Глава 9

Маркус бежал по полю, обводил. Раз, два, три, словно в танце: дриблинг, маневр, финт, снова бежал, не чувствуя боль от ударов по ногам, корпусом прокладывая себе дорогу, удар-ножницы через себя. Мяч летит, словно в замедленной съемке и… девятка, рев толпы. Эйфория, свобода и усталость, дыхание сбито, тело ноет от многочисленных ударов и бега. Не успев подняться, на него падают товарищи по команде, снова боль. Все ликуют, еще бы: четвертая победа из четырех игр в сезоне! Все происходит, словно в каком-то тумане. Поздравления, пожатие рук соперникам. Маркус идет в раздевалку, журналисты что-то кричат, он улыбается. Чему? Он и сам не знает.

Как же надоело! Будь его воля, он бы с поля не уходил, только там он забывался и ничего не ощущал, кроме азарта и кайфа. В раздевалке все обсуждают предстоящую вечеринку, ему неинтересно, он устал, очень устал. Нет, не физически, в этом плане сил было немерено, но вот морально он был вымотан. Все эти разговоры об игре, о победе, «телках» и машинах его раздражали и бесили. Одно и то же из года в год! Когда в раздевалку зашел тренер, он был ему несказанно благодарен за созданную тишину. Через секунду, радость сменилась раздражением.

– Маркус, есть разговор, – сухо кинул один из величайших тренеров британского и мирового футбола Ферисон и вышел.

Маркус последовал за ним, прекрасно зная, о чем будет этот разговор. Поэтому, когда тренер накинулся на него с упреками, удивлен не был.

– Беркет, что, мать твою, с тобой творится? Какого хрена ты вытворяешь? Ты мне что, травму хочешь посреди сезона получить? Давно штраф тебе не выписывали? – орал он, надрывая связки.

У Алека Ферисона в голове не укладовалось происходящее. Понятно, что у всех бывают проблемы, но клуб за то и платит космические деньги всем этим коучам и психотерапевтам, чтобы к игре их бойцы были в хорошей психологической форме. А тут главная звезда, самый высокооплачиваемый футболист в мире, профессионал с огромной буквы «П» выдает такие коленца, ставя под угрозу свое здоровье!

Такого можно было ожидать от кого угодно, но только не от Маркуса Беркета. Никогда его воспитанник не смешивал личное и работу. Такой выдержки, работоспособности, силы воли и дисциплины Ферисон ни у кого не видел за годы своей карьеры. Именно эти качества, а еще невероятный талант он приметил десять лет назад в решительном дьяволенке на Чемпионате мира среди молодежи. Смуглый, высокий мальчонка показывал такие чудеса футбола, играя один за всю сборную Португалии, что Ферисон диву давался. Но нынешние «чудеса» – это просто за гранью!

Да, он выиграл, но как? Такую выкладку Алек видел у него только на самых серьезных матчах, сейчас же обычные товарищеские встречи, а он играет, словно не на жизнь, а на смерть, громя противников в пух и прах. Девять – один! Ну, куда к черту такой счет? Да бог с ним, с этим счетом! Ферисона, прежде всего, волновало состояние игрока, проблемы проблемами, но он не позволит ему выкладываться до последней капли, чтобы к концу сезона, когда нужны все силы, он еле ноги волочил. Черта с два он это допустит! Пусть шлет его куда хочет, ругается, но он узнает, что твориться с его лучшим игроком.

Алек был фанатом своего дела, он душу вкладывал в своих бойцов, в отношения между ними, в них самих. Воспитывал их, учил, решал проблемы, ругал, подстегивал. Потому и был его клуб – одним из самых титулованных в мире. А еще, конечно же, благодаря его любимчику. Беркет воплощал на поле все мечты тренера. Такой игрок сам был мечтой. И, сейчас, Ферисон хотел понять, что такого произошло, что выбило из коллеи такую совершенную машину, как Маркус Беркет? И не столько даже, как тренера его интересовал этот вопрос, сколько потому, что он питал к этому мальчишке самые настоящие отеческие чувства.

– Тренер, какие проблемы? Мы победили, радуйтесь, – устало ответил Маркус.

–Сынок, ты что, совсем меня за идиота держишь? Я, по-твоему, десять лет с тобой возился, чтобы однажды ты меня вот так культурно послал?! – взорвался мужчина.

Маркус понимал, что он прав, но ему только этого не хватало для полного комплекта. Он и так дико устал, и горел лишь одним желанием, чтобы от него все отстали. Этот постоянный контроль над своими мыслями настолько вымотал, что он готов был на стену лезть.

–Все у меня в норме. Новый коуч… Ребека, кажется, была, как никогда, довольна мной на последнем сеансе. Вам ли не знать?

–Да плевать мне, чем там была довольна твоя очередная подстилка – Ребека! – взревел Ферисон. – Но я тебя понял, Маркус. Окей, совать нос в твою жизнь я не буду, но ты отстранен от игры с Тоттенхемом! Приведи в порядок свои мозги за эту неделю! Не знаю, что там у тебя, но на поле мне нужен Беркет – машина, а не Беркет, пытающийся утопить проблемы в игре. Я все сказал! Завтра, чтоб я не видел тебя на тренировке!

С этими словами мужчина развернулся и пошел прочь.

– Сука! – процедил в ярости Маркус, ударив со всей силы кулаком по стене.

И что, черт возьми, ему теперь делать? Он же с ума сойдет, если не будет тренироваться. Мысли сожрут его в первый же день. Маркус знал, что все будет именно так, весь месяц он сдерживал этого зверя. Тридцать гребаных дней он боролся сам собой, выматывая себя, выжимая из себя все соки, выжигая эмоции тренировками, зваными вечерами, постоянным нахождением в обществе. Он посещал любое значимое событие, конечно, с соблюдением спортивного режима, что очень мешало забыться окончательно. А сейчас, что ему делать сейчас?!

Прислонившись к холодной стене разгоряченным телом, он устало прикрыл глаза, в который раз задаваясь вопросом – как, черт ее побери, могла эта неприметная девчонка так въесться ему под кожу? Какого вообще хрена? Это же идиотизм полнейший! Все-таки надо было ее трахнуть и дело с концом.

Когда он вернулся в середине июля в Лондон, его оккупировали журналисты, знакомые, партнеры, родные – все хотели знать, что произошло. Маркус был рад, он был в эпицентре жизни, поэтому времени и сил ни на что более не оставалось. При таком напряженном графике его совесть напоминала о себе только по ночам, но он яростно душил ее, засовывая в самые потаенные глубины.

Что, в конце концов, он сделал? Разве он что-то обещал?! И вроде бы все так, вот только эти оправдания ни черта не помогали. Все внутри орало, что да, мать твою, сделал! Унизил, обманул потрясающую девушку в лучших ее чувствах. Совсем еще девчонку. Именно это и рвало на части. Одно дело, сменить одну шлюшку на другую, другое – плюнуть на искренние чувства, на хорошую во всех смыслах девушку. Здесь даже его цинизм давал трещину. Он не совсем еще скотина, чтобы не чувствовать разницу.

Эту колоссальную разницу он ощутил, пока был на Бали с Лорен. Все было не так. Папарацци снимали каждый их шаг, Лорен была на седьмом небе от такого пристального внимания. Маркус с интересом наблюдал, куда она взлетела в своих мыслях. Он даже не сомневался, что Мейсон уже распланировала их свадьбу. Совсем обнаглев, она заявила прессе, что в Россию он прилетел ради нее, чем вывела его настолько, что он, чуть не послал ее к чертям, но сдержался – пусть потешится дура. Ему было плевать, жениться он на ней однозначно не собирался. Единственное, чем беспокоила его данная ситуация, так это тем, что там-далеко нежная девочка все поймет и почувствует себя еще больше униженной. Ведь получается, он приехал к своей девушке, а по вечерам мило коротал время с ней. Ему не хотелось, чтобы Аня разочаровалась в нем еще сильнее.

Почему? Он и сам не знал. Но она не выходила у него из головы. Да что там? Она была везде! Утром, в обед, вечером, ночью, во сне и наяву. Он пытался найти ее в Лорен. Все две недели смотрел, и каждый взгляд был постоянным сравнением. Смотрел, слушал, чувствуя раздражение и какое-то разочарование. Не было с Пантерой ни той теплоты, ни юмора, ни душевности. В конечном счете, диалог превращался в ее монолог: о деньгах, сплетнях, сексе. Маркус лишь делал вид, что слушает. Секс с Лорен тоже больше не удовлетворял, скорее навевал скуку и раздражение. Грудь слишком большая, ноги не такие длинные, кожа слишком мягкая, стоны слишком громкие. И так это его бесило, что он драл ее, как последнюю шлюху, но Мейсон была не против, ей нравилось. После Маркус без сил падал и сразу засыпал, чтобы проснуться от прикосновений ласкающих, но нежеланных губ, не таких пухлых и мягких, встречая не голубой, а серый блеск глаз, вдыхая удушливый запах ванили вместо едва уловимого аромата жасмина, чтобы прикоснуться к жестким платиновым локонам, вместо мягких, переливающихся золотистыми бликами. Проснуться, чтобы желать снова уснуть. Тупое, непонятное состояние, раздражающее и порой, вызывающее у Маркуса смех.

Уж не влюбился ли он в девчушку? – проскакивала шальная мысль, но он тут же отмахивался от нее, продолжая сравнивать и беситься. В конечном счете, в последний день отдыха это привело к срыву.

– Маркус, дорогой, я хочу пригласить тебя в Лос-Анжелес в наш родовой особняк. Познакомить с родными, – начала Лорен, когда они загорали на яхте. Маркус почти заснул, разморенный солнцем, а потому не совсем понимал, о чем она толкует. Но Лорен была настойчива:

– Ну, что скажешь?

– Это намек? – не поднимая головы, безразлично уточнил он.

– Нет, это просто приглашение. – решила разрядить обстановку Лорен, но он знал, чего она добивается.

– Тогда мой ответ – нет, – бросил, прикрыв глаза, показывая тем самым, что разговор окончен.

– Почему, черт возьми? – заорала Лорен.

Маркус удивленно приподнял бровь, ему вдруг захотелось, наконец, спустить ее с небес на землю.

– Потому, дорогая, – презрительно выделил он последнее, такое ненавистное ему слово. – Если я буду знакомиться с родственниками всех, с кем трахаюсь, то у меня ни на что не останется времени!

– Я – не очередная твоя шалава, ясно! – вскочила Мейсон.

Он лишь издевательски закатил глаза и направился в каюту. Еще истерик ему не хватало. Она последовала за ним.

– Как ты можешь так со мной обращаться, ты совсем охренел?!

– Нет, это ты охренела! Ты что себе напридумывала, дорогуша? Думаешь, если я молчал, пока ты ездила по ушам прессе, это что-то значит?

Он с интересом наблюдал, как она бледнеет от гнева и унижения. О, сейчас по сценарию в ход пойдут слезы! И точно. Он даже хмыкнул.

Ему было плевать на ее истерику, Маркус знал, что это – «крокодильи» слезы, дабы вызвать у него сожаление, вину и, черт этих женщин знает, что еще. Но чувствовать себя виноватым за правду он не собирался. Ему осточертела эта игра, как и Лорен со своими грандиозными планами на него.

–Прекращай уже этот спектакль, роль влюбленной женщины тебе не идет.

–О, я бы с удовольствием. Меньше всего я хотела бы любить такую сволочь, как ты, но жизнь не спрашивает, когда раздает роли.

– Ой, да брось ты этот пафос, Лори! – засмеялся Маркус. – Я не хуже тебя знаю, как манит то, что недоступно. Тут и в любовь не сложно поверить.

Но Лорен еще больше распалили эти слова, и она зарыдала в голос: