II

Кимвры встретились с объединенной армией Мариуса и Катулла на Рудианской равнине вблизи города Верцелла. Был третий день новой луны месяца секстилий, который сейчас называется августом. Римлян было 52 300 человек; никто не мог сосчитать кимвров, но говорят, каждая сторона их армии занимала тридцать фарлонгов [Фарлонг, единица длины – восьмая часть мили, 201 метр. – Прим. пер.] и в ней было 15 000 лошадей.

Эодан вел одно крыло кавалерии. Он не на одной из волосатых коротконогих длинноголовых северных лошадей, прошедших по всей Европе; высокий черный жеребец, которого он нашел в Испании, фыркал и плясал под ним. Эодан мечтал о табунах таких лошадей, о своих собственных стадах в этой земле. Он будет выращивать лошадей, каких никто никогда не видел. А тем временем он под звон серебра на упряжи ехал побеждать консула Мария.

Его крупное тело напрягалось под нагрудником из кованого железа, шлем сделан в форме волчьей головы, плюмаж кивает над плащом, который, как пламя, льется с его плеч, на его сапогах позолоченные шпоры. Он кричал и обменивался солеными шутками, похотливыми шутками тех, кто выращивает скот, с товарищами, которые еще моложе его, потрясал копьем, в наконечнике которого отражалось солнце, поднес рог зубра к губам и дул до тех, пока застучало в висках, дул, радостно слыша звук рога. «Хой-а, римляне, хотите передать что-нибудь своим женам? Я увижу их раньше вас!» И молодые всадники скакали со всех сторон, и пыль покрывала их знамена.

Боерик, огромный и неразговорчивый, ястребиное лицо в шрамах и поседевшие рыжие волосы под рогатым шлемом, вооруженный копьем с двумя остриями, ехал спокойный в авангарде армии. Не у всех кимвров, идущих за кавалерией, на голове железо, у многих кожаные шапки, и их стрелы закалены на огне. Но даже некоторые босоногие двенадцатилетние мальчишки, вооруженные только пращами, могут носить награбленные золотые ожерелья.

Римляне спокойно ждали под своими орлами, их панцири и поножи, продолговатые щиты и круглые шлемы блестели на солнце. Среди них раскачиваются офицерские плюмажи и изредка синие плащи, но они гораздо менее многоцветны, чем варвары, и кажутся меньше – смуглая низкорослая раса с коротко подстриженными волосами и бритыми подбородками, они держат свои ряды неподвижно, как смерть. Даже их всадники стоят, как вкопанные.

Эодан напрягал зрение, пытаясь рассмотреть врага сквозь пыль, окружившую его, как туманом, и поднятую ногами и копытами. Он едва видел собственных воинов; время от времени он различал железный блеск цепей, которыми кимвры соединили свои передние линии – стоять вместе или умереть. Эодан на мгновение подумал, что это помогает римлянам: они не видят, какая масса им противостоит… Но тут прогремел боевой рог¸ Эодан в ответ задул в свой рог и вонзил шпоры в бока лошади.

Под ним загремели копыта. Он услышал дикое мычание ду-ду-ду священных рогов лур; теперь слышен был и медный рев римских туб, и пронзительный звук труб. Эодан слышал даже звон своего металла и скрип кожи. Но вот все заглушили крики кимвров.

– Хау-хау-хау-хау-хуу! – закричал Эодан в развевающуюся гриву своего коня. – Хау-хау-хии-ии-уу!

Так мы кричали у Нореи, когда римляне впервые узнали, кто мы такие; так мы кричали в Альпах, пробираясь обнаженными в снегу и съезжая с ледников на щитах; так мы кричали, когда рубили лес, чтобы запрудить Адиджу, сломать римский мост и свернуть шею римскому орлу.

– Хии-хуу!

Казалось, прошло мгновение и целая вечность, прежде чем он увидел перед собой вражескую кавалерию. Перед ним фигура в клубящейся серой пыли, тень, лицо. Эодан увидел, что на подбородке у человека шрам. Он протянул руку к поясу, снял один из дротиков и бросил его. Увидел, как нагрудник римлянина отразил дротик. Повернул лошадь и, потрясая копьем, поскакал вперед.

Вокруг него все гром и крики. Он лишь урывками видел атаку римлян, фрагменты в пыли, шлем или меч, однажды глаз лошади. Он низко пригнулся в седле и потянулся за вторым дротиком. Кимврские всадники двигались наискосок наступающего фронта римлян, и только их левый фланг встретил нападение. Эодан повернул в сторону схватки.

Неожиданно, как удар грома, перед ним появился всадник. Эодан метнул дротик. Он попал коню римлянина в ноздрю, хлынула кровь. Лошадь закричала и прыгнула в сторону. Эодан на мгновение почувствовал раскаяние: он не хотел калечить бедное животное! Но тут он напал на врага. Тот был слишком занят своей лошадью, чтобы поднять щит. Эодан двумя руками вонзил копье в его горло. Всадник упал, едва не вырвав древко копья из рук Эодана. Эодан одним резким движением высвободил копье, едва не упав при этом сам.

Другая фигура показалась в громыхающей пыли. Этого противника Эодан увидел яснее. Он мог посчитать железные ленты панциря или кожаные полосы, спускающиеся по бедрам выше килта. Он крепче взялся за копье и ждал. Римлянин приближался быстрым шагом. Он сделал выпад копьем. Эодан отразил, дерево глухо ударилось о дерево. Лошади фыркали и кружили, всадники прощупывали друг друга. Сталь римлянина ударилась о щит, висевший на руке кимвра, и повисла там на мгновение. Эодан ухватил копье противника левой рукой, а правой неловко ударил вперед своим копьем. Щит римлянина отразил его удар. Эодан опустил древко свого копья, как дубину, и оно ударилось о колено римлянина. Тот закричал и уронил свой щит. Острие копья Эодана пробило ему челюсть. Римлянин упал, потащив за собой свое копье, захлебываясь кровью. Его лошадь попятилась, случайно ударила копытом и расколола древко.

Тяжело дыша, Эодан извлек меч и осмотрелся. Он смутно видел в пыли и жаре сражающихся – да поможет нам Бык, но как же здесь жарко! – и то, что битва перемещается на правый фланг кимвров. Текли струйки пота, жгли глаза и промочили стеганую нижнюю одежду. Он должен был бы радоваться своей победе. Он точно убил двоих: не всегда очевидно, что это сделал твой удар. Но он задыхался в пыли.

Он поехал вслед за схваткой в поисках противника. Боерик предполагал отвлечь кавалерию римлян, чтобы пешие кимвры ударили в центр. Этот план как будто сработал. Эодан слышал крики и удары, это сражались пехотинцы; но схватку он не видел.

Конь скакал все быстрей. Эодан скакал галопом, когда увидел группу людей. Два римских кавалериста кружили вокруг четырех пеших кимвров, которые смотрели на них, стоя спиной друг к другу. Эодан чувствовал жар в груди.

– Хии-я-хаул! Хау, хау, хау!

Он поднял меч над головой и бросился в бой.

Ближайший римлянин увидел его, и ему хватило времени, чтобы встретить нападение. Эодан ударил, держа меч обеими руками и управляя конем коленями. Удар пришелся о щит римлянина, и Эодан почувствовал, как удар отразился в его костях. Он видел, как смялся щит. Римлянин побледнел, упал из седла и покатился, держа сломанную руку.

Второй бросился ему на помощь. Сильный удар копья пришелся в нагрудник Эодана. Копье скользнуло вниз и задело бедро. Он ударил мечом. Удар пришелся в шлем и наплечники, меч гремел, ударившись о дерево и металл. Копье сломалось. Римский всадник сидел твердо, управляя конем, подняв щит. Эодан ударил его по ноге. Римлянин отразил удар мечом, но сила удара пригнула вниз оба меча. Эодан ударил краем своего маленького щита, попал римлянину в плечо и выбил его из седла. Четверо пеших кимвров с ревом набросились на него.

Вокруг продолжались схватки. Эодан поехал к ним. Неожиданно он вышел из облака пыли. Под ногами рваная земля, и мертвый варвар смотрит в небо пустыми невидящими глазами. В нескольких милях блестят свежевымытые стены Верцеллы. Эодан почти видел на этих белых стенах черных горожан. Они смотрели на битву. Если Марий потерпит поражение, Верцелла сгорит. Высоко над всем, как сон, плыли одинокие и прекрасные заснеженные вершины Альп.

Эодан вдыхал воздух, как сухой огонь. Он увидел, что из ноги течет кровь… и когда его ранили еще в руку? Неважно. Но сейчас он отдал бы своего лучшего быка за чашу воды.

Он снова взглянул на битву. Слепо скакали всадники. Пехота кимвров наседала на легионы Катулла, и Катулл отступал. Где Марий?

И тут Эодан увидел в пыли штандарты римлян, увидел блеск, движущуюся стальную линию: из хаоса появилась армия Мария и напала на кимвров!

Эодан, нахмурившись, поскакал назад. Что-то неладно. Теперь он видел, что варвары были захвачены неожиданно и отбивались, но солнце светило им в глаза, и никогда эти люди не сражались в такой жаре… Что с Боериком?

Он снова погрузился в облако пыли. Язык превратился в кусок дерева. Вскоре Эодан увидел несколько молодых всадников, скачущих к центру битвы. Их плащи были изорваны, перья со шлемов сбиты; у одного разрублена щека, и в разрезе белеют зубы.

– Хау-хау-хау!

Эодан издал военный клич, потому что кто-то должен это сделать, и бросился к рядам римлян Вихрь, удар, земля встала дыбом и обрушилась на него. Конь Эодана ускакал, в его боку торчал дротик.

Эодан выругался, встал и побежал к пехотинцам кимврам. За первым рядом скованных воинов он видел людей, бивших копьями, рубивших топорами и мечами, бросавших камни и стрелявших из луков. Они прыгали, выли, трясли гривами и стремились в бой. Римляне стояли твердо, щит к щиту, отбивая нападение.

Эодан добрался до передовой линии кимвров. Он смутно видел врага: солнце в глаза слепило так же, как пыль и пот. Он услышал свист, как ветер перед дождем, и по его щиту трижды ударили. Римляне метали дротики.

Кимвры вырывали наточенное железо из тел. Эодан не был ранен, но его щит стал бесполезен. Что это за новая хитрость? В острие дротика шип, он изогнут и прочно держится, Эодан не может его вырвать. Он похолодел. Мариус придумал какую-то новую хитрость!

Отбросив щит, Эодан бросился в бой. Повсюду пришельцы бились лицом к врагу; вот и Эодан встретился с противником. Он ударил по щиту. Его меч затупился, он не рубит. Сверкнуло лезвие римлянина. Эодан увернулся, широко расставил ноги и рубил, держа меч обеими руками. Удар пришелся по шлему римлянина. Эодан слышал, как затрещали кости шеи. Римлянин упал. Сзади на его место в ряду встал другой. Легион шел вперед.

Тяжело дыша, Эодан отступил. Буря ударов – крики, возгласы, но нет военного клича из-за того, что трудно дышать; слышен только звон оружия. И еще все более громкий вой волынок… а где рога лур? Почему никто не трубит в священные рога лур? Эодан закричал и нанес удар.

Отступление шаг за шагом. Сапог Эодана раздавил что-то, кости лица. Он посмотрел вниз и увидел, что это Ингвар с римским дротиком под мышкой. Эодан оторвался от мертвых глаз, всхлипнул и ударил через красноту в лицо над щитом. У римлянина длинный тонкий нос, как клюв. И он улыбался. Он улыбался, глядя на Эодана.

Грохот, звон и гул железа. Больше никаких голосов, кроме стонов боли. Он сидел еще какое-то время. Поле почернело от мух. Эодан видел, как упал один из скованных кимвров, держась за живот: он пытался удержать выпадавшие внутренности. Он умер. Товарищи утащили его назад. Человек рядом с трупом ахнул – камень из пращи выбил ему зубы – и сел на землю. Римлянин схватил его за волосы и отрубил голову. Четверо римлян, держась вместе, вошли в промежуток в цепи.

Битва гремела под жарким белым небом. Земля Италии гневно вздымалась и затыкала ноздри кимврам, не давая дышать.

Эодан поскользнулся и упал в лужу крови. Он тупо посмотрел на свои руки, на пустые руки: куда делся его меч? Боль пронзила его голову. Он посмотрел вверх: на него надвигалась линия римлян. Он увидел волосатые колени, выхватил кинжал и ударил вверх. Край щита жестко ударил его по запястью. Он закричал и выронил кинжал. Щит ударил его по шлему, и все потемнело. Легионеры прошли над ним.

Он снова сел, глядя на их спины. Какое-то время он не мог двигаться. Мог только смотреть, как убивают его людей. Звучала туба. Это в его голове, или этот звук означает победу Мария? Запястье онемело. Кровь медленно текла из разреза на предплечье.

Но по крайней мере он жив, подумал Эодан. Вокруг него много тел. Он никогда не видел столько мертвецов. Раненые стонали, и от их боли его тошнило. Он посидел еще немного. Поле почернело от мух. Солнце стояло низко, большой щит цвета крови виден был сквозь пыль.

Римляне овладели полем, быстро собрались и двинулись за бегущими.

Эодан старался не терять сознание. Он все время погружался в ночь; он как будто выбирался из полной воды ямы. Он должен что-то вспомнить… Отца? Нет. Боерик, несомненно, мертв, он не переживет этот день. Если понадобится, сам убьет себя своим копьем с двумя остриями. Мать уже два года как мертва, пусть ее призрак поблагодарит за это силы земли. А Викка…

Вспомнил. С трудом встал.

– Викка, – прохрипел он. – Отрик.

Римляне захватят фургоны. Они возьмут лагерь. Кимвры станут рабами.

Эодан в кошмаре брел по Рудианской равнине. Раненые звали его. Вороны взлетали, когда он проходил, и снова садились. Мимо пробежала лошадь без всадника; он попытался схватить узду, но лошадь была уже во многих ярдах. Горизонт словно сузился и охватил его, как узы; он остался один и услышал лихорадочный вой мозга земли под ногами.

Пройдя несколько миль до лагеря, он вынужден был сесть, чтобы отдохнуть. Ноги больше не несли его. Он думал, что поблизости могут оказаться лошади, и они с Виккой и Отриком смогут ускакать. О, прохлада широких ютландских болот! Он вспомнил, как выпадает первый зимний снег.

Он увидел, как уцелевших кимвров гонят в лагерь. Он снова встал и пошел к ним. Римляне уже были за брустверами и вели себя, как загонщики скота.

Эодан какое-то время шел среди них. Он видел кимврских женщин в черной одежде у своих фургонов, они держали копья и мечи. Они били своих мужей, отцов, сыновей и братьев. «Трус! Щенок! Ты бежал, бежал!» и душили своих детей и бросали их под колеса или под ноги скота. Он видел, как знакомая ему женщина повесилась на оглобле фургона, а связанные дети висели у нее под ногами.

Мужчины, бросившие оружие и видевшие, как римляне забирают их семьи, разыскивали веревки. Деревьев не было, и они привязывали себя к рогам быков или к их ногам, чтобы умереть.

Римляне напряженно работали, сгоняя пленных в группы, оглушая их, связывая. Они захватили живьем около шестидесяти тысяч человек.

Эодан почти не обращал на это внимания. Все это происходит где-то в другом месте. Он превратился в пару ног и пару глаз, он искал Викку… больше ничего.

И наконец нашел ее. Она стояла у фургона, который был ее домом. Прижимала Отрика к груди и держала в руке нож. Эодан поскользнулся, упал, снова встал, снова упал и пополз к ней на четвереньках. Она его не видела. Глаза ее были слишком дикими. А у него не было голоса, чтобы окликнуть ее.

– Отрик, – сказала Викка. Ее голос дрожал. – Хороший Отрик. – Рукой с ножом она погладила его светло-золотистые волосы; ребенок спал на ее согнутой руке. – Не бойся, Отрик, – сказала она. – Все хорошо. Все будет хорошо.

Из-за фургона с богом показалась группа римлян.

– Какая красавица! – услышал Эодан возглас. – Взять ее!

Викка глубоко вздохнула. Приложила нож к горлу сына. Но нож выпал у нее из руки. Два римлянина побежали к ней. Она смотрела, как они приближаются. Взяла сына за ноги и разбила ему голову о стенку фургона.

– Отрик, – оцепенело сказала она и бросила тело на землю.

Римляне – оба молодые, почти мальчики, – остановились и уставились на нее. Один из них шагнул назад. Викка опустилась на колени и слепо стала искать нож.

– Я иду, я иду, – сказала она. – Подожди меня, Отрик. Ты слишком маленький, чтобы одному идти по дороге в ад. Я буду держать тебя за руку.

Взвод римлян гнал рабов Эодана к главной группе пленных. Офицер через плечо посмотрел на мальчишек, которых послал за Виккой.

– Хватайте ее, или она убьет себя! – рявкнул он. – Мы не можем торговать мертвым мясом!

Они снова побежали. Рука Викки нашла нож.

Раб Флавий выпрыгнул из-за фургона с багажом. Он наступил ногой на нож. Викка, как затравленное животное, смотрела на его лицо. Он улыбнулся.

– Нет, – сказал он.

Эодан прополз еще один ярд. Викка не видела его. Два легионера добежали до нее, подняли и потащили. Флавий пошел за ними. Вскоре появился другой взвод и нашел Эодана.