Глава 5. След нечисти

Евдокия Егоровна виновато улыбалась, словно с самого начала обо всем знала и никакой «сенсации» не услышала. Пал Палыч откинулся на спинку дивана, скрестил руки на животе и закрыл глаза. Антон поднялся из-за стола, поблагодарил хозяев за ужин и начал прощаться. Евдокия Егоровна попыталась его удержать, предложив остаться на ночлег, но он решительно отказался и заверил ее, что в его автомобиле можно вполне комфортно выспаться. Конечно, он сильно преувеличивал, но провести в этом доме не то что ночь – даже еще пять минут – было выше его сил. Ему не хватало воздуха, хотелось поскорее покинуть эти стены, где на него обрушилось столько неприглядных тайн, которые, казалось, давили на мозг, требуя немедленного осмысления. В голове роились вопросы и предположения: «Что же это получается? Выходит, дед Петр мне не родной? Интересно, врал Пал Палыч или говорил правду? Может быть, поэтому у нас с дедом всегда были натянутые отношения? Ведь с бабой Тоней мы отлично ладили! Интересно, а мама знает, что ее воспитывал отчим? И ведь не спросишь у нее! Ей еще только таких новостей не хватало! Она и так расстроилась из-за нас с Яной, долго еще будет переживать!»

Когда Антон забрался в свой джип, часы на приборной панели показывали полночь. В приоткрытое окно вливался прохладный воздух, напоенный ароматами разнотравья. Небо за лобовым стеклом подбадривающе подмигивало звездами. Антон смотрел на него, не в силах сомкнуть глаза: растревоженная душа не давала ему уснуть, а сердце едва помещалось в груди. Мысли текли непрерывным потоком: «Не успел переварить утреннее потрясение из-за Яны, теперь, вот, еще и семейные тайны всплыли. Никакой трагедии, конечно, не произошло, но до чего же неприятно! И ведь никак не узнать, правда ли это! Хотя… кое-что все-таки можно выяснить, например, сравнить дату свадьбы деда Петра и бабы Тони с датой маминого рождения. Если Пал Палыч не врет, то разница в датах должна составлять значительно меньше девяти месяцев». Подумав, что утром поищет в доме семейный альбом, где эти даты, скорее всего, будут значиться, Антон повернулся на бок и наконец смог закрыть глаза.

Уже засыпая, он вспомнил, что так и не отправил Яне голосовое сообщение. Может быть, это и к лучшему, иначе она бы сейчас наверняка атаковала его звонками. Пообещав себе, что займется этим прямо с утра, Антон с наслаждением провалился в сон.

…Ему снилась вырезанная на дереве картина, найденная в сарае. Изображенное на ней женоподобное существо, именуемое у местных жителей кукомоей, постепенно оживало. Затрепетали складки одежды, шевельнулись длинные скрюченные пальцы, на размытом черном лице обозначились прорези глаз, в глубине которых появился живой блеск. Кукомоя взмахнула рукой, подзывая Антона к себе, и он почувствовал, как его затягивает внутрь картины. Миг – и вот он уже стоит среди тонких березовых стволов, прохладная листва щекочет его щеки, а между ним и кукомоей всего пара коротких шагов. Вблизи она выглядит еще более жутко: кожа на лице грубая, бугристая, кое-где пробивается щетина. На месте рта – узкая щель с рваными краями, вместо носа – крошечные круглые отверстия. Глубоко запавшие глаза с любопытством разглядывают его. Рот-прорезь начинает раскрываться, издавая протяжный утробный звук, похожий на вой выпи. Антон отскакивает и врезается плечом в березу. Тонкое деревце качается с жалобным скрипом, а кукомоя воет все громче и придвигается к нему вплотную. Ее холодный складчатый лоб касается его подбородка: кукомоя ниже ростом, но вдруг она поднимается на носки, и из ее рта-прорези выскальзывает острый розовый язык. Кончик языка касается его губ. Содрогнувшись от омерзения, Антон пытается отскочить в сторону, но не может: кукомоя крепко прижимает его своим телом к березе, и та отчаянно скрипит от ее натиска.

…Он проснулся от собственного крика. Ужас холодной волной скатился с него, оставив на теле капли липкого пота. Осознав, что безобразная кукомоя ему лишь приснилась, он с облегчением выдохнул, но в следующую секунду его вновь охватила тревога: скрип березы, звучавший во сне, все еще продолжался. Антон отлично помнил, что березы нигде поблизости не росли. Скрипело что-то другое, как будто неплотно закрытая дверь раскачивалась на сквозняке. Потерев глаза, он потянулся, распрямляя конечности, и скользнул взглядом по приборной панели: часы показывали три пятнадцать.

Скрип все не прекращался. Вглядевшись в темноту за окном и прислушавшись, Антон определил, что звук доносится со стороны его дома. Вспомнив, что оставил дверь незапертой, он успокоился и начал устраиваться на сиденье, чтобы снова уснуть, но не тут-то было: казалось, что скрип тонким буравчиком вонзается прямо в мозг. Уснуть никак не получалось. Промучившись минут десять, Антон понял, что так и не уснет, если этот противный скрип не прекратится. Он поднялся и выбрался из машины, собираясь пойти и плотно закрыть дверь. Включив фонарик, встроенный в корпус телефона, он распахнул калитку и направил луч света в сторону дома, туда, где находилось крыльцо. Деревянные ступени едва угадывались вдали, скрытые бурьяном.

На крыльце кто-то стоял.

Антон не успел рассмотреть, кто это был: его рука дрогнула в тот момент, когда темная человеческая фигура попала в полосу света, а спустя секунду она исчезла, но по шуршанию травы и треску ветвей было слышно, что ночной посетитель удаляется в глубь двора – видимо, он намеревался сигануть через забор.

– Э-эй! – крикнул Антон, не решаясь пуститься в погоню. Да и был ли в этом смысл? Даже если в дом пробрался вор, едва ли ему удалось найти там что-то действительно ценное. Стоя в проеме калитки, Антон дождался, когда шорохи затихнут вдали, и двинулся к дому, подсвечивая дорогу фонарем. Приоткрытая дверь продолжала скрипеть. Он плотно прикрыл ее, прижав плечом. Возиться с ржавым замком не хотелось. Вряд ли вор осмелится вернуться после того, как его заметили. По крайней мере, Антон еще ни разу не слышал о таких наглых ворах. Осмотр дома на предмет того, было ли что-то украдено, тоже может подождать до утра. Вернувшись в машину, Антон плюхнулся на разложенное сиденье, еще не успевшее остыть, и мгновенно уснул.

Его разбудила мелодия телефонного звонка, приятная, но действовавшая на нервы, оттого что звучала слишком долго. Антон какое-то время ждал в надежде, что телефон умолкнет, и тот умолкал, но начинал звонить вновь. С трудом разлепив веки, Антон потянулся за телефоном, но отдернул руку, как от змеи, увидев высветившееся на экране кукольное лицо Яны. Только этого еще не хватало! Учитывая то, что она так настойчиво названивает, настроение у нее явно не радужное: либо что-то стряслось, либо… «Черт! Так я и знал!» – мысленно выругался Антон, заподозрив, что мать позвонила Яне, чтобы расспросить ее о размолвке, и той стало известно о его отъезде в Белоцерковский. Сейчас Яна начнет допытываться, в чем причина, а он спросонья не готов к такому разговору.

Отклонив вызов Яны, Антон записал для нее голосовое сообщение, в котором признался, что случайно подслушал ее откровения перед подругами и больше не желает с ней общаться. Он сообщил, что будет рад, если ему не придется выдворять ее из квартиры силой, и посоветовал ей не затягивать с переездом, предупредив, что эта квартира вскоре будет выставлена на продажу, а также попросил не беспокоить его звонками, иначе просто заблокирует ее номер, когда у него закончится терпение.

После отправки сообщения телефон молчал минут десять. Антон уже решил было, что Яна смирилась с их разрывом, и в этот момент экран засветился вновь: рискуя быть заблокированной, она все-таки решила ему позвонить. Антон отклонил вызов и занес ее номер в «черный список».

Вдали над лесом занимался рассвет. Это был совсем не тот рассвет, что в городе, где солнце, придушенное сизой дымкой смога, казалось измученным и одутловатым, как лицо астматика во время приступа. Здесь оно сияло дерзко и победоносно, напоминая многократно увеличенную золотую медаль призера. Солнце, поднимавшееся над Белоцерковским, всем своим видом сулило замечательный день.

Под крики петухов Антон выбрался из машины и отправился к дому, по пути искупавшись в росе, дождем посыпавшейся на него с высокой травы. Остановившись рядом с бочкой, вкопанной в землю неподалеку от крыльца, он кое-как умылся, поплескав в лицо прохладной водой, и подумал о том, что надо будет достать воду из колодца для питья и хозяйственных целей. «Из колодца, в котором утопилась баба Тоня, – тотчас мелькнула в голове Антона неприятная мысль, и следом он задал себе вопрос: – А где же тогда брать воду?» Решив, что лучше сходить за водой к соседям, Антон поднялся на крыльцо и дернул дверь на себя, но та не поддалась. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы открыть ее: судя по всему, ночью он очень плотно утрамбовал ее плечом, да может, еще и дерево разбухло от влажности. Дверь распахнулась внезапно и легко, словно кто-то держал ее с обратной стороны, а потом отпустил. По инерции отлетев назад, Антон угодил ногой в проломленную ступеньку и, потеряв равновесие, упал, чуть не вывихнув лодыжку.

– Чертовщина какая-то! – воскликнул он, вставая и отряхиваясь от прилипших к одежде комьев земли. Наверное, деда Петра хватил бы удар, если бы он увидел, во что превратился его свадебный наряд. Антон подумал, что его собственный спортивный костюм должен уже высохнуть и можно будет в него переодеться, а костюм деда постирать. С этой мыслью он устремил взгляд сквозь дверной проем в глубь сеней и похолодел, увидев голые бельевые веревки: спортивная куртка, брюки и футболка, развешанные на них для просушки, исчезли.

Выходит, ночной вор ушел не с пустыми руками!