Но если бы какое-нибудь из твоих достояний, – продолжал Сократ, – захотело умертвить само себя, независимо от твоего разрешения на эту смерть, то не прогневался ли бы ты на него и не подверг ли бы его наказанию, какому можешь?
А когда кто вспоминает о чем-нибудь по подобию, тогда не необходимо ли ему при этом думать о том, чего недостает или что есть подобного в той вещи, о которой он вспомнил?
Думаешь ли ты, что философу свойственно заботиться о тех так называемых удовольствиях, которые состоят в пище и питье?– Всего менее, Сократ, – отвечал Симмий.– Ну а об удовольствиях любви?– Отнюдь нет.
и это – души людей не добрых, а худых, принужденные блуждать около таких мест в наказание за прежнее дурное свое поведение. И блуждают они дотоле, пока сопровождаемые желанием своего прошлого спутника тела не облекутся в новую плоть. А облекаются они, должно быть, в такие виды, к каким пристрастны были в жизни.
Но прежде не допустили ли мы также, что, пользуясь телом для восприятия чего-нибудь посредством зрения, слуха или другого чувства (ибо воспринимать телесно – значит использовать чувства), душа бывает увлекаема телом к таким предметам, которые никогда не существуют одинаковым образом, и что, касаясь их, она и сама блуждает, возмущается и шатается, как опьяненная?