Глава 2

В первую неделю девяносто восьмого года в Иерусалиме выпал снег, а на побережье, в курортном Эйлате, где даже в январе температура редко падает ниже плюс пятнадцати, дул ледяной пронзительный ветер. Туристы, у которых была охота погулять по вечерней набережной в такую скверную погоду, понуро брели вдоль светящихся витрин сувенирных лавок, заглядывали внутрь, заходили, лениво перебирали дорогие безделушки.

У пристани покачивались яхты, огни отражались в спокойной тяжелой воде Красного моря, и казалось, будто яхты, прогулочные катера, маленькие рыбацкие лодки стоят на дрожащих разноцветных столбах. Тонкий серпик молодого месяца висел рогами вверх, словно темно-лиловое небо улыбалось белым маленьким ртом, не разжимая губ.

Парк аттракционов на набережной был пуст. Карусели не работали. В такое позднее время, да еще в такой холод, не нашлось желающих кататься на машинках и лошадках, стрелять в тире, сбивать пластмассовыми шариками жестянки из-под колы, вылавливать магнитной удочкой из стеклянного аквариума китайские игрушки, которые все равно никогда не ловятся. Только грозное, пылающее яркими огнями сооружение под названием «Камикадзе» крутилось вокруг своей оси, высоко взлетало, переворачиваясь, зависало над парком.

Обычно из кабинок слышался восторженно-испуганный визг, но сейчас было тихо. Урчал, поскрипывал мотор аттракциона, тяжелая маслянистая вода Красного моря шуршала, набегая на холодный песок пустого пляжа. Иногда прорывался сквозь завывания ветра одинокий голос скрипки. Уличный музыкант у ограды парка, закрыв глаза, выводил скрипичное соло из концерта Вивальди исключительно для собственного удовольствия. В мятой кепке у его ног лежала с утра жалкая мелочь, и ни гроша за долгий день не прибавилось. А теперь уж вряд ли кто-то пройдет мимо и бросит хотя бы полшекеля. Странное время, разгар курортного сезона, а тихо, пусто, будто вымерло все.

Единственный ребенок, пожелавший покататься на «Камикадзе», десятилетний русский мальчик Максим Воротынцев, не кричал и не визжал, когда висел вниз головой на восьмиметровой высоте. В животе все сжималось и леденело, ужасно хотелось заорать, но он молчал, стиснув зубы. Можно было бы и не стесняться. Кроме мамы, которая одиноко сидела на лавочке, и карусельщика, читавшего журнал в своей стеклянной будке, никто бы визга не услышал. Но Максимка молчал. Так было страшней и интересней.

Карусель сделала очередной круг, на этот раз медленный, плавный, и Максим успел заметить, что мама уже не одна на лавочке. Рядом с ней уселся какой-то тип.

– Гадкая погода, – произнес по-английски низкий мужской голос.

Алиса Воротынцева вздрогнула от неожиданности и оглянулась. Вспыхнули огни карусели, осветили черную спортивную куртку, высокий ворот белого свитера, жесткое загорелое лицо.

«Американец», – равнодушно отметила про себя Алиса, вежливо улыбнулась и посмотрела на часы.

Максимка катался на этой дурацкой вертушке уже двадцать минут. Он уговорил купить сразу три билета, и карусельщик, дернув рубильник, уселся в своей будке, уткнулся в журнал, покуривал, прихлебывал пиво и, кажется, вообще не собирался выключать карусель.

– А знаете, почему здесь так холодно? – спросил загорелый американец.

– Нет, – буркнула Алиса.

– Здесь так холодно потому, что я мечтал полежать на песке, понырять с аквалангом в Красном море, погреться на солнце. Я мечтал об этом почти три года. Именно поэтому так холодно. Мне не везет.

«Нам с Максимкой тоже не везет, – лениво подумала Алиса, – мы тоже мечтали пожариться на солнышке в январе, поваляться на пляже. Мы здесь уже третий день, я выложила на эту поездку три тысячи долларов, почти все, что заработала за два месяца, а погода дрянная…»

Она поднялась со скамейки, подошла к будке.

– Извините, по-моему, пора уже выключать.

– А? – встрепенулся карусельщик.

Это был маленький, почти карлик, эмигрант из России.

Сначала Алиса и Максим удивлялись, слыша повсюду русскую речь. Потом им объяснили, что, по статистике, каждый пятый израильтянин говорит по-русски.

– Уже двадцать минут прошло, – напомнила Алиса.

– Да ладно, – махнул он рукой, не поднимая глаз от журнала, – пусть мальчик покатается в свое удовольствие. Все равно ведь нет никого.

– Ему плохо станет. Выключите, пожалуйста.

– Как скажете. – Карусельщик пожал плечами, отложил журнал, неохотно вылез из своей будки. – А может, еще на чем желаете прокатиться? «Мертвая петля», «Сумасшедший паук», «Американские горки»?

– Нет, спасибо.

Карусель наконец застыла. Алиса бросилась к кабинке, чтобы помочь Максимке вылезти. Он был бледно-зеленый, чуть не упал, спрыгивая с высокой ступеньки. Голова у него, разумеется, кружилась, однако он отстранил мамину руку и тихо фыркнул:

– Я сам. Не маленький.

– Вы из России? Это ваш младший брат? – не унимался американец.

Алиса с раздражением отметила, что, вероятно, парень слегка перебрал, ищет приключений и теперь долго не отвяжется. Почти никого на набережной нет, а ему охота пообщаться.

– Сын, – ответила она и, обняв пошатывающегося Максимку за плечи, направилась к выходу из парка. Американец не отставал, шел за ними.

– Что за тип? – спросил Максимка, кивнув на американца.

– Понятия не имею. Есть хочешь?

– Хочу. Но не здесь и не в отеле. Ты обещала, сегодня мы поужинаем в том ковбойском кабачке, у площади, где бедуинский рынок. Помнишь?

– Далековато. Пойдем в отель, там полный холодильник еды.

– Ты обещала…

– Тогда давай на машине. Я промерзла насквозь, и у тебя уши ледяные. Кстати, надень, пожалуйста, капюшон.

Скрипач у ограды выводил мелодию старинного русского романса «Капризная, упрямая». Максимка вытащил маленький серебряный шекель из кармана курточки, положил в кепку у ног скрипача.

Небольшой клубный отель «Ривьера» находился на соседней улице, в двух шагах от парка аттракционов. Проходя мимо ярко освещенной зеркальной витрины ювелирного магазина, Алиса скосила глаза и заметила, что американец в черной куртке все еще идет следом. Он успел поймать ее взгляд в зеркале и улыбнулся широкой, открытой улыбкой.

– Вы выглядите слишком молодо для такого большого сына, – произнес он громко, пытаясь заглушить шум ветра. – Впрочем, вы, вероятно, сами это знаете.

Они свернули за угол. Короткая улица была пуста. Американец свернул за ними.

– Простите, я плохо говорю по-английски. – Алиса ускорила шаг.

У нее не было никакой охоты продолжать разговор с посторонним поддатым человеком.

– Мам, ну что ты напрягаешься? – тихо спросил Максим. – Ты у меня дикая какая-то. Может, ему просто по пути, скучно и хочется поболтать?

– Я не напрягаюсь. С чего ты взял?

На самом деле она и правда никак не могла расслабиться, войти в спокойный ритм отдыха. Слишком устала, зарабатывая на этот отдых, который, кажется, не оправдывал радужных ожиданий и вложенных денег.

Алиса работала архитектором-дизайнером в крупной российско-австрийской строительной фирме. Дела у фирмы шли отлично, поступали заказы на строительство и оформление всего – от огромных торговых центров и спортивных комплексов до частных коттеджей. Оплата была сдельной – сколько осилишь заказов, столько заработаешь. Для того чтобы заработать на поездку, Алиса взялась за оформление дачного особняка для стареющей эстрадной певицы. От этого выгодного на первый взгляд заказа отказались многие Алисины коллеги.

Певица, дама амбициозная, истеричная, сама не знала, чего хочет, и все подозревала, что получается не так шикарно, как у другой пожилой звезды, ее давней соперницы. К тому же ее отношение к людям основывалось на одном нехитром принципе: она могла нормально общаться лишь с теми, кто не забывал восхищаться ее потрясающим голосом, неподражаемым артистизмом, божественной красотой.

Певица оказалась одним из самых сложных заказчиков за всю Алисину практику. Но и с такими надо уметь работать. Никуда не денешься. Однако это сильно выматывает. Хочется потом заткнуть уши ватой и целый месяц молчать.

Алиса ждала этой поездки, чтобы побыть с сыном, посмотреть новую интересную страну, в которой никогда прежде не бывала. И вот они с Максимкой здесь уже третьи сутки. Холодно, неуютно, ледяной ветер с моря.

Раздражали жуткие цены, совершенно не соответствующие уровню сервиса, раздражала приторная навязчивость этого сервиса. В воздухе все время чувствовалась какая-то неприятная подозрительность, напряженность. Бесчисленные вооруженные патрули, военные и полицейские, – на набережной, на пляже, в гостинице, на каждом шагу. Мальчики и девочки из службы безопасности каждый раз вежливо просили открыть сумку перед входом в супермаркет или торговый центр.

Еще в Москве, в Шереметьево-2, перед пограничным контролем, молодая израильтянка в униформе учинила ей допрос с пристрастием.

– Простите, вы позволите мне взглянуть на свидетельство о рождении вашего сына? – любезно попросила она по-русски, без всякого акцента.

Алиса вытащила свидетельство.

– Здесь у вас стоит прочерк в графе «отец», – мягко произнесла девушка, разглядывая документ, – вы не могли бы все-таки назвать фамилию отца ребенка?

В первый момент Алиса даже задохнулась от подобной наглости. К счастью, Максимка стоял чуть в стороне и не слышал их тихого диалога.

Алису предупреждали в турагентстве, что Израиль – особая страна. Служба безопасности вправе задавать любые вопросы. У них есть вполне серьезные основания. Они боятся террористов, привыкли жить под прицелом. Однако при чем здесь личная жизнь тихой, незаметной матери-одиночки из России?

– Если бы я могла назвать фамилию отца ребенка, она была бы записана в документе, – сквозь зубы процедила Алиса.

– Но есть отчество: Юрьевич, – не унималась девушка, – отца вашего ребенка звали Юрий?

– Нет. Так звали моего отца, – буркнула Алиса.

Да, их можно понять. Вежливая израильтянка в униформе лезла в ее личную жизнь вовсе не для собственного удовольствия. И в сумки здесь заглядывают не из любопытства. Ищут взрывные устройства, оружие. Заботятся о безопасности. Но все-таки противно, когда в тебе, обычном мирном туристе, подозревают террориста либо идиота, который по рассеянности проглядел, как к нему в кошелку сунули бомбу.

Они подошли к автостоянке перед отелем.

– Вы отлично говорите по-английски, мэм. Не скромничайте, – произнес у них за спиной американец.

Алиса не сочла нужным ответить, достала ключи от машины. Еще в Москве, в туристической компании, покупая тур, она оплатила прокат машины. В Эйлате фирма «Баджет» выдала ей маленький двухдверный «Рено», совершенно новый, нежно-салатового цвета.

– Ну вот, он просто живет в нашем отеле, – сказал Максимка, усаживаясь на переднее сиденье.

Алиса увидела, как американец в черной куртке поднимается по ступенькам и перед ним разъезжаются стеклянные двери холла.

– Ты уверен, что хочешь ужинать именно в той грязной забегаловке у рынка? – спросила Алиса, выезжая со стоянки. – Может, поедем в какое-нибудь более приличное место?

– Мама, ты обещала. – Максимка упрямо тряхнул головой. – К тому же мы с тобой здесь разоримся, ужиная в приличных местах. А там наверняка дешево.

– Экономный ты мой, – вздохнула Алиса, – ладно, поехали.

– Ну кто-то из нас двоих должен быть экономным, мамочка, – пожал плечами ребенок, – иначе придется тебе играть на скрипочке у парка аттракционов, а мне выламываться в акробатических этюдах, ходить на руках, крутить колесо. Много нам, конечно, не подадут, но проживем как-нибудь.

– Я не умею играть на скрипке, малыш, – засмеялась Алиса, – а ты только второй год занимаешься акробатикой.

– И скоро вообще брошу, если будут задавать столько уроков в школе. Я не вундеркинд. Вот, придумал! Мы с тобой займемся астрологией. Будем судьбу предсказывать, как та толстая женщина вчера на рынке. А что, думаешь, она зарабатывает меньше тебя?

– Ну подожди, Максим, мы пока еще не разорились. Мы с тобой вполне состоятельные люди, отдыхаем зимой на море.

– Какой ценой, мамочка! – вздохнул ребенок. – Видимся с тобой только утром, вечером ты приходишь с работы, я уже сплю. Даже по выходным тебя не вижу.

– Эй, ты что разворчался, ребенок?

– Есть хочу. Ты же знаешь, я всегда злой, когда голодный.

…Кабачок, который приглянулся Максимке, прятался в глубине рыночной площади. Площадь была пуста. С трудом верилось, что вчера здесь бурлил тесный, яркий, грязный бедуинский рынок, который произвел на Максима огромное впечатление.

Повозки, лавчонки, расписная глиняная посуда, пышногрудые восточные красавицы, нарисованные на дешевых коврах, горы поддельных джинсов, футболок, сумок с аляповатыми этикетками известных американских и французских фирм, гирлянды разноцветных бус.

В матерчатой разрисованной палатке пожилая предсказательница-астролог сидела за компьютером и на нескольких языках глубоким мелодичным басом окликала людей в толпе:

– Мадам, зайдите! Вас ждет большая удача! Не проходите мимо, сэр! Завтра вам улыбнется счастье! Только я знаю, как вам избежать неприятностей, фрейлейн!

Эта дама вызвала у Максима целую бурю эмоций. Он даже захотел зайти к ней в палатку и узнать свое будущее, но тут же его внимание переключилось на шарманщика с обезьянкой.

Из большой старинной шарманки звучал знакомый шлягер. Безногий шарманщик цедил колу из мятой жестянки. Обезьянка в крошечных джинсиках дремала у него на плече. В пустое нутро шарманки был спрятан обыкновенный кассетный магнитофон. Инвалид ставил кассету, потом для вида крутил ручку. Звучали шальные голоса Майкла Джексона, Мадонны или группы «Спайс-герлз». Обезьянка вздрагивала во сне, приоткрывала воспаленные круглые глазки и опять засыпала.

– Может, он ее снотворным подкармливает? – страшным шепотом спросил Максим. – У нас в метро сидят нищие с младенцами, и младенцы всегда спят. Я слышал, эти гады их кормят снотворным, чтобы не мешали работать…

Кричали грустные грязные верблюды, торговцы трясли бусами и платками прямо перед носом. Надо было следить за сумкой, за карманами, продираясь сквозь толпу. Они очень скоро устали и проголодались. Алиса не решилась кормить сына липкими восточными сладостями и сомнительной шаурмой. В глубине, за площадью, Максимка углядел закусочную.

Они подошли к невысокой оградке. Все столики были заняты. Но ребенок почему-то непременно хотел поесть именно в этом грязноватом заведении, хотя кафе и ресторанов в курортном городе больше, чем людей. Минут пять они стояли у ограды и ждали, вдруг освободится какой-нибудь столик. Однако никто из посетителей уходить не собирался.

– Ладно, – махнул рукой ребенок, – но обещай, что завтра мы обязательно здесь поужинаем. Это настоящий ковбойский кабачок, как в американском вестерне.

Алиса не заметила ничего особенного, ничего «ковбойского», кроме замшевой шляпы хозяина. Обычная забегаловка, столики прямо на улице, под матерчатым полосатым навесом. Ободранные лавки, грязная клеенка на столах. Огромные жирные куры крутятся в засаленной жаровне, воняет окурками и кислым пивом.