Цитаты из книг автора «Питер Уоттс»

Известковый экзоскелет, кератинизированный пластиковый эпидермис. Ничего особенного. – Пластиковая шкура – «ничего особенного»? – скептически переспросила Бейтс. – В такой среде я ожидал и плазмоидов Сандуловичиу[56] увидеть. А пластик – лишь очищенная нефть, органический углерод. Эта штука основана на углероде и даже на белках, хотя ее белки намного устойчивее наших.

Я вглядывался в дисплей, ожидая, что к нам вот-вот нагрянет свора многоруких чудищ. Не нагрянула. Но почерневшая тварь на брюхе робота была вполне реальна. Не галлюцинация. Даже не поддающийся осмыслению плод синестезии и ужаса. «Роршах» оказался обитаем, и его обитатели были невидимы. Временами. Типа того… И одного из них мы только что убили.

Бейтс подняла шум: для нее этот случай стал не очередным куском дерьма в канализации, а шматом, который забил трубу. «Мы ходим по краю, мы едва выживаем в среде, которая обычна для этой штуковины. Но если она начнет сознательно с нами бороться… Мы не можем так рисковать».

Шпиндель был прав: призраки последовали за нами. Мы уже на корабле начали слышать шепчущие голоса, не принадлежавшие Сарасти. Порой даже ярко освещенный кольцевой мирок вертушки плыл и колыхался, стоило взглянуть на него краем глаза – я не раз замечал костлявые, безголовые и многорукие миражи среди балок. Они казались вполне реальными, если смотреть на них искоса, исподволь, но стоило сосредоточиться – и существа превращались в тени, в черные прозрачные пятна на фоне металла. Такие хрупкие, что их можно было просверлить насквозь одним взглядом. Шпиндель сыпал диагнозами как градом. Правда, в основном, всем ставил разные синдромы и помешательства.

– Когда к тебе вернулось зрение? – поинтересовался я. – Как только мы забрались внутрь. – Раньше. Ты видел батарею. – Но упустил, – он хмыкнул. – Хотя я и зрячий, еще тот паралитик, а? Бейтс! Ты там? – Ты потянулся к ней и почти поймал. Это была не слепая случайность. – Нет. Это была ложная слепота. Аманда? Отзовись, пожалуйста. – Ложная слепота? – С рецепторами все в порядке, – рассеянно проговорил он. – Мозг обрабатывает изображение, но не имеет к нему доступа. Управление перехватывает ствол мозга. – То есть ствол видит, а кора нет? – Что-то вроде того.

Краем глаза я уловил за спиной какое-то движение, развернулся в тесном проходе и еле сумел проглотить вскрик: что-то едва различимое, многорукое вывернулось из-под взгляда и нырнуло за угол, тут же сгинув. Да не было его там! Не могло быть. Померещилось…

И если все пойдет по плану, существа, безупречно руководившие многомиллионным кордебалетом, не заметят лишнего танцора на орбитальной сцене. Возможно, нам тупо повезет, и мириады скиммеров, находившихся в это время в поле зрения, не окажутся запрограммированными доносчиками. Приемлемый риск. Если бы мы не были к нему готовы, то с тем же успехом могли остаться дома. Оставалось ждать: четырем оптимизированным гибридам, едва ступившим за порог банального понятия человечества, и одному вымершему хищнику, который предпочел командовать нами, а не сожрать живьем.

– Никогда не слышала про «китайскую комнату»? Челси покачала головой: – Краем уха. Какая-то старая идея, да? – Ей не меньше сотни лет. По сути, разновидность софизма – аргумент, предположительно опровергающий верность теста Тьюринга. Ты запираешь человека в комнате. Через щель в стене он получает листы, покрытые странными закорючками. В его распоряжении есть огромная база данных с такими же закорючками и набор правил, указывающих, как те должны сочетаться. – Грамматика, – догадалась Челси. – Синтаксис. Я кивнул. – Суть в том, что наш подопытный не имеет понятия о значении закорючек или той информации, которую они могут нести. Он знает только, что, получив, допустим, символ «дельта», он должен извлечь пятый и шестой символы из папки «тета» и сложить их с «гаммой». Подопытный выстраивает цепочку знаков, переносит их на лист и опускает его в щель, а сам ложится спать до следующей итерации. Все повторяется, пока парень вконец не съедет от бесполезной и нудной работы. – Так он поддерживает беседу, – закончила Челси. – На китайском, полагаю, наш опыт назвали бы испанской инквизицией.

я постарался ее отсечь и сосредоточиться на дразнившем память полувоспринятом образе. Секунду назад я что-то видел перед собой. На одной из труб… Точно, слишком много сочленений! Прямая и гладкая, она каким-то образом отрастила сустав. Но нет, дело не в трубе… Вспомнил: там притаилось что-то лишнее, что-то… костлявое. Безумие! Нет там ничего. Мы в половине светового года от дома, разговариваем с невидимыми инопланетянами о семейных отношениях, а меня стало обманывать зрение. Если это повторится, надо поговорить со Шпинделем.

Шпиндель ухмыльнулся. – Семенная коробочка… Почему нет? Может, «Роршах» и не размножался, но в том, что он растет, не оставалось никаких сомнений. Его питал непрерывный поток обломков, выпадавших из аккреционного пояса. Мы подобрались достаточно близко, чтобы наблюдать их парад: скалы, горы и мелкая галька, словно мусор, стекали в раковину. Частицы, столкнувшиеся с объектом, прилипали; «Роршах» обволакивал свою добычу как огромная злокачественная опухоль. Поглощенная масса, вероятно, перерабатывалась внутри и перетекала в апикальные[37] зоны роста; судя по микроскопическим изменениям в аллометрии объекта, кончики его ветвей росли. Процесс не прекращался ни на секунду – «Роршах» был ненасытен.