Вторая половина родительских апартаментов начиналась за ванной комнатой и принадлежала отцу. Здесь сохранилась мебель, но она была чужой. Вместо той, на которой спал его отец-калека, стояла кровать явно для другого человека – большая и высокая. Реб открывал шкафы один за другим и видел в них чужую одежду: военные мундиры, увешанные наградами, в основном звездами. Он нашел на полках стопки чужого белья и развешенные чужие рубашки. В комнате стояла различная обувь, даже походные ботинки со шнурками. Штатская одежда висела отдельно. Реб подошел и потрогал ее. Но все это его уже не интересовало. Взгляд юноши был устремлен на дверь в библиотеку.
Реб тронул дверную ручку, но открыть не решился. С того момента как он проник в дом, прошел по комнатам и увидел, что все разрушено и разграблено, лицо его оставалось бесстрастным. Но сейчас юноша был взволнован, у него даже перехватило дыхание. Он стоял молча, прислонившись к дверной раме и закрыв глаза. На лице у него было отчаяние. Ребу почудился мягкий, чуть шуршащий звук резиновых колес кресла-каталки Иоганна Климрода. Обе ноги у отца отнялись весной 1931 года. Тогда мальчику не исполнилось и трех лет. Ему послышался голос отца, разговаривающего по телефону с компаньоном Эрихом Штейром, дающего указания одному из четверых своих помощников либо одной из троих секретарш. Он услышал, как движется маленький лифт, на котором отец, покинув свой адвокатский кабинет на первом этаже, поднимался на второй этаж в библиотеку или в свою спальню.
Реб явственно услышал слова отца: «Эрих, меня страшит эта поездка во Львов, даже с теми документами, которые вы им раздобыли…»
Юноша усилием воли открыл глаза, распахнул дверь и вошел в библиотеку. В комнате размером восемнадцать на восемь метров стоял полированный стол и колченогий стул. Они были здесь всегда. На полу лежал старый ковер. На деревянных панелях стен, обитых сверху шелком гранатового цвета, были видны пятна от сорванных картин. Несколько книжных полок высотой до четырех метров, огражденных галереей из дубовых перил, были выломаны. Не осталось ни одного экземпляра из двадцати тысяч книг, собранных за сорок лет его отцом Иоганном Климродом, а до него еще четырьмя, а может, и пятью поколениями рода Климродов. Один из его представителей был даже высокопоставленным чиновником при Иосифе II, императоре Германии и Австрии, короле Богемии и Венгрии. В библиотеке хранилась также удивительная коллекция раскрашенных деревянных мадонн. Этим хрупким, улыбающимся, облаченным в парчу статуэткам было четыре с половиной века. В библиотеке Реб не нашел ни одного из этих сокровищ.
В разграбленную библиотеку сквозь закрытые ставни начал проникать свет. Реб покинул эту комнату, где уже слышалось эхо его шагов, и подошел к маленькому лифту. Он приблизился к нему так, как подходят к последнему спасительному прибежищу…
Для того чтобы попасть в Вену именно 19 июня, он преодолел путь в сто шестьдесят километров. Именно таким было расстояние от Маутхаузена до столицы. Юноша передвигался только ночью, а днем отдыхал, в основном спал. На фермах, встречающихся иногда по пути, добывал пропитание. В Санкт-Пельтене он переправился через Дунай, затем пересек Венский лес. Последние тридцать пять километров он шел без передышки и в два часа ночи миновал парк и дворец Шенбрунн.
Через много лет Дэвид Сеттиньяз спросит о причине этой неистовой гонки одинокого путника. Ведь он, так же как и Таррас, мог бы помочь парню добраться до Вены. «Я хотел отыскать своего отца, отыскать сам лично», – только так мог ответить Реб, ответить просто, с выражением напускного равнодушия на лице.
Когда для отца установили лифт, то для того, чтобы его замаскировать, перед решеткой, на обычной деревянной панели, прикрепили дарохранительницу, принесенную в дом из какой-то приходской церкви Тироля или Богемии. На створке была дата – XV век, – поэтому те, кто грабил особняк, не оставили и эту ценность. Осталась лишь ясеневая панель, на которой она была прикреплена.
Реб открыл лифт. Металлическая кабинка была маленькой, точно по размерам кресла-каталки. Оно стояло здесь, абсолютно пустое.
Реб Климрод понял, что отец его погиб. И он заплакал, стоя на коленях перед пустым отцовским креслом.
В первом округе Вены, на маленькой улочке Шенкенгассе, затерявшейся среди скопления конных статуй дворца Даун-Кински и «Бургтеатром», находился книжный магазин. Чтобы попасть в него, надо было спуститься на три ступеньки вниз. Их больше не существовало. Магазин состоял из трех помещений с высокими сводчатыми потолками. Свет в них попадал через подвальные окна.
Владельцем магазина был шестидесятилетний человек по фамилии Вагнер. Прежде чем открыть свою книжную лавку, он двадцать лет отработал в Национальной библиотеке во дворце Хофбург. Он был в числе трех или четырех самых известных специалистов Вены по редким изданиям и инкунабулам, чем очень гордился.
Старый книжник вначале не узнал Реба Михаэля Климрода. Ничего удивительного в этом не было. В последний раз Реб приходил в магазин четыре с половиной года назад. Тогда он был маленьким мальчиком, носившим короткие штанишки. Невысокого для своих лет роста, с непокорной прядью волос над высоким лбом. Мальчик учился в школе и приходил в магазин почти каждую неделю, обычно по четвергам. Молча бродил вдоль полок, рассматривал книги на стеллажах и чаще всего уходил так же молча, не проронив ни слова, ни звука. Правда, иногда он подолгу стоял, словно застыв, перед каким-нибудь изданием. Как правило, это были новые книги, только что приобретенные Вагнером. В конце концов это перестало удивлять продавца книг. Порой Реб вскидывал голову и весь его вид говорил: «Эта книга у нас уже есть!» Иногда он спрашивал о происхождении книги или рукописи, времени ее выпуска в свет и о том, сколько стоит заинтересовавшее его издание. Эти вопросы всегда заканчивались одной и той же фразой: «Я расскажу об этой книге своему отцу. Я прошу вас придержать ее до следующего четверга».
Ровно через неделю он приходил снова и объявлял вердикт отца. При этом голос у мальчика был странно отрешенным, тихим и несмелым. Глаза его были мечтательными, когда он объявлял о том, что мэтр Климрод приобретает очередное издание, понравившееся его сыну. В этом случае Вагнер отправлялся в особняк, чтобы заключить сделку, а заодно побывать в сказочной библиотеке, которая каждый раз приводила его в восхищение.
Появившийся в магазине юноша ничем не напоминал мальчишку тех давних дней. Он вырос больше чем на полметра. Твидовый, английского покроя пиджак и брюки кирпичного цвета были ему явно коротки. Обут он был в добротные полуботинки в стиле ришелье, которые в Вене не носили лет десять. Вагнер подумал, что появившийся юноша по внешнему виду скорее англичанин, чем американец.
Реб Климрод спустился наконец пониже того места, где была когда-то третья ступенька. Он уже не стоял против света, и Вагнер уловил в его глазах что-то знакомое. Манера, с какой вошедший юноша стал расхаживать среди книжных полок, тоже показалась Вагнеру знакомой. Вагнер задал юноше вопрос по-английски:
– Вы ищете конкретное издание?
– Я ищу книги моего отца, – ответил Реб на немецком.
В этот момент он находился перед полкой, на которой стояли тридцать два тома Вольтера издания 1818 года. Вагнер сделал резкое движение и замер, словно испугавшись собственной поспешности.
– Вы – молодой Климрод, – произнес он после продолжительной паузы. – Калеб Климрод.
– Реб, я Реб Климрод.
– Вы невероятно повзрослели. И сколько же вам теперь лет?
Реб оставил издание Вольтера и прошел по книжному залу дальше. На полках стояли редкие книги: переплетенные в голубую кожу «Солдатские песни» Кастелли, «Дулина из Майнца» фон Алксингера, «Опасные связи» Лакло и очень редкая книга Абрахама а Санкта-Клара «Иуда, архиплут». На ее корешке виднелась выведенная золотом буква «К». Она была едва видна, и тот, кто не знал о ее существовании, не смог бы ее заметить без помощи лупы.
Реб прошел дальше.
– А почему вы считаете, что я продаю книги вашего отца? – спросил Вагнер. – Ведь я всегда только продавал книги ему, но никогда не покупал у него.
– И в последнее время тоже не покупали?
Этот вопрос был задан абсолютно невозмутимо, хотя продавец книг на несколько секунд пришел в явное замешательство.
– И недавно, и раньше я никогда не покупал книги у вашего отца. Да и ему в последние четыре года я не продал ни одной книги. А вы за все это время не зашли ко мне ни разу. Возможно, вас не было в Вене?
– Да, я путешествовал с матерью и сестрами, – ответил Реб.
Он повернулся к Вагнеру и, улыбнувшись, продолжил:
– Я очень рад, что снова увидел вас, господин Вагнер. У вас по-прежнему великолепные книги. Сейчас у меня мало времени, но я с удовольствием зашел бы к вам поболтать. Можно я зайду сегодня вечером?
– Конечно, я закрываю в семь вечера.
В это время было лишь три часа дня.
– Я приду пораньше, а если не получится сегодня, то завтра утром. Я постараюсь прийти вечером, но если опоздаю, то вы меня не ждите, не держите из-за меня магазин открытым.
В ответ Вагнер улыбнулся:
– Приходите в любое удобное для вас время. Вы всегда мой желанный гость. Передайте своему отцу наилучшие пожелания от меня.
Широким и спокойным шагом Реб пошел по Шенкенгассе. В витрине часовщика он увидел мимолетное отражение Вагнера, поэтому ему не пришлось оборачиваться, чтобы взглянуть еще раз на продавца книг. Он сам вышел за порог магазина, чтобы посмотреть вслед уходящему юноше.
Реб шел очень быстро и вскоре скрылся из поля зрения Вагнера. Он дошел до церкви Меньших братьев, вернулся по Ловельгассе к «Бургтеатру». Отсюда отлично просматривался вход в книжный магазин. Ему пришлось подождать минут тридцать-сорок, чтобы увидеть то, чего он ожидал. У входа в магазин остановилась черная машина, из которой вышли трое мужчин. Их лица были незнакомы, но Реб сделал вывод: люди такой внешности не интересуются книгами, особенно редкими или старинными.
Вагнер, вероятно, предупредил приехавших по телефону и уже поджидал их. Он вышел сразу же, едва они появились, и, жестикулируя, стал что-то рассказывать, показывая рукой в ту сторону, куда ушел Реб. Юноша догадался, что продавец книг описывал приехавшим мужчинам его внешность. Двое из них вошли в книжный магазин, а третий, припарковав автомобиль, укрылся в подъезде дома напротив. Реб понял, что этот будет стоять на стреме.
Вена 1945 года уже не была Веной Иоганна Штрауса и оживленных ресторанчиков в Гринцинге. Имеющее мировую известность золотое венское сердце – das goldene Wienerherz – больше не стучало в ритме вальса. Город был полуразрушенным и полуживым. Несмотря на то что светило июньское солнце, в городе стоял полумрак. Популярный парк Пратер располагался в советской зоне. На его территории было множество подбитых танков, которые начали покрываться ржавчиной и зарастать травой. На Кертнерштрассе, которую можно сравнить по значимости с рю де ля Пэ и Пятой авеню, не уцелело полностью ни одного дома, остались лишь закопченные обломки, первые этажи которых только начали восстанавливать. Жителей на этой улице, как и во всем городе, также было очень мало. Многие погибли или были ранены, многие возвращались в родные дома из разных мест, разбросанных по Европе.
Реб не стал обращаться в австрийскую полицию, а к оккупационным властям тем более. К тому же у него не было никакого удостоверения личности, да и одет он был в украденную гражданскую одежду британского генерала. Хотя все это меньше всего беспокоило юношу. Реб боялся того, что и в полиции могут быть такие же продавцы книг, как этот Вагнер.
Дэвид Сеттиньяз сделал вывод: Реб Климрод знал о том, что его отец погиб, и догадывался, что главная роль в его смерти принадлежит Эриху Штейру.
Эрих Штейр, скорее всего, находился в Вене. В июне 1945 года многочисленные военные преступники, после того как война официально закончилась, просто-напросто разошлись по домам. Точно так же мог поступить и Штейр. Некоторые из преступников даже вновь открыли в Гюнцбурге частные врачебные кабинеты.
Сеттиньяз считал, что Реб навестил Вагнера только с целью установления некоторых фактов. Юноша отлично знал, что еще с 1940 года Вагнер и Штейр находились в достаточно близких отношениях. В результате своего визита он самолично убедился, что те трое, появившиеся в магазине, – наемные убийцы. Их направил Штейр с целью захватить и убить Реба.
Но у самого Реба была совсем иная цель: найти хоть какой-то след Иоганна Климрода. Три дня он прятался в Вене, отсиживаясь то в особняке, то в разрушенных зданиях. В конце концов он нашел женщину из Райхенау, которая помогла ему выйти на зальцбургского фотографа. С этого момента для Реба начался настоящий кошмар.
До Пайербаха Реб доехал на двуколке. Прощаясь с крестьянином, который подвез его, Реб сказал:
– Большое вам спасибо за то, что сделали мой путь легче. Надейтесь, и ваш внук вернется, обязательно вернется.
– Да услышит тебя Бог, мальчик мой, – кратко ответил старый крестьянин.
Пожалев парня со сбитыми до крови ногами, бредущего по обочине дороги, крестьянин в двуколке подобрал его в четырех километрах от Нейнкирхена. Реб пошел по извилистой тропинке, которая вела на высоту более чем две тысячи метров к вершинам Ракса и Шнееберга.
Он вышел из Вены на рассвете и добрался до Райхенау поздним утром 23 июня. Большую часть пути, до соборной площади Винер-Нейштадта, он проехал на джипе, где ему удалось найти место. На этой полуразрушенной площади война также оставила свои следы.
Райхенау оказался обычной деревней. В первом же доме, куда зашел Реб, ему подсказали, как и где можно найти Эмму Донин. Направляясь к этой женщине, он пересек небольшой альпийский луг и дошел до хижины, сложенной из полукруглых бревен. Первое, что он увидел, были дети: трое мальчишек, по виду от двух до семи лет, все с золотистыми волосами и голубыми глазами, сидели у большого каменного корыта. Притихшие и неподвижные, с торчащими голыми коленками, они были ужасно грязными.
В весеннем воздухе смешались аромат сырой земли и запах дыма. Реб улыбнулся детям и заговорил с ними. Дети ему не ответили и продолжали смотреть на него затравленно. Он обошел ферму и увидел женщину, которую искал. Она была толстой и очень грубой, с выступающими синими жилами на крепких руках. Она даже бровью не повела на сообщение, что он Реб Михаэль Климрод, сын профессора Иоганна Климрода, адвоката из Вены. Толстыми пальцами она тщательно чистила кукурузный початок, бросая зерна в котел с водой, в которой уже плавали картофель и брюква. Реб увидел ее наполовину лысый затылок и потное темя, к которому прилипли редкие серовато-желтые волосы.
– Вы работали в доме моего отца, – обратился Реб к женщине. – Я хочу узнать, что с ним случилось.
– А почему вы пришли именно ко мне?
Реб ответил, что расспросил о ней у торговца дровами на Шультергассе, улице позади Богемской канцелярии.
Женщина обдумывала сказанное Ребом все то время, пока очищала еще два початка. Потом она подняла котел и отнесла его в хижину, поставила на огонь и наконец сказала:
– Я никогда не работала у господина Климрода.
– Но вы работали в его доме с сентября 1941 года, – настаивал Реб.
Женщина подняла голову и внимательно на него посмотрела:
– Вы пришли, чтобы забрать этих троих малышей, так ведь?
– Вы ошибаетесь.
– Я уверена, что вы пришли за детьми. Их мамаша, эта шлюха, гуляет по Вене с американцами. Она бросила их мне на воспитание практически без средств и еще хочет, чтобы я ухаживала за ними как за принцами.
Послышалось тихое шарканье босых ног, в хижину вошли три мальчика. На лице одного багровел кровоподтек, на ногах всех троих были шрамы от ударов хлыста.
– Я приехал и ради них тоже, – продолжал Реб. – Она просила меня посмотреть, как живут дети. А сейчас ответьте, пожалуйста, на мои вопросы.
Женщина опустила голову и зло спросила:
– Вы не против, если я положу в суп немного сала?
– Я только хотел попросить вас об этом, – ответил Реб, улыбнувшись. Он продолжал напряженно вглядываться в лицо собеседницы и задавать вопросы:
– Кто и когда нанял вас экономкой в особняк Климрода?
– Этого человека зовут Эпке.
– Он представился как хозяин дома?
– Нет.
– Так кто же руководил Эпке и отдавал ему приказы?
– Ну, я уже не вспомню его фамилию.
Реб улыбнулся и покачал головой:
– Ай-ай-ай, ну как же вы так?
– Но я действительно не помню. Внешность хозяина помню, а вот фамилию его нет, не помню, – настаивала женщина. – Это был высокий красивый мужчина. Блондин.
– А какую форму он носил?
– Форма была эсэсовская, – ответила женщина. – Чин генерала, не меньше. Дома он бывал редко.
– Тогда, в сентябре 1941 года, были в доме слуги, которые работали еще до войны? Например, седой старик по имени Антон?
– Да, он работал, но погиб. Незадолго до Нового года его задавил военный грузовик.
– А был ли хоть кто-нибудь еще из старого персонала?
– Нет. Меня и еще четверых слуг нанимал Эпке.
На балке под потолком висел большой кусок сала. Женщина отрезала от него маленький кусочек, потом еще один.
– Отрежьте, пожалуйста, еще один, – сказал Реб, – да побольше, чтобы каждому ребенку было по куску. Положите им еще картошки… Была ли в доме мебель?
– Конечно, была, – искренне удивилась вопросу женщина.
– А не вспомните, были ли в доме книги, много книг?
– Книги были.
– А картины, гобелены, статуи?
– Да, все это было.
– Рядом с библиотекой, где все это находилось, был маленький лифт. Вы видели его, помните?
Женщина заканчивала чистить третью картофелину. Ее толстая рука с острым ножом замерла. Нахмурив брови, женщина копалась в своих воспоминаниях:
– Это такая штука, вроде грузового подъемника? На ней еще была разрисованная доска.
«Этой „доской“ была створка дарохранительницы», – сказал про себя Реб, а женщине он ответил:
– Да.
Она это помнила и даже один раз случайно открыла ее и была потрясена увиденным устройством.
– Вспомните, пожалуйста, когда это было?
– Незадолго до Нового года.
– А если более точно?
– В ноябре сорок первого года, через несколько недель после моего поступления на службу.
Пальцы Реба стиснули деревянную балку.
– Что вы увидели там, в лифте?
– Там стояло только кресло на колесах, – ответила женщина без промедления.
В хижине повисла тишина. В один момент стоявший перед женщиной сильный юноша превратился в беспомощного мальчика с выражением отчаяния на лице. Но женщина этого не видела. Она стояла у печки, раздувая угли и подкладывая дрова.
Реб вышел на улицу. Через некоторое время он позвал детей, и они покорно подошли к юноше. Он раздел их и тщательно вымыл под струей чистой воды.
Реб попросил у хозяйки мыла, но та лишь ухмыльнулась. Он тщательно промыл ссадины и велел детям одеться.
– Так что же произошло дальше с мебелью, книгами, картинами? – попытался продолжить разговор Реб.
– Все это сняли и увезли накануне отъезда хозяина. На трех грузовиках приехали эсэсовцы, погрузили и увезли все – или почти все. То, что осталось, на следующий день забрали венские антиквары. Оставили только стол. Он оказался слишком большим и тяжелым, не пролезал в дверь.
– Присутствовал ли при этом Эпке?
– Так он и командовал всем этим.
– Расскажите мне, какой он внешне.
О проекте
О подписке