Ему и самому это интересно. Его беспокоят такие темы с тех пор, как он подслушал разговор Накаты и Карако. Те обсуждали слухи о рифте Мендосино. Накате говорили, что туда попала очень старая мини-подлодка с плексигласовыми иллюминаторами. Карако же слышала, что те были сделаны из термоакрилата. По словам Накаты, судно заклинило прямо посередине зоны рифта. Карако же считала иначе и уверяла, что под ним взорвался гейзер.

Сходились они в одном: в том, как быстро растаяли иллюминаторы. Там даже скелеты превратились в пепел. Что не имело особого значения, поскольку каждую кость в человеческих телах расплющило внешним давлением.

По мнению Фишера, Карако явно говорит дело, но Кларк даже не удосуживается ответить, а просто вплывает в это черное сверкающее облако, где и растворяется. На месте ее исчезновения грязь светится фосфоресцирующими поминками. Рыбный косяк бросается вслед за ней.

– Иногда кажется, что ей абсолютно все равно, – тихо жужжит Фишер. – Словно неважно, умрет она или выживет…

Карако смотрит на него какое-то мгновение, а потом ныряет в сторону выброса.

Из облака гудит голос Кларк:

– Времени мало.

Напарница ныряет во взбаламученную стену со вспышкой света. Стайка рыб – Фишер только сейчас видит, что парочка из них может похвастаться изрядными размерами, – кружится в неожиданном свечении.

«Давай», – говорит Тень.

Что-то двигается.

Фишер резко поворачивается. На долю секунду перед его глазами только Главная улица, расплывающаяся вдали.

А потом что-то большое и черное… и кривобокое появляется из-за генераторов.

– Господи. – Ноги Джерри двигаются сами по себе. – Они идут! – Он пытается крикнуть.

Вокодер сводит все звуки к какому-то карканью.

«Глупо. Глупо. Нас же предупреждали, искры привлекают маленьких рыб, маленькие привлекают больших, и если мы не будем смотреть по сторонам, то легко можем попасться им на пути».

Выброс прямо перед ним, стена осадочных пород, река на дне океана. Он ныряет прямо в нее. Что-то легонько щиплет его за икру.

Все вокруг темнеет, только вспыхивают случайные искорки. Джерри включает головной фонарь; потоки грязи сглатывают луч уже в полуметре от лица.

Но Кларк каким-то образом его замечает.

– Выключи.

– Я ничего не вижу…

– Хорошо. Может, они тоже не увидят.

Фишер вырубает фонарь. Во тьме выхватывает газовую дубинку из ножен на ноге.

В отдалении раздается голос Карако:

– Я думала, они слепые…

– Некоторые.

И у них есть другие чувства, на которые можно рассчитывать. Фишер перебирает в голове список: запах, звук, волны давления, биоэлектрические поля… Здесь, внизу, ничто не полагается на зрение. Оно – всего лишь одна из возможностей.

Джерри надеется, что выброс блокирует не только свет.

Но прямо на его глазах тьма исчезает. Черная мгла становится коричневой, затем почти серой. Слабое мерцание просачивается от прожекторов на Главной улице.

«Это же линзы, – соображает он. – Они компенсируют. Здорово».

Впрочем, далеко он все равно не видит. Словно висит в грязном тумане.

– Помни. – Кларк очень близко. – Они не такие крутые, как выглядят. И в большинстве случаев не могут нанести настоящей травмы.

Поблизости заикается сонарный пистолет.

– У меня нет никакого сигнала, – жужжит Карако.

Молочный осадок вьется со всех сторон. Фишер протягивает вперед руку, та исчезает из виду где-то на уровне локтя.

– Вот блин. – Карако.

– Что…

– У меня что-то к ноге прицепилось, господи, оно огромное…

– Лени! – Джерри кричит.

Удар сзади. Шлепок о затылок. Тень, черная и колючая, исчезает во мгле.

«Эй, а это было не так уж…»

Что-то сжимает ногу. Он смотрит вниз: челюсти, зубы, чудовищная голова, растворяющаяся в тумане.

– Черт побери…

Джерри наносит удар дубинкой по чешуйчатой плоти. Та поддается, словно желатин. Мягкий и глухой стук. Мясо вздувается, рвется; сквозь разрыв начинают вырываться пузыри.

Сзади в него врезается кто-то еще. Грудь в тисках. Он хлещет вокруг наугад. Грязь, пепел и черная кровь вздымаются к лицу.

Фишер слепо хватает, поворачивает. В руке сломанный зуб с половину его руки. Он сжимает пальцы покрепче, и тот раскалывается. Джерри отбрасывает его, берется за дубинку и вонзает ее в бок твари. Еще один взрыв мяса и сжатого углекислого газа.

Грудь освобождается от давления. Вцепившееся в ногу существо не двигается. Фишер опускается ко дну, дрейфует к подножию баритового столба.

Никто на него не нападает.

– Все в порядке? – Голос Лени по вокодеру лишен эмоций. Фишер выдавливает из себя «да».

– Спасибо, Господи, за плохое питание, – жужжит Карако. – Нам бы сейчас здорово досталось, если бы эти ребята получали достаточно витаминов.

Фишер с трудом размыкает челюсти монстра, вцепившиеся в икру. Как бы ему хотелось сейчас перевести дыхание.

«Тень?»

«Я здесь.»

«А у тебя вот так все было?»

«Нет. У меня все случилось быстрее.»

Он лежит на дне и пытается закрыть глаза. Не может: гидрокостюм связан с поверхностью линз, заковывает веки в маленькие мешки.

«Прости меня, Тень. Мне так жаль».

«Я знаю. Все нормально.»

* * *

Лени Кларк стоит обнаженная в медицинском отсеке, наносит распылитель на синяки, красующиеся на ноге. Нет, не обнаженная: линзы по-прежнему на глазах. Фишер видит только кожу.

А этого недостаточно.

Струйка крови бежит по боку прямо из-под впускного отверстия для воды. Лени безучастно вытирает ее и заряжает шприц.

Ее груди маленькие, девичьи. Бугорки. Бедер нет. Тело такое же бледное, как и лицо, за исключением синяков и свежих розовых шрамов от имплантатов. Она кажется анорексичкой.

Она – первый взрослый человек, которого Фишер хочет.

Лени отрывается от дел и видит его в дверном проходе.

– Раздевайся, – говорит она и продолжает работать.

Тот расщепляет поверхность и принимается срывать с себя кожу костюма. Кларк заканчивает с ногой и вонзает иглу в порез на боку. Кровь сворачивается, как по волшебству.

– Они предупреждали о рыбах, – говорит Фишер, – но говорили, что те очень хрупкие. Говорили, мы сможем справиться с ними голыми руками, если захотим.

Лени опыляет надрез фиксатором, стирает излишки.

– Повезло, что тебе столько рассказали. – Она стягивает с вешалки гидрокостюм и проскальзывает в него. – Когда нас послали сюда, то едва упомянули даже о гигантизме.

– Но это же глупо. Они же и тогда о нем знали.

– Говорят, это единственный источник, где рыбы вырастают до таких размеров. Ну, по крайней мере, насколько известно Энергосети.

– А почему? Что тут такого особенного?

Лени пожимает плечами.

Фишер уже разделся до пояса. Кларк смотрит на него.

– Штаны тоже. Тебе же в икру вцепились, так?

Он качает головой.

– Да не стоит беспокоиться.

Она переводит взгляд вниз. Гидрокостюм всего пару миллиметров толщиной и ничего не прячет. Под ее безучастным взором эрекция спадает.

Холодные белые линзы Лени смотрят прямо ему в лицо. Фишер чувствует, как краснеет, как его бросает в жар, но потом вспоминает: она не видит его глаз. Никто не видит.

Здесь почти безопасно.

– Синяки – главная проблема, – наконец произносит Кларк. – Костюм они протыкают нечасто, но сила от укуса все равно доходит.

Твердая и профессиональная ладонь исследует края раны Фишера. Там болит, но он не возражает.

Она сворачивает крышку с тюбика анаболической мази.

– Вот. Вотри.

От контакта боль утихает. Плоть становится теплой, ее пощипывает там, где нанесено лекарство. Джерри протягивает руку, немного испуганный, и пытается дотронуться до Лени.

– Спасибо.

Та без единого слова уворачивается, склонившись, чтобы запечатать ткань. Фишер наблюдает, как штанины скользят вверх по ее ногам. Они кажутся чуть ли не живыми. Впрочем, так и есть, вспоминает он. У костюма есть рефлексы, изменяющие его проницаемость и термопроводимость в зависимости от температуры тела. Он поддерживает – какое слово-то? – а, гомеостаз.

Сейчас Джерри смотрит, как костюм заглатывает тело Кларк, обволакивает гладкой черной амебой, темный лед вместо белизны, но женщина видна сквозь него, оставаясь самым красивым существом, когда-либо встречавшимся Фишеру на Земле. Она так далеко. Что-то внутри говорит – берегись…

«…Иди прочь, Тень…»

…но он не может совладать с собой, ведь до нее так легко дотронуться, она склонилась, застегивая ботинки, а его рука ласкает воздух над ее плечом, пробегает вдоль согбенной спины, так близко, что можно почувствовать жар тела, если бы не этот дурацкий костюм на пути, и…

И она выпрямляется, сталкивается с его ладонью. Лени поднимает голову; что-то пылает под ее линзами. Джерри отводит руку, но уже поздно. Ее тело напрягается, вытягивается струной от ярости.

«Я всего лишь коснулся ее. Я же не сделал ничего плохого. Всего лишь коснулся…»

Она делает один-единственный шаг вперед и говорит:

– Больше этого не делай.

Голос у нее такой ровный, что на секунду он задумывается о том, как бы его передал вокодер под водой.

– Я не хотел… Я не…

– Мне плевать. Больше этого не делай.

На периферии зрения кто-то движется.

– Что-то случилось, Лени? Помочь? – Голос Брандера.

Та качает головой:

– Нет.

– Ладно тогда. – Брандер кажется почти разочарованным. – Я наверху.

Опять движение. Стихающий вдали звук.

– Извини меня, – говорит Фишер.

– Не стоит, – отвечает Лени и, не касаясь его, проходит мимо, в душевую.