Цитаты из книги «Диалоги»

А что у многих явилось против меня сильное ожесточение, о чем я и говорил вначале, это, будьте уверены, истинная правда. И если что погубит меня, так именно это;

Сократ. Следовательно, его любят потому, что оно благочестиво, а не потому оно благочестиво, что его любят? Евтифрон. Казалось бы так. Сократ. Но боголюбезное, конечно, боголюбезно и любимо потому, что его любят боги.

Мне не думается, что «где страх, там и стыд». Мне кажется, боясь болезни, бедности и многого тому подобного, люди страшатся всего этого, но нисколько не стыдятся того, чего боятся. Разве, по твоему, не так?

«В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу: Сердце смирись, ты гнуснейшее вытерпеть силу имело»[139].

Нет большего несчастия, как испытывать ненависть к рассуждениям.

душа философа ищет покоя от наслаждений и страданий, следует за рассудком, всегда пребывает в нем, созерцает истинное, божественное, вполне достоверное и питается им

очевидно, он не будет ни слишком радоваться, ни слишком горевать, потому что он уверен в себе

Скорее всего, мы будем побеждены, а вы победите в том случае, если приложите усилия не злоупотреблять славой своих предков и не растрачивать ее, зная, что для уважающего себя человека, нет ничего постыднее, как заставлять почитать себя не ради себя самого, но ради славы предков. Конечно, когда почет родителей переходит на детей, это – прекрасное и великолепное сокровище; но позорно и недостойно мужа пользоваться сокровищницей богатств и почестей и не передавать ее детям, по причине недостатка собственных приобретений и славных дел

Богатство не приносит почета тому, кто приобрел его постыдным образом, – ибо такой человек богат не для себя, а для другого; с другой стороны, красота и сила тела в трусливом и дурном человеке не кажутся чем-то подобающим, а, наоборот, неподобающим, делают обладающего этими качествами более заметным и обнаруживают его трусливость. Всякое знание, отделенное от справедливости и остальных добродетелей, оказывается не мудростью, а плутовством

И действительно, если бы кто захотел справедливо обвинить в чем-либо наше государство, он мог бы по праву сделать это только в том случае, если бы стал утверждать, что оно всегда было слишком исполнено сострадания и всегда было слугой более слабого. Так и в это время, оно не оказалось в состоянии проявить твердость и до конца держаться того, что оно же само решило, – не помогать никому из тех, кто чинили нам обиды, если бы его стали обращать в рабство; наоборот, оно смягчилось и оказало помощь