Спустя несколько часов, пролетевших, как миг, полы блестели, стекла сверкали, а все тело ныло от усталости. Хибла облокотилась на мраморный подоконник одного из огромных оконных проемов с арочным сводом, чтобы перевести дух. В распахнутые рамы лился чистейший горный воздух с едва уловимой примесью морского, доносимого ветром. Хибла в который раз подумала, что санаторий расположен слишком далеко от моря, и это несколько странно. Было бы понятно, если бы при строительстве территория у моря была уже занята другими зданиями, но нет – вниз уходил горный склон, покрытый лесом, за которым вздымалась еще одна гора, пониже, благодаря чему можно было видеть небольшую полоску водной глади. Никаких других строений в поле зрения не наблюдалось. Складывалось впечатление, что при выборе места для санатория его будто хотели спрятать от посторонних глаз. А для вывоза больных на пляж проложили рельсовый путь, опоясывающий гору, на которой стоял санаторий. Рельсовый путь шел по специально выстроенному для него мосту над пропастью и затем нырял в горный тоннель, ведущий к морю. По рельсам двигался вагончик, поразивший Хиблу, когда она впервые увидела это желто-зеленое чудо, бегущее сверху вниз подобно гигантскому диковинному насекомому. Позже она узнала, что рельсы и колеса примагничиваются друг к другу с помощью электричества, поэтому он не падает. Возле платформы, от которой отправлялся «морской» вагончик, располагалась стеклянная будка, в которой дежурил машинист, приводящий подъемно-спускной механизм в действие с помощью ключа и рычагов.

Вот и теперь он стоял в своей будке, склонившись над приборной панелью и перемещая рукояти рубильников. Издали донеслось металлическое громыхание – вагончик, еще не видимый глазу, стучал колесами по рельсам где-то в недрах горы. Дети возвращались с моря. Их было совсем мало – тех, кому можно было загорать и плавать. Остальные – большинство – сидели в парке на скамейках и в беседках в ожидании окончания генеральной уборки.

Ритмичный стук послышался ближе. Вскоре яркая кабинка выскочила из отверстия в горном склоне и, словно букашка, побежала по мосту над пропастью между двумя горами. Массивные бетонные опоры, казавшиеся отсюда спинами гигантов, уходили в бездну, заполненную белыми облаками. Дальше вагончику предстояло проделать семь витков вокруг горы, двигаясь все выше над пропастью – склоны ее были почти отвесными, неприступными. Наверное, поэтому санаторию дали такое название – «Седьмое небо». Рельсовый путь часто укрывали облака, и тогда казалось, что дорога проходит прямо по небесам.

Время близилось к полудню, и яркое солнце, висевшее в центре неба, золотило горные склоны, поросшие лесом, который уже слегка тронуло осеннее увядание. Оранжевые пятна буковых рощ пестрели на темно-зеленом хвойном бархате тисовых и сосновых массивов, а ближе к вершинам желтело березовое криволесье. В парке перед входом вовсю трудились дворники, сметая с дорожек кленовые листья, похожие на упавшие потухшие звезды. Хибле было жаль, что листья уберут: ей нравилось, как они хрустят под ногами во время прогулки. От этого звука душа ее наполнялась приятной грустью, а в воображении возникала мелодия, то ли выдуманная ею, то ли где-то когда-то услышанная. Мелодия эта была не просто красива, она была упоительна. Вот и сейчас она зазвучала в голове Хиблы, но удовольствие продлилось недолго: детские голоса отвлекли ее. Дети выходили из вагончика и становились возле воспитательницы в ожидании, когда соберутся все остальные. Они были похожи на нахохлившихся обиженных пташек и жались друг к дружке, будто ища поддержки. Даже южное солнце и горный воздух не добавили красок жизни их измученным серым личикам. Сердце Хиблы вновь защемило от жалости. И вновь возник тревожащий давно вопрос: из какого же «пекла» вызволили этих бедолаг? Что там с ними стряслось такое ужасное?

Внезапно чье-то легкое прикосновение к руке заставило Хиблу вздрогнуть. Она повернулась и увидела стоящую рядом девочку. Ее звали Лилей. Хибла хорошо помнила имена всех детей на своем этаже. Эта была из седьмой палаты. Она выглядела, как кукла: синеглазая, с румянцем во всю щеку и блестящими губками «бантиком». Лиля показалась ей неожиданно похорошевшей.

– Лиля? – удивленно обратилась к ней Хибла. – Почему ты одна? Где остальные?

– Скоро придут, – ответила та и поджала губы, словно обдумывала дальнейшую речь.

– Ты тоже ездила сегодня к морю? – Хибла заметила, что девочка встревожена. – Хорошо выглядишь!

– Меня накрасили, – пояснила она и сморщила нос, вероятно, показывая свое презрение к искусственному улучшению внешности.

– Теперь ты красавица! – Хибла улыбнулась и погладила ее по светлым волосам, похожим на пух.

– Не хочу! – Лиля вдруг громко крикнула и, вцепившись в ее руку, затараторила:

– Увези меня отсюда! Забери! Не хочу, не хочу, не хочу!

– Да ты что?! – Хибла присела перед ней на корточки и внимательно посмотрела в испуганные детские глаза. – Говори, в чем дело.

– Там страшно! Я не хочу опять в карусель! Я не хочу кружиться, мне опять будет плохо. Чудовища будут снова мучить меня!

– Господи, Лиля, какие чудовища?!

– Они вылезают из злого человека, который крутится со мной в карусели, и мучают меня! – Лиля исступленно трясла ее руку, сжимая в своих ручках, а в глазах ее была мольба. – Увези меня, спрячь, давай убежим! Я знаю, что умру сегодня!

– Ну ладно тебе, успокойся. – Хибла прижала к себе дрожащую девочку. В окно было видно, как дети поднимаются на крыльцо и заходят в здание. – Тебе, наверное, часто снятся страшные сны, а ты думаешь, что все это по-настоящему, – попыталась она успокоить впавшего в истерику ребенка. Лиля вдруг вырвалась из ее рук, отступила на шаг и прошипела:

– Ты с ними заодно! Вы все тут заодно! Я думала, ты не такая, а ты… Тоже говоришь про сны! Они все говорят, что это сны, но я-то знаю, что они врут! И ты врешь!

Лиля повернулась и побежала по коридору, громко топая. Хибла окликнула ее, но та скрылась за дверями своей палаты. Она хотела последовать за ней, но в этот момент из правого крыла, с лестницы донесся звериный рев:

– Прие-е-ехали! Они прие-е-ехали-и!! Всем по места-ам! – пожарной сиреной ревел незнакомый голос – низкий, но явно женский. Хибла была уверена, что этот голос ей ни разу не довелось слышать в этих стенах. Она промчалась к лестничной площадке и глянула вниз. Этажом ниже стояла, уперев руки в бока, «немая» Жанна и продолжала орать. «Ну и голосище! – удивилась Хибла. – Вот тебе и немая!» Та вдруг, словно почувствовав взгляд, обернулась и посмотрела вверх.

– Ты! Новенькая! – рявкнула она, буравя ее свирепым взглядом. – А ну, пошли за мной! Помощь нужна!

Хибла безропотно повиновалась. Проходя мимо окна между лестничными пролетами, она заметила, как по центральной аллее идет какой-то человек. Медперсонал санатория выстроился перед крыльцом. Главный врач стоял немного впереди. Хибла замерла у подоконника. Ей не терпелось увидеть «важную птицу», из-за которой поднялся такой переполох.

Человек, одетый в угольно-черный костюм и круглую шляпу, остановился перед встречающими и сказал что-то. Он походил на хищного ворона, собирающегося напасть на стаю белых чаек. Врачи и медсестры вытянулись «по струнке», все взоры были направлены на его непроницаемое бесстрастное лицо.

– Эй! Чего застыла?! – Грубый окрик заставил Хиблу отойти от окна и поспешить за удаляющейся неуклюжей тушей, передвигающейся на удивление проворно.

– Быстро моешь коридор и уматываешь так, чтобы не попасться никому на глаза! – пролаяла Жанна, ткнув в нее ведром и шваброй. – Быстро моешь, очень быстро! И насухо пол вытри! У тебя полчаса, пока гость палаты обходить будет. Потом все пойдут сюда, и тебя тут быть не должно. Смотри, никаких луж и сырости! И чтоб тебя тут никто не видел. Увидят – уволят. Давай, шевелись, мне некогда! Еще оборудование подготовить надо.

И Жанна скрылась за толстой дверью с табличкой: «Процедурная № 1». Хибла вначале растерялась, не зная, где набрать воды. Потом поняла, что туалеты должны располагаться один под другим – по крайней мере, на остальных этажах было именно так. В самом деле, санузел обнаружился за следующей дверью после той, в которую вошла Жанна. С грохотом опустив ведро в железную «ногомойку», Хибла открутила кран. Вода звонко ударила в цинковое дно, обдав ее брызгами. Пока ведро наполнялось, она все думала о Лиле, ломая голову, что стряслось с ребенком. Страх в глазах девочки показался ей неподдельным. Решила, что, как только закончит с коридором, сразу же пойдет к ней и выпытает все подробности.

Когда Хибла закончила мыть пол и направилась в другой конец коридора к выходу на лестницу, оттуда донеслись многочисленные голоса, среди которых она узнала и голос главного врача Лобачева. Процессия двигалась наверх, прямо навстречу ей. Сообразив, что уйти незамеченной не получится, Хибла на цыпочках отбежала назад и скрылась в туалете, помня о наказе Жанны: «Чтоб тебя тут никто не видел!» Едва дверь за ней закрылась, как по бетонному полу застучали каблуки ботинок и туфель. Шаги приближались, и Хибла вдруг испугалась: что, если кому-то приспичит заглянуть сюда «по нужде»? Но, к счастью, вскоре рядом послышался скрежет дверного замка – отпирали дверь «Процедурной № 1», а затем голоса и шаги стихли. Наверное, дверь была очень толстая и не пропускала звуков. Хибла подошла к закрашенному белой краской окну и грустно вздохнула: даже на парк не посмотришь, а сидеть ей теперь здесь, наверное, долго. Выходить-то как страшно! Коридор длинный. Вдруг кто-то выглянет и заметит, как она идет? Жанна сказала: уволят, если увидят ее здесь. Лучше уж переждать, пока закончатся их процедуры. И что за секретность такая?

Вдруг Хибла услышала пронзительный детский визг, а затем голос Лили прокричал: «Нет, не трогайте меня! Не подходите! Я боюсь! Боюсь!» От неожиданности Хибла начала озираться. Голос звучал близко, совсем рядом. Но в санатории очень толстые стены, а Лиля вообще на другом этаже. Или нет? Взгляд Хиблы непроизвольно метнулся вверх, в направлении звука. Под потолком оказалась вентиляционная решетка. «Вот оно что! Звук проходит через вентиляцию», – догадалась она, приподнялась на цыпочки и прислушалась. Приглушенные мужские голоса донеслись до нее единым неразборчивым гулом. Но вот кто-то отчетливо произнес: «Я же распорядился дать ей снотворное!» В ответ голос медсестры пролепетал визгливо и испуганно: «Я лично проследила, чтобы она приняла таблетку». «Может быть, дозу неверно рассчитали? – осуждающе проворчал тот же голос – похоже, главного врача. – Вы слишком часто стали ошибаться, хочу заметить. Что же стоите, делайте скорее укол!»

Через мгновение голос Лили ослаб, а потом совсем затих. Но остальные голоса продолжали говорить что-то, уже тише, и Хибла больше не могла разобрать слов. Послышался какой-то непонятный металлический скрип, будто вращали старую карусель. Затем раздался звук волочения по полу чего-то громоздкого – там, за стеной, что-то передвигали. Некоторое время слышались звуки непонятной возни, а потом незнакомый строгий голос довольно громко произнес странную фразу: «Вы головой отвечаете за это, доктор Лобачев». Похоже, это сказал человек в черном, «важная птица». Никто в санатории не осмелился бы говорить с главным врачом в подобном тоне. Дальше – бормотание, снова шорохи, и вдруг голос главного врача скомандовал: «Готово! А теперь – все выходим. Во время процедуры ни одной живой души рядом быть не должно!»

Услышав это, Хибла почувствовала, как ее бросило в жар. О чем он говорит? Что еще за секретная процедура? Что они задумали сделать с Лилей?! Вдруг там происходит нечто ужасное? Почему девочка так кричала? Хибла решила, что должна немедленно все выяснить, пусть даже рискуя быть уволенной, и вылетела в коридор как раз в тот момент, когда главный врач выходил из «Процедурной № 1». Она налетела на него с разбегу. Лобачев отпрянул от неожиданности, но в следующий миг его глаза потемнели от возмущения. Он смотрел на Хиблу так, будто та пыталась украсть бумажник из его кармана:

– Что вы тут делаете?! Кто вам разрешил?!

– Отпустите Лилю! Немедленно отпустите! Я слышала, как она кричала и звала на помощь! Вы мучаете детей! Я буду звонить в милицию!

Боковым зрением Хибла видела, как люди в белых халатах окружают их. Ее схватили за руки, оттащили в сторону, и перед ней возникла свирепая физиономия Жанны.

– Ты чего, белены объелась?! – жарко выдохнула она ей в лицо, но ответить Хибла не успела: ей в плечо воткнулось что-то острое, и когда все поплыло перед глазами, она поняла, что ее «выключили» специальным уколом.

Когда Хибла вновь открыла глаза, первым, кого она увидела, был главный врач Лобачев. Он сидел на стуле у ее кровати и пристально вглядывался в её лицо.

– Ну что, как самочувствие? – поинтересовался он с вялой полуулыбкой, больше напоминающей судорожную гримасу. Его руки, сцепленные в замок, лежали на колене левой ноги, перекинутой через правую. Стиснутые пальцы побелели от напряжения, а колено под ними мелко подрагивало. Хибла догадалась, что врач сильно нервничает и как будто даже чем-то напуган, хотя тот и пытался держаться невозмутимо.

Хибла хотела в него плюнуть, но язык почему-то присох к небу, а слюны не было.

– Не хотите отвечать? – Он пожал плечом, и вышло это у него нервно, а взгляд заметался по полу, как у стеснительной девушки. «Может, ему стыдно за произошедшее?» – подумала она, но следующая фраза врача опровергла ее предположение:

– Тогда не могли бы вы оказать мне любезность и объяснить, что заставило вас сорвать научный эксперимент государственной важности?

«Вранье! – Хибла пристально разглядывала его интеллигентное лицо и умные, но какие-то отрешенные глаза. – Надо же, и не подумаешь, что такой с виду приличный человек способен мучить детей!»

– Что ж, – произнес он после долгой выжидающей паузы, – вижу, что диалога у нас не выйдет. Тогда слушайте. После такого отвратительного поступка продолжать работу в санатории вы не сможете. Возможно, ваше поведение связано с каким-нибудь нервным заболеванием. Вас отправят домой. Если хотите – прямо сегодня. Если же вы намерены обращаться в милицию, знайте, что там уже известно о вашем душевном расстройстве, и если вы явитесь к ним писать какие-то заявления, вас тут же отправят в психиатрическую лечебницу. Поэтому не советую вам так поступать. Сочувствую, что с вами случилось такое, и ни в чем, поверьте, не виню. Возможно, вы не знали о вашей болезни. Я уже распорядился, чтобы для вас подготовили все документы, и вам даже выплатят все, что вы заработали за семь месяцев, хотя правильнее было бы высчитать с вас за нанесенный науке ущерб.

Доктор Лобачев еще что-то бубнил, но Хибла уже не слушала его. Все и так было ясно. К тому же у нее страшно раскалывалась голова, и хотелось пить. Она закрыла глаза. Когда открыла их снова, к ее облегчению, врача рядом не оказалось.

Вошла Жанна, при этом неуклюже толкнула массивным бедром дверь, и та, резко распахнувшись, ударилась в выкрашенную светло-голубой краской стену. Матовое пупырчатое стекло в двери мелко задребезжало. Жанна волокла перед собой внушительный узел, который бросила рядом с кроватью Хиблы со словами:

– Пожитки твои собрали. Через час машина в город пойдет за продуктами, с ней и уедешь, поняла? Чтоб духу твоего здесь больше не было!

Хибла не стала спорить, лишь устало прикрыла глаза и ждала, когда Жанна уйдет. Спрашивать что-либо не было смысла: все равно не ответит. Но можно было попытаться кое-что разузнать самой.

Как только тяжелые шаги стихли, она попыталась подняться. Голова кружилась, тело слушалось плохо, но Хибле не терпелось дойти до седьмой палаты, найти Лилю и спросить у нее, что произошло. Она побрела по коридору, держась за стены и на ходу соображая, на каком этаже и в каком крыле здания сейчас находится. Выяснилось, что этаж тот самый, где ее схватили. Наверное, занесли в ближайшую свободную палату. Значит, нужно спуститься на два этажа ниже. И желательно не попасться на глаза Жанне или Лобачеву, которым, скорее всего, не понравится, что Хибла рыщет по зданию санатория.

Из дальнего конца коридора за спиной послышался тяжелый топот нескольких пар ног, и Хибла в ужасе сползла по стене, присев на корточки, – решила, что врачи или санитары заметили ее и погнались следом. Но в следующий миг она поняла, что это не так. Два санитара действительно приближались к ней быстрым шагом, но совсем на нее не смотрели. Каждый толкал перед собой металлическую каталку, на каких по санаторию перевозили все подряд: еду для лежачих больных, постельное белье, средства для уборки. На этот раз на каталках лежало что-то непонятное, и когда санитары промчались мимо, Хибла вздрогнула от ужаса: на первой каталке она заметила голые мужские ступни, выглядывающие из-под белой простыни, а на второй – детскую ручку, свесившуюся вниз. «Лиля! – вспыхнула в голове страшная догадка. – Так вот почему нервничал Лобачев!» – поняла Хибла. Она хотела было броситься вдогонку, но вдруг чья-то грубая, сильная рука схватила ее за воротник халата, рывком приподняла и потянула куда-то. Хибле только и оставалось, что торопливо перебирать ногами по скользкому полу. Обернувшись, насколько это было возможно (мешала чужая рука, вцепившаяся в шею), Хибла увидела массивную спину и рыжие кудри Жанны. Санитарка втолкнула ее в те же двери, откуда Хибла только что вышла, и выдала тираду:

– Запру тебя, чтоб не шлялась! Через час выведу и сама в машину посажу. И чтоб больше… И так натворила делов, а нам теперь расхлебывать! И мне из-за тебя влетит еще! Связалась с дурой!

– Почему Лиля умерла? – в отчаянии воскликнула Хибла, не надеясь услышать ответ, но Жанна ответила:

– Из-за тебя! Нечего было лезть, куда не следовало! Еще и приезжий этот концы отдал! Жди теперь проверку из Москвы! Это ты все испортила! Зачем свой нос сунула?!

– Да что ты врешь?! Я ведь ничего не сделала! – выкрикнула Хибла, дрожа от негодования. Да как эта Жанна смеет обвинять ее?! Ведь это Лобачев!

– Ты помешала, и все не успели вовремя уйти из лаборатории, – прошипела Жанна, понизив голос, и опасливо оглянулась, словно боясь, что услышит кто-то еще. – Лобачев сказал, какое-то поле было нарушено… Из-за тебя, в общем! – И яростно захлопнула дверь. Стекла не вылетели лишь чудом. В замочной скважине заскрежетало, и Хибла поняла, что ее заперли. А еще она поняла, что на нее решили свалить какой-то неудачный эксперимент, закончившийся двумя трагическими смертями. Именно поэтому ее хотят срочно вывезти из санатория, чтоб не наболтала лишнего, когда прилетит проверка из Москвы.

Всю дорогу до родного села Хибла тряслась в грузовом отсеке автомобиля, захлебываясь рыданиями, душившими её из-за жалости к Лиле и чувства вины в ее трагической гибели. Хорошо, что грузовик дребезжал всеми своими составными частями, подпрыгивая на каменистой неровной дороге, и водитель не мог слышать горестные завывания своей пассажирки.