в качестве стола, стояла банка с торчащими из нее побегами мяты. Шарима старалась всему найти повторное использование, и теперь банка с этикеткой, сообщавшей о ее предыдущем содержимом, служила подобием вазы. Рон сорвал один листочек и, растерев его в пальцах, принюхался. Он даже прикрыл глаза, погружаясь в этот аромат садика под окном многоэтажного дома, где жила бабушка Софико, собственного палисадника перед коттеджиком бабушки Матильды, лета, травяного чая… Ага! Он поставил металлический чайник на плитку. Мятный чай в ясное утро – то, что нужно, перед тем как сесть за работу. Шарима встала рано и уже успела сбегать в овощную лавку. Этот мятный букетик, по-видимому, тоже прибыл оттуда. И снова убежала в город по каким-то очередным делам… Рон слышал сквозь сон, как она собиралась, но решил не просыпаться. Жена чмокнула его в щеку и легонько провела кончиком пальца по носу, от межбровья по изгибу горбинки до самого кончика, и быстро скрылась за дверью. Улыбаясь в полусне, Рон перевернулся на бок и продремал еще час. Ранние подъемы были возможны для него только если необходимы.

Опустив длинный нос прямо в букет мяты, Рон совершенно не обращал внимания на писк чайника на плитке. «Нужна ли нам пластмасса или можно обойтись только естественными материалами? Как поведет себя глина при изменении погодных условий? Можно ли безопасно и эффективно инкорпорировать живое дерево внутрь жилого дома?..» В его голове возникали диковинные строения, разрушались и вновь собирались, словно в пластилиновом мультфильме. Чайник засвистел совершенно яростно и чрезвычайно настойчиво. Да… Рон с удивлением посмотрел на плитку. Разве я не выключил ее? Он взял под мышку ноутбук, в руку – чашку с залитыми кипятком листьями мяты, и сунул в карман домашних шорт блокнот с зарисовками. Бубня под нос какую-то мелодию и не особо попадая в ноты, Рон зашагал по лодке.

«Если дерево станет домом, а дом станет деревом… Нет, нет… Фундамент и трубы как корни… А куда пойдут печные трубы? А воду из ванной на полив сада… Да…»

На стол бесцеремонно плюхнулась чайка. Птица повернула голову в профиль и воззрилась на Рона маленьким круглым глазом. Потом повернула в другую сторону и снова воззрилась. Рон вытянул шею, отводя голову в сторону слегка, пародируя птицу, и уставился на нее из-под круглых зеркалец очков.

– Кыш? – поинтересовался он у чайки. Птица проигнорировала. – Ну чего вылупилась? Шарима с тобой церемониться бы не стала, – и Рон пару раз неуверенно махнул на пернатую.

Птица прошлепала оранжевыми ластами несколько шагов по столу и снова стала присматриваться, то ли к Рону, то ли к его компьютеру, не понимая, как это: человек есть, а съестного нет.

– Ну, все, хватит, Ливингстон, я работаю! – Рон перевел взгляд на экран, открывая чертежи. Но боковым зрением продолжал видеть вторженца, и это отвлекало. Он уже хотел было наклониться за тапкой и потыкать в птицу, но, опустив глаза на свои босые стопы, вспомнил, где сейчас покоилась одна вторая его домашней обуви. Поэтому он снова грозно, как мог, посмотрел на чайку и потребовал ее отступления. Вместо этого птица широко раскрыла большой желтый клюв и произвела пронзительный звук.

– Ты мне угрожаешь?! А я тебя еще бутербродом кормил! – Рон резко поднялся во весь рост. Чайка захлопала крыльями по столу, задела крышку ноутбука, сбила кружку и с новым криком взлетела, оставив на столе перо и отпечатки лап в луже чая. Рон поспешно поднял компьютер, спасая его от потопа, – ну засада…

За его спиной раздался приглушенный смех Шаримы. Она стояла с холщовой сумкой в одной руке, а кулачком другой прикрывая рот, и тряслась всем телом:

– Ну что, гроза чаек? – сквозь смех выдавила она, – как успехи на трудовом поприще?

– Что у тебя там? – Рон кивнул на сумку. И Шарима обнажила из-под ткани ободки двух глиняных горшков.

– И если мы пойдем ко дну, – передразнил Рон Шариму, – то знай, это были не мои альбомы, а твои горшки с землей! С тебя тапка, между прочим.

***

Шарима не знала, почему ей так понравился этот новый городок, к берегам которого несколько дней назад причалила «Эсмеральда». На самом деле, она любила все места, где ей удалось побывать вместе с Роном, но к некоторым проникалась особым расположением. И если ее спрашивали, почему – она лишь неопределенно пожимала плечами, в задумчивости поднимала глаза и произносила что-то в духе: «Мне там было хорошо». Но она знала – это были маленькие детали, за которые цеплялся глаз, запахи, звуки и ощущения. Она могла сесть в плетеное кресло на летней веранде в кафе или шагнуть, кутаясь в теплую куртку и вязаный платок, с улицы в пространство магазинчика и почувствовать, что здесь – в этом городке – ей будет хорошо. Ей нравилось быть в своей стране, ей нравилось быть за ее пределами. До встречи с Роном она немного путешествовала за границей, разок бывала в нескольких соседних странах, а в Европу ездила на студенческую стажировку. Но к тому времени, когда они встретились, Шарима уже твердо знала: она посмотрит весь мир!

Утро играло по молочной поверхности реки, изгибы кривого зеркала вод смешивали пятна облаков и неба. Шарима сидела прямо на деревянной палубе, еще мокрой от росы. Солнце пока не успело достать многоножкой лучей до лодки и слизать оставленную на ней поступь ночи. Длинная широкая юбка служила одновременно подстилкой. Темные волосы двумя непереплетенными с ночи косами были откинуты за плечи. Шарима расположилась спиной к пристани, вглядываясь в рассветный речной туман, вдыхая прохладу воды. Рон даже не слышал, как на рассвете она выскользнула из кровати. По утрам Шарима любила побыть одна. Но с быстротой расцветающего дня она тоже ускорялась, своим мельтешением иногда сводя Рона с ума. Но он нечасто видел ее ранними утрами, когда она сидела недвижно или перемещалась неспешно.

Временами Шариме не хватало чувства сопричастности. Когда она жила в Грузии, то знала все лавочки в округе, праздники, дружелюбную уличную собаку, тембр ворчания соседки по лестнице… Теперь же мир проплывал мимо кормы, картинка за картинкой. Увлекательной и яркой, но все же за слоями краски, оберегающей волокна канвы, на которую она нанесена. Именно поэтому в каждом месте Шарима старалась, порой даже слишком напористо, создать вокруг ощущение знакомого, своего пространства. Конечно же, в современном мире она могла пожинать плоды технологических достижений общества. Но общение по телефону даже со включением видеосвязи не заменяло уютных посиделок с живыми людьми.

Одна из ее новых знакомых по вязальному клубу, как раз та, что не побоялась первой заговорить с чужачкой, работала в кофейне на углу небольшого переулка и одной из оживленных улиц. Витрина кафе выходила на обе стороны, будто желая объединить бегущих по широкой, полной магазинов мостовой и неспешно прогуливающихся по узким проулкам старых потрепанных фасадов. Часть столиков призывно вывалилась на улицу и в силу хорошей погоды пользовалась популярностью. Внутри то и дело гремела итальянская кофемашина, исторгая ароматный пар в миниатюрные чашечки. В другие, похожие на тазики с ручкой, наливали чай.

Рыжеволосая женщина, кружащая за барной стойкой, первой заметила Шариму и приветственно помахала рукой:

– Привет речным пиратам! Как дела на воде?

Шарима тут же озарила лицо улыбкой:

– Привет, Марта! Все отлично, – за эти годы, проведенные в Европе, Шарима с трудом привыкла, что вопрос «как дела» – лишь форма вежливого приветствия, не требующая развернутого ответа.

На вязальной встрече Марта предстала довольно ярко одетой, но сейчас за стойкой преобладала черно-белая композиция, а рыжие длинные волосы были замотаны в узел на макушке. Марте было около сорока – еще одна особенность, которая поразила Шариму. В ее стране подобная работа, как правило, являлась стартом для полноценной карьеры, подработкой студентов, но здесь можно было встретить официантов вполне зрелого возраста, с величием и удовлетворенностью исполняющих свою роль годами. Однако в случае с Мартой ситуация немного отличалась – она являлась совладелицей кафе «Just coffee». И знала все об этом напитке, от биологии деревьев и мест их культивирования до способов обжарки и заварки. При кафе даже был небольшой кофейный магазинчик. Конечно же, здесь подавали не только кофе, и в меню над другими напитками и едой так и значилось – «Not just coffee».

– У меня есть даже грузинской обжарки, – подмигнула Марта, когда Шарима угнездилась на высоком круглом табурете у стойки.

– А ты какую рекомендуешь?

– Честно говоря, я все-таки приверженец итальянской… Но это дело вкуса. Еще обрати внимание на выпечку. Сегодня десерты дня: вишневый штрудель и шоколадный флан.

– Эх, не хватает мне духовки… – мечтательно произнесла Шарима.

– Прости, духовки? – Марта пыталась уяснить, это ее проблема с пониманием английского, или Шарима действительно говорила не о пирожных.

– Да, – утвердительно кивнула молодая женщина, слегка крутясь на высоком сидении, – видишь ли, у нас на лодке весьма мало места, и мы старались использовать его наиболее эффективно. То есть… Рон старался… – она рассмеялась, – эффективное и функциональное пространство – это его конек. В общем, у нас только маленькая двухконфорочная газовая плитка. И о домашней выпечке пришлось забыть…

– О, – Марта издала смешной горловой звук, – если хочешь, заходи ко мне в гости, у меня есть и духовка, и все необходимое. Только я этим не пользуюсь. Вообще не люблю готовить! Моя специальность – кофе, остальное можно купить.

– А здесь?

– О чем ты? У нас же повар! – она рассмеялась, – нам с другом в свое время просто повезло снять полностью, как это… меблированную квартиру. Йохан – совладелец этого кафе. На самом деле, это он открыл его, когда переехал сюда. Но замысел был мой. Я всегда хотела свое собственное кафе, но приходилось работать в чужих. Пока мне не посчастливилось встретить Йохана. Или ему?

Шарима понимающе кивнула.

– Он сейчас в Стокгольме. Отправился навестить семью. Объедается, наверное, коричными булочками, которые я ему не готовлю! Может, он думал, если у нас дома есть духовка, я буду печь эти их шведские завитушки? Ну нет… Это вообще не моя чашка кофе! – ловко перефразировала она британскую поговорку³.

– Моя бабушка отменно готовит, а еще печет такие хачапури!

– Ха.. Что? Что это сейчас было?

Теперь уже веселилась Шарима, пытаясь помочь выговорить новой подруге труднопроизносимое для той слово.

– Я могу научить тебя, – выдвинула предложение о «пекарском вечере» Шарима.

– Нет, нет, – Марта утрамбовала кофе в металлический держатель и уверенным движением руки вставила его в кофемашину, – я с удовольствием посмотрю и, разумеется, продегустирую, но учить меня тому, чем я заниматься все равно не буду – бесполезно.

Машина зашумела. Марта подняла кувшинчик с молоком и запустила струйку в чашку с кофе, вскоре на поверхности напитка появился рисунок.

– Ловко, – отметила Шарима.

Бариста лишь загадочно улыбнулась и поставила чашку на поднос.

– Но вот что я подумала: я могу пригласить пару-тройку подруг, которым точно будет интересен мастер-класс грузинской выпечки, этих твоих ха-я-пури.

По дороге домой Шарима купила хлеба, немного пообщавшись с хозяйкой пекарни, несмотря на то, что та мало знала английский. Но Шарима умела понимать людей, даже если не говорила на их языке, правда, общение получалось довольно смешным, с активным использованием жестикуляции. Рона смущал такой способ и, когда окружающие не говорили на французском или английском, он чувствовал себя потерянным, предпочитая спрашивать дорогу у навигатора, а продукты покупать в супермаркете, где можно было обойтись без разговоров вовсе.

Пройти мимо цветочной лавки она тоже не смогла. Изучив все представленные растения, Шарима пока ограничилась покупкой пары горшков и упаковки маленьких стаканчиков для рассады из спрессованного переработанного картона. Ей нравилось наблюдать весь процесс от прорастания семечка до сбора урожая. Но все-таки иногда она покупала уже рассаду. Ее небольшая оранжерея на воде связывала Шариму с землей, давала ей чувство опоры на неустойчивом субстрате. Все ее родственники имели причастность к земле – это мог быть маленький цветник прямо на балконе или на общедомовой территории, или даже небольшая ферма на побережье. Она вместе с бабушкой замачивала горох в пластиковом тазике из-под мороженого, высеивала в кашпо на балконе семена базилика… Точно! Не успев уйти далеко от питомника, Шарима вернулась и купила два пакетика семян – зеленолистного и свеклолистного базилика. Это то, чего не хватало ее салатам и ее помидорам, чтобы отпугивать нежелательных гостей. Бархатцы, высаженные прямо в те же горшки, что и помидоры, должны были защитить их от возможного вторжения нематод и привлечь опылителей. Но вот от насекомых хорошо защищали пахучие растения вроде мяты. Но помидорки любили базилик, к тому же Шарима знала, что Рон тоже предпочитал такое сочетание, но у себя в тарелке с добавлением домашнего сыра. Шарима снова возвращалась домой обвешанная сумками.

– Ну что, укротитель чаек, проголодался?

Рона не слишком воодушевило новое прозвище. Он помотал головой, снова устраиваясь за компьютером и предпочитая не смотреть на пару очередных горшков, примостившихся у навеса в ожидании своей очереди. Его супруга пожала плечами и пошла на камбуз. Конечно же, голодный!

Свернув чертежную программу, Рон открыл электронный самоучитель по немецкому. Его базового уровня хватило бы, чтобы объясниться в магазине, если бы он постарался, но теперь у него в руках был Гомер, да и потом изучение языков было хорошей разминкой для ума. Когда Рон уходил из книжного магазина, продавщица, выковырявшая его из тележки с книгами, сунула ему визитку. И стильно оформленная карточка лежала закладкой в «Одиссее». «Оливия Абендштерн, книжный магазин “Бухрегель”» значилось там. Он начал переводить первый стих.

«Многих людей города посетил он и обычаи видел»⁴.

– Киноа с овощами! – провозгласила Шарима, снова появившись на носу лодки.

Рон поднял укоризненный взгляд на жену. Подойдя, она заглянула в книгу: