Глава 4

Придя домой, Боря обнаруживает, что торжество в самом разгаре. Многие уже изрядно навеселе в том числе и родители. Как только он входит в гостиную, Любовь Геннадьевна, не церемонясь, язвительно тянет, привлекая внимание гостей:

– О, какие люди нас почтили своим вниманием! Проходите, Борис Анатольевич, мы тут, как раз, вас в армию провожаем.

Боря отводит взгляд, не выдержав ее осуждения и обиды. Перед матерью жуть, как неудобно. Поэтому, когда со всех сторон начинают прилетать приветствия и вопросы, Шувалов выдыхает с облегчением, вот только недолго длится его счастье.

Любовь Геннадьевна не собирается спускать на тормозах. Поднявшись, она нетвердой походкой направляется на кухню, сказав сыну, следовать за ней. Боря мысленно стонет и под сочувствующими взглядами отца, и Гладышева спешит за матерью, зная, что лучше не обострять ситуацию и быть послушным мальчиком.

– Ну, и где ты был? – обрушивается мать на него, как только они остаются наедине.

– Где был, там уже нет, – устало отзывается Борька и мягко просит. – Мам, давай, не будем ругаться.

– А как мне не ругаться, сынок? Ты надо мной просто издеваешься!

– Мам, ну, причем здесь ты?!

– А кто причем? – повышает Любовь Геннадьевна голос, заставляя Борьку поморщиться. – Я столько слез из-за этой твари пролила, столько пережила, а теперь ты хочешь, чтобы я ее дочку здесь привечала и еще, не дай бог, породнилась с ней?

– Ну, а Машка-то в чем виновата? – начинает заводиться Боря, не в силах выслушивать то, что он уже слышал сто тысяч раз. Сколько можно? Одно да потому.

– А твоя Машка, вот увидишь, такая же, как мамаша! Яблоко от яблоньки недалеко падает. Я про нее разузнала…

– Всё, хватит! – грубо обрывает Боря, ибо это уже слишком. Терпеть подобные разговоры и намеки он не собирается.

То, что у Скопичевской он далеко не первый секретом для него не являлось. Да, его это дико бесило, но он старался об этом не думать. В конце концов, Машка старше его на четыре года, а потому вполне естественно, что до него у нее были мужики.

Борю это, конечно, ничуть не успокаивало, жалило самолюбие, но не до такой степени, чтобы он не мог с этим справиться. Но вот что по-настоящему выводило из себя, так это вмешательство матери. Поэтому, когда она заявляет, чтобы он не затыкал ей рот, Боря не выдерживает и высказывает все, что давно накипело.

– Я не затыкаю тебе рот, мама! Но, если тебе что-то не нравится, высказывай свои претензии по адресу. Я не собираюсь отдуваться за отцовское блядство. И Машку прекрати сравнивать с мамашей, она не такая! – отрезает он и разворачивается, чтобы уйти, считая разговор оконченным. Мать на его спич, как ни странно, реагирует вполне спокойно, лишь усмехается и иронично бросает:

– Дай то бог.

В гостиную Шувалов врывается во взвинченном состоянии, злясь на самого себя за то, что не сдержался и расстроил мать. Поздоровавшись с родителями Гладышева и отцом, он спешит к друзьям. Гладышев сразу же прерывает свой разговор и застывает в ожидании, когда Борьку прорвет. И Шувалов не заставляет себя ждать.

– Не, нормально вообще? Отец накосячил, а я – крайний? – опрокинув рюмку коньяка, раздраженно выплевывает он.

Гладышев усмехается.

– Ну, так сказано, грехи отцов падут на детей до седьмого колена.

– Чего?

– Того. Крепись, Борян.

– Иди ты нахер, Олежа! Я тебе серьезно, а ты со своими шуточками.

– Какие шуточки, Боря?! Библия – штука серьезная. Из-за нее люди, между прочим, ни один век воевали, – продолжает Олег умничать, но Шувалову сейчас не до смеха, поэтому он раздраженно отмахивается.

– А этого ты за каким сюда притащил? – оглядевшись, кивает он в сторону «космонавта» или попросту наркомана.

– Денег он мне должен, а его днем с огнем не выцепишь. Чего так долго? Теть Люба уже готова была меня линчевать. На фига вообще надо было трепать про свадьбу? – резонно замечает Гладышев, наливая себя коньяк.

– Да это мамаша Машкина растрезвонила, чтобы мать позлить, – с досадой признается Шувалов. – Я как узнал, хотел прибить ее на хрен.

– Ну, так и прибил бы, – невозмутимо отзывается Олег.

– Ты че, теща же будущая, – усмехается Шувалов.

– Тем более, быстрее отмучаешься, – хохотнув, заходиться кашлем друг, опрокинув в себя коньяк. – Фу, ну и дрянь же!

– Гладышев, вот не пьешь ты крепкие напитки и не пей, не переводи добро, – забирает у него Борька бутылку. Смотреть, как друга всего перекосило, нет сил.

Пока Гладышев приходит в себя, Шувалов принимается за еду, а то со всеми этими разборками совсем забыл об одной из главных радостей жизни.

Постепенно настроение поднимается, тягостные мысли отходят на второй план, и Боря по-настоящему наслаждается общением с родными и друзьями. Мама на него больше не злиться, она вообще человек отходчивый, поэтому через полчаса уже во всю обнимает сына, со слезами причитая, как же она будет без своего львёночка. У Борьки, как и у всех присутствующих ее речи вызывают приступ неудержимого хохота, но Любовь Геннадьевну это ничуть не смущает.

– Вам – мужикам, материнских чувств никогда не понять, – улыбаясь, отмахивается она.

И Боря действительно не понимает, просто знает, что у него лучшая на свете мама, а потому заставлять ее переживать и расстраиваться для него невыносимо, но и как найти решение, которое удовлетворит всех, он тоже не знает.

Эти мысли напоминают ему о главной проблеме, и как бы его не ломало что-то у кого-то просить, Машкино благополучие важнее его самолюбия. Пересилив себя, он обращается к Гладышеву, когда они выходят на улицу, чтобы проветриться.

– Олег, присмотришь за моей.

– В смысле? – удивляется друг и не упускает возможности подколоть. – Пояс верности на нее надеть что ли?

– Иди нафиг, придурок, – со смешком отзывается Борька. – Денег если че подбросишь? Я потом отдам.

– Так ты же ей все накопленные бабки отдал.

– Ну, ей там что-то надо было купить, – туманно отвечает Шувалов, зная, что сейчас Гладышев выдаст в своей манере. И он выдает.

– Борь, ты сдурел что ли? Тебе на хрена этот геморрой? Пусть сама идет и пашет. А то нормально пристроилась. Как лоха тебя разводит!

– Не учи дедушку кашлять, – отрезает Шувалов, начиная закипать. – Поможешь или нет?

– Я-то помогу, но вот она того стоит?

– Что значит, стоит? Это тебе не тачка. Любишь бабу – заботишься о ней, а стоит она или нет – это уже другой вопрос.

– Ну, так ответь на этот «другой» вопрос.

– Вот встретишь свою зазнобу, Олежа, и ответишь, а потом скажешь, был ли вообще смысл отвечать, – подмигнув, парирует Шувалов, давая понять, что тема закрыта.

Вот только закрыть ее для самого себя не так -то просто. Впрочем, Боря даже не пытается, зная, что следующие два года будет изводить себя мыслями об этом.

Выдержат ли они с Машкой испытание расстоянием и временем? Шувалов надеется, что да. Очень надеется. Да и что еще ему остается? Только надеяться и верить, верить и надеяться – такие вот перспективы.

Глава 5

Спустя пять месяцев…

«Здорово, братух! С днём рождения (наступающим или прошедшим, не знаю, как дойдет, почта работает с перебоями)! Здоровья тебе крепкого, успеха во всех твоих начинаниях. Пусть всё, что ты задумал, будет реализовано. Не расстраивайся из-за универа. Как та баба из фильма говорила: «У тебя еще уйма попыток». Ты у нас башковитый, просто пока не повезло, но я уверен, у тебя все получится и не в нашем колхозе, а где-нибудь в столице. Всё, что ни делается – всё к лучшему. Неудачи тоже полезны: закаляют характер и мотивируют. В общем, не накручивай, Олежа, а то знаю я тебя, начнешь анализировать, да грузиться. Живи проще, братух, будь оптимистом, иначе так можно и в дурдом загреметь, а мне совсем не хочется таскаться в психушку на Льва Толстого. Знаешь же, я этот район не люблю. Короче, счастья, дружище, любви и всех благ. Если что, ты знаешь, что всегда можешь на меня положиться. Отлично вам отпраздновать. Пацанам и девкам нашим привет. Зайди к матери, я оставил тебе подарок. Только при ней не открывай, а то ее инфаркт долбанёт. И без глупостей! Без всяких «да не надо», «ни к чему» и тому подобной херне. Без тебя разберусь. В конце концов, должен же кто-то оберегать твою смазливую физиономию, пока меня нет. Так что молча бери и всё! Кивни, если понял. Еще раз кивни…»

На этом моменте Гладышев начинает хохотать, сообразив, что в самом деле кивает. Чувство, будто Борька стоит напротив и сверлит требовательным, упрямым взглядом.

В этом весь Шувалов: отказов он не принимает, и если уж что-то взбредет в его голову, то хоть умри, а от задуманного он не отступит. Поэтому Олегу ничего иного не остается, кроме, как кивать да удивляться предусмотрительности друга.

И когда только всё успел? Впрочем, глупый вопрос. Это же Борька. Он всё успевает, про всех помнит и близким последнее отдаст, если понадобиться. Такие люди, как Шувалов, в которых уверен больше, чем в самом себе, они на вес золота. И Гладышев, в которые раз признает, что с другом ему несказанно повезло.

Борька был не просто приятелем, на которого всегда можно положиться, он был для Олега по-настоящему дорогим и близким человеком, которому Гладышев мог доверить всё, что угодно: сомнения, проблемы, радости и мечты. Шувалову всего лишь парой слов удавалось ободрить, встряхнуть, вселить уверенность и дать пинка. Вот и сейчас в каждой строчке непоколебимая вера в то, что всё у Олега получиться, и Гладышев чувствует, как подавленность из-за провала на экзамене и переезда на Север потихонечку отпускает из своих цепких лап.

Определенно, Шуваловский оптимизм заразен, – подытоживает Олег и продолжает «терапию».

«Братух, идея податься на Север очень даже дельная. Деньги там хорошие можно заработать. Но твою же… не мог ты её раньше подкинуть?! Я бы тогда от армейки откосил, вместе бы поехали. Теперь торчи мне здесь два года, переживай, как бы ты там не окочурился да на какой-нибудь бурятке не подженился, а то ринешься проверять, правда ли, у азиаток везде узко, и наплодишь бурят – оленят.»

– Вот придурок, – опять заходится Гладышев хохотом. Мишка Антропов недоуменно косится на него и вопросительно приподнимает бровь.

– Че он там?

– Отжигает.

– В смысле?

Гладышев указывает на только что прочитанный абзац, и через пару секунд хохочут они уже на пару с Антроповым.

– Серьезно, узко? – просмеявшись, интересуется Мишка.

– Еще один дуралей, – закатывает Олег глаза.

– Ну, а че? Говорят же, у мужиков-азиатов елда меньше, чем у европейцев, вот и у девчонок там, наверное, под них заточено, – выдает Антропов еще одну стереотипную муть и достает пачку сигарет.

– Ну, поехали со мной, – предлагает Олег, – займешься исследованием широт и глубин северных.

– Не-е, отморожу еще себе всё нафиг.

– Так ты найди себе с огоньком. Такую, чтоб и коня на скаку, и борщ на плиту, а ты такой на печечке полеживаешь, пузо почесываешь, – расписывает Гладышев, театрально вздыхая и мечтательно закатывая глаза, вызывая у Мишки очередной припадок веселья.

– Че ж ты тогда от Ядрёной своей ломанулся? Она, как раз, тебя и борщами почивала, и греть готова была по триста раз на дню.

– Ну-у, – тянет Олег и глубокомысленно изрекает. – Не хлебом единым жив человек.

–Тебе не угодишь. Вот подцепишь на Севере какую-нибудь снежную королеву, сразу Ядрёную нашу вспомнишь.

– Да-а, Ядрёная хорошая. Мозгов бы чуть-чуть и вообще мечта, – с улыбкой соглашается Гладышев, вспоминая свою бывшую подружку – Сашеньку Иванцову: заботливую, ласковую, немного полноватую блондиночку с внушительным размером груди.

Ах, какой Сашенька была кудесницей: и булочки, и блинчики, и борщи, и минеты, и жаркий секс, где только хочешь, и как хочешь! Если бы жизнь заключалась только в том, чтобы трахаться и харчеваться, то, пожалуй, ее можно было назвать идеалом.

– Не надо ей мозгов, – возражает меж тем Миха. – Она потому и хорошая, что без них.

Гладышев усмехается и возвращается к чтению письма.

«Ну, ты понял, Олежа. Не вздумай! Я не поеду к тебе на свадьбу задницу морозить. А если серьезно, удачи, братух, хотя не знаю, как ты там будешь. На Севере пить надо, как слепая лошадь, чтоб не окочуриться, а ты у нас дохлятина. Короче, напиши мне сразу, как приедешь, что там и как.

У меня всё нормально. Скоро учения закончатся, в море выйдем. Жду очень. В учебке запарило торчать. Прикинь, недавно в столовке дежурил, у них там тушенка с 80-х годов, и нас этой парашей кормят. Я в ахере! Но приходиться жрать, куда деваться?

Вчера чуть на гауптвахту не загремел. Дятел тот из старшего призыва опять доебался, я не выдержал – мозги ему стряхнул. Забыл, что не в зале, сделал бросок через себя, а он башкой прямо в бетон вписался. Короче, откукарекался, лежит в медчасти. Повезло, что прапор у нас мировой мужик. Удалось разрулить. В целом, жить можно. Иногда даже весело бывает.

Братух, у меня просьба: зайди к Машке моей. Уже месяц от неё писем нет. Узнай, как она. Может, что случилось? Я, блин, издергался. Не могу ни жрать, ни спать, накручиваю в башке, как псих. В начале декабря в море надо выходить, а какое мне море, если ни фига не понятно? Напиши мне сразу, как узнаешь всё, а то у меня реально крыша поедет. Пацаны стебутся, говорят, типа кинула, но… Не знаю, короче. Если правда кинула, уйду в самоволку и убью нахуй!

Такие дела, братух. Буду прощаться. Давай, удачи тебе, жду ответ.»

Дочитав письмо, Гладышев, нахмурившись, поджимает губы. В отличие от Борьки у него относительно Маньки Скопичевской иллюзий никаких не было. Он эту алчную сучку с первого дня насквозь видел. И до сих пор недоумевал, как это друга угораздило вляпаться в такое дерьмцо, причем по самые уши. Видимо, правду говорят, любовь зла. Но похоже, пришла пора увидеть Шувалову истинное лицо своей зазнобы, вот только как же не вовремя. Как же, мать её, не вовремя!

Гладышев разве что зубами не скрипит от досады, ибо знает Борьку, как облупленного. Взорвётся Шувалов, и никакая сила его в армии не удержит. Примчится домой, чтобы если не убить Маньку, так хоть просто в глаза ей-твари посмотреть.

Олег, конечно же, считает, что Скопичевская таких затрат энергии и сил не стоит. И уж тем более, она не стоит тех проблем, которые возникнут, если Шувалов уйдет в самоволку. Но разве Борьке это объяснишь?! Не станет он никого слушать. Упрямый ведь, как баран. Будет на эмоциях творить черте что даже себе во вред, но не успокоиться, пока не выплеснет всё, что накипело.

Поэтому надо придумать, как уберечь друга от необдуманных действий, но прежде всего, выяснить, что эта падла – Скопичевская мутит и с кем. Помоги ей бог, если она действительно Борьку кинула, Гладышев тогда устроит ей веселую жизнь.