Стоянки парохода «Лоран»

Первые дни путешествия были весьма благоприятны для Лавареда. По утрам он выходил на палубу в обществе сэра Мирлитона и мисс Оретт. Тут он проводил время в приятной беседе с молодой девушкой и ближе узнал ее чудную чистую душу. Они говорили обо всем. Многочисленные путешествия Армана и сэра Мирлитона представляли интересную тему для их разговоров, но был один предмет, который мисс Оретт тщательно избегала.

Ни разу не было произнесено имя Пенелопы. Ни разу не было упомянуто о предполагаемой свадьбе, о которой проговорился Буврейль в вагоне при выезде из Парижа. Казалось, мысль об этом была неприятна молодой англичанке. Не было ли тут какой-нибудь тайны, тайны молодого девичьего сердца? Лавареду эта мысль не могла прийти в голову по двум причинам: во-первых, он не знал, что мисс Оретт были известны намерения Пенелопы Буврейль; во-вторых, он вовсе и не думал об этой неприятной особе, так как всецело отдался обаянию мисс Оретт.

Однажды утром, обменявшись с ней приветствием, он сказал:

– Скажите, пожалуйста, отчего вы владеете так безукоризненно французским языком?

– Ничего тут нет удивительного. Как большинство молодых, хорошо воспитанных англичанок, окончив свое образование в Лондоне, я была отправлена во Францию, чтобы усовершенствоваться во французском языке. Отец поместил меня в учебное заведение госпожи Лавиль, где я встретила несколько своих соотечественниц, таких же пансионерок, как и я, которым, благодаря их возрасту и английскому воспитанию, была предоставлена полная свобода, и мы почти каждый день ездили в Париж.

– Словом, вы почти парижанка?

– Но не так кокетлива, как они.

– Но зато у вас больше уверенности и спокойствия, следствием которых является самостоятельность, столь свойственная вашей молодежи.

– Это верно. Кроме того, Париж нам очень хорошо знаком и по другой причине. Отец там долго жил; он был начальником отделения нашего банка на улице La Paix; и мне приходилось гостить подолгу в вашей столице.

– Я должен вам признаться, что вы мне стали еще более симпатичны с тех пор, как я могу считать вас своей соотечественницей.

Хотя в слове «симпатичны», произнесенном крайне вежливо, не заметно было никакого другого оттенка, мисс Оретт покраснела, казалась смущенной и ничего не ответила. Разговор прекратился бы, если бы господин Мирлитон явился вовремя объявить, что позвонили к завтраку.

Стол для пассажиров первого класса на трансатлантических пароходах отличается обилием. Роскошь там положительно княжеская. И надо удивляться тому, как в открытом море, где, казалось бы, ничего и достать нельзя, можно получить тонкое роскошное меню первых французских ресторанов. Этот комфорт оценен по достоинству путешественниками всех стран.

Во главе стола сидит капитан. Офицеры постоянно вращаются между пассажирами, и нет ничего приятнее беседы с этими любезными моряками.

Обращаясь к Лавареду, каждый раз называли его: господин Буврейль. Для всех он был господином Буврейлем, пассажиром каюты номер десять. И благодаря ему, это имя приобрело хорошую репутацию. Живой, остроумный, с большим запасом интересных анекдотов, он нравился всем. Капитан и его помощник встречали Лавареда всегда с приятной улыбкой.

– Какой вы милый собеседник, – говорил ему помощник капитана. – Как было бы досадно, если бы вы опоздали!

– Да, если бы я приехал пятью минутами позднее, то пароход ушел бы без меня. Впрочем, кто мог это предвидеть?

– Позвольте спросить, почему вы опоздали, господин Буврейль?

– Извольте, я вам объясню. – И Лаваред с обычным апломбом, заставлявшим мисс Оретт и ее серьезного папашу улыбаться, рассказал следующее:

– Представьте себе, что в Париже меня давно преследует какой-то сумасшедший журналист или выдающий себя за такового, одержимый манией выдавать себя за господина Буврейля, то есть за меня.

– Манией?

– Да. Он до такой степени проникся этой манией, что сам уверен в том, что он господин Буврейль. Это тихое помешательство, и он пользуется свободой. А так как он опасен только для меня одного, то я примирился с этим.

– Но ведь это должно вам причинять массу неприятностей?

– О, до сих пор это меня не особенно беспокоило, а теперь, на время путешествия, я избавлен от него. Только когда мы встречаемся и я утверждаю, что я Буврейль, а он Лаваред, то у нас дело доходит до ссоры. Этот сильный приступ проходит у него после первого душа и нескольких дней отдыха. Кроме того, я никогда не теряю хладнокровия при этих вспышках.

– Умный человек и не может иначе себя держать с несчастным ненормальным человеком.

– Не правда ли?… Бедняга проводил меня до Бордо, и я с трудом мог отделаться от него; и то лишь благодаря таможенной прислуге я не опоздал на пароход. Но довольно говорить об этом, слишком грустно. Куда направляется теперь «Лоран», в Лиссабон?

– Нет, нашей первой остановкой будет Сантандер.

– Что же, будет прием пассажиров?

– Нет, свободных кают больше нет. Одна была свободной, но и та заказана одним путешественником, ожидающим нас на Азорских островах, куда мы зайдем после Португалии.

– Что это, француз, наш соотечественник?

– Не думаю, судя по его имени, или, скорее, по его именам: дон Хозе де Куррамазас-и-Мирафлор.

– А, значит испанский дворянин.

Путешествие совершалось без всяких приключений. На следующий день показались берега Испании; причалили к Сантандеру, где должны были простоять день. Наши друзья вышли на берег.

Ни прекрасная лесная флора, ни прозрачное лазурное небо – ничто не поразило их так, как сантандерское духовенство.

За двадцать пять франков Мирлитон купил у церковного сторожа индульгенцию, прощающую убийство. Он имел право убить человека и все-таки попасть на небо, но с условием не покидать Сантандер. Вне епархии индульгенция теряла свою силу.

Лаваред подсмеивался над этим, возвращаясь со своими спутниками на пароход. Но в то время, как пароход собирался отчалить, случилось нечто, обеспокоившее Лавареда и заставившее его забыть об индульгенции.

Какой-то экипаж на больших колесах мчался с неимоверной быстротой; в нем сидел господин с безумным взглядом, с растерянным видом, с растрепанными волосами. Его можно было принять за сумасшедшего.

Это был Буврейль.

Он выскочил из экипажа, бросился на трап и в одно мгновение очутился на палубе, крича:

– Капитан!.. Где командир?

– Командир еще на берегу, – сказал матрос. – Он предъявляет бумаги для подписи. Мы отчалим, как только он вернется.

– Мне надо поговорить с кем-нибудь из начальства!

– Вот помощник капитана, обратитесь к нему.

Лаваред в это время разговаривал с этим помощником.

– Это мой сумасшедший, – сказал он тихо.

– Как! Он и сюда добрался!..

Буврейль, подойдя к помощнику и не видя Лавареда, сказал:

– Милостивый государь, я Буврейль!

Тот засмеялся ему в лицо:

– Знаем, знаем, господин Буврейль давно едет с нами из Бордо.

– В каюте номер десять?

– Конечно, ведь это его собственная.

– Это уже слишком! Каюта моя, и я Буврейль из Парижа!..

– В таком случае, кто же он, этот пассажир? – спросил насмешливо помощник.

– Почем я знаю!

– Может быть, Лаваред?

Буврейль вскочил. В этот момент он имел действительно вид сумасшедшего.

– Лаваред! – воскликнул он. – Этот разбойник… он опять здесь!.. Караул!!.

Его надо было успокоить. Два матроса крепко держали его за руки.

– У меня есть документы! – рычал он.

Офицер обратился к Лавареду и к сбежавшимся на шум другим пассажирам, среди которых был сэр Мирлитон с дочерью.

– С ним припадок. Я велю ему сделать душ.

– Нет, – вступился Лаваред, – позвольте мне поговорить с ним.

– Как вам угодно. Но лучше было бы сделать душ.

В то время как они обменивались этими словами, Буврейль заметил англичанина.

– А вот, по крайней мере, человек, который меня знает и может подтвердить, обманщик я или нет.

Мисс Оретт наклонилась к отцу и быстро прошептала:

– Папа, вы ничего не скажете, вы не должны быть против господина Лавареда… это вопрос чести!

– Однако…

– Вспомните, что вы теряете право на четыре миллиона!

– Правильно!

Буврейль обратился к сэру Мирлитону:

– Скажите же, кто я!

– Я… я вас не знаю.

В ответ раздался гневный крик Буврейля.

– Но ведь это может свести с ума! – воскликнул он.

– Увы! Это уже давно свершилось, мой милый! – возразил помощник капитана.

В это время ангелу Лавареда, его Провидению, как он называл мисс Оретт, пришла чудная мысль.

Обращаясь к молодому человеку, она сказала:

– Господин Буврейль, постарайтесь узнать, как попал этот бедняга в Сантандер. Это может быть интересно, – добавила она.

– Вы правы, мисс.

Это вмешательство молодой англичанки заставило офицеров еще более убедиться в том, что ложный Буврейль и есть настоящий. Оно также было полезно Лавареду для его будущей самозащиты. Опасность, казавшаяся ему устраненной, угрожала более, чем когда-либо.

Однако в то время, как все это происходило, командир Касслер вернулся, дал приказание к отплытию, и «Лоран» уносил обоих Буврейлей. Их разговор происходил в присутствии Мирлитонов и помощника, останавливавшегося возле них каждый раз, когда ему позволяла служба.

С несчастным Буврейлем-настоящим было много неудач в Бордо. Во-первых, ему пришлось заплатить за пересылку ящика. Затем за обратный перевоз его в Париж; кроме того, плата за его собственный проезд. В суматохе он потерял свой билет первого класса, и никто не хотел ему верить на слово. Наконец, он все уплатил, браня и проклиная Лавареда.

Он думал, что все несчастия кончены; у него была только одна мысль: добежать до палубы парохода. Как раз в эту минуту пришли таможенные чиновники.

Железнодорожное общество ничего более не требовало с него. Но таможня и комиссар – другое дело. Был составлен протокол. Этого нельзя было так оставить. Буврейль, махнув на все рукой, бросается к пароходу.

Жандармы вмешиваются в дело, кричат, бегут за ним. Его ловят. Он сшибает с ног таможенного агента, толкает жандарма, но в конце концов его схватывают, сажают в тюрьму и привлекают за противодействие властям. Так проходит день. Один Бог знает, до чего злился Буврейль при мысли, что Лаваред ускользает из его рук.

Наконец явился полицейский комиссар, который смягчился после допроса. Он навел справки по телеграфу в Париж об обвиняемом. Ответ был следующий: богатый собственник и финансист. Благодаря вмешательству акционеров Панамы Буврейль наконец был освобожден, но должен был заплатить большой штраф. Он избежал процесса и суда, то есть большой потери времени, уплатив значительную сумму в пользу благотворительных учреждений города. Затем он отправился по Южной железной дороге с целью нагнать «Лоран» во время стоянки в Сантандере. В общем, перевозка, штрафы, протоколы, платежи, путешествия и прочее обошлись ему более трех тысяч франков.

И чем более смеялся Лаваред при этом печальном рассказе, тем более злился Буврейль. А чем более он сердился, тем более подтверждались уверения Лавареда в том, что он сумасшедший. В конце концов он так рассвирепел, что сэр Мирлитон нанес ему удар кулаком, и такой, на какой способен только англичанин.

– Он позволяет себе неприличные выражения при моей дочери!

Буврейль, свалившийся от удара, не мог прийти в себя.

– О! – вопил он, сидя на полу. – И он против меня!.. А я считал его своим союзником… Этот Лаваред какой-то черт!

– Добрый черт, во всяком случае, – ответила мисс Оретт, – потому что он хлопочет о вас с одним из офицеров.

– Обо мне?… Боже мой!.. Что он еще выдумает?

И Буврейль быстро встал.

В самом деле, Лаваред с помощником капитана о чем-то упрашивали командира. Пароход уже был в пути, и нельзя было выбросить за борт бедного сумасшедшего. Они просили оставить его на пароходе. На случай припадка его из предосторожности положат на ночь в лазарет; есть он будет с матросами. Чтобы не быть бесполезным, он может помогать кочегарам: свободная лопата всегда найдется.

Лаваред с холодной насмешкой сообщил ему об этом решении, и Буврейль пришел в страшную ярость.

– Ну вот, – сказал помощник, – опять начинается.

– Я не хочу, – кричал несчастный, – чтобы со мною обращались, как с нищим!.. Я Буврейль, и у меня есть деньги!

При этом он размахивал бумажником.

– Это, конечно, ваш бумажник? – спросил матрос у Лавареда. – Мы отнимем у него.

Арман остановил его.