1930-е годы открылись с надеждой для семьи. Мы едва заметили нарастающий мировой финансовый кризис. Я поступил в Бишоп-Стортфордский колледж, небольшую, но стойкую независимую школу, где начал блистать в учебе и, наконец, избавился от плохого самочувствия, которое преследовало меня с рождения. Я вернулся домой на летние каникулы 1931 года, получив школьный аттестат с зачетами по всем предметам. В следующем семестре я должен был присоединиться к университетской группе, рассчитывая на хорошую стипендию в Оксфорде или Кембридже.

Неделю спустя мой мир рухнул. Однажды вечером мой отец пришел домой и сообщил новость о том, что его и Франклина уволили. Прошли дни, прежде чем он смог даже попытаться объяснить, и годы, прежде чем я понял, что произошло.

В конце 1920-х годов Marconi объединился с кабельными компаниями, полагая, что только благодаря сотрудничеству с ними беспроводная связь сможет привлечь инвестиции, необходимые для обеспечения ее превращения в основной способ связи по всему миру. Но по мере развития кризиса беспроводная связь представляла все большую угрозу для интересов кабельных компаний. Они доминировали в новой компании, и были сделаны резкие сокращения в исследованиях беспроводной связи и установке новых систем. Гульельмо Маркони, старый и больной, уехал на пенсию в Италию, но даже его вмешательство не смогло изменить взгляды нового руководства. Франклин, мой отец и многие другие были уволены. В течение следующего десятилетия беспроводная связь на большие расстояния находилась в стагнации, и мы всей семьей пережили годы больших трудностей.

В течение нескольких месяцев мой отец скатился в пропасть алкоголизма. Он больше не мог позволить себе содержать обоих своих сыновей в школе, и поскольку я был старше и у меня уже был школьный аттестат, мне пришлось уйти. Травма от тех событий вернула мне плохое самочувствие, и я страдал хроническим заиканием, которое временами практически лишало меня дара речи. В течение тех коротких летних каникул я превратился из школьника с обеспеченным будущим в человека без будущего вообще.

Решение исключить меня из школы и его влияние на мое здоровье поглотили моего отца чувством вины. Он довел себя до дальнейшего пьянства. Моя мать справлялась, как могла, но, лишенная статуса и дохода, она постепенно замкнулась в себе, пока единственными посетителями не стали медсестры, вызванные, чтобы удержать моего отца после опасно затянувшегося запоя с бутылкой скотча.

Годы спустя, когда я начал разыскивать для МИ-5 англичан благородного происхождения, которые пристрастились к коммунизму в 1930-х годах, этот период моей жизни меня очаровал. Они в полной мере наслаждались привилегированным происхождением и образованием, в которых мне было отказано, в то время как моя семья страдала от капризной руки капитализма. Я на собственном опыте испытал последствия спада и депрессии, однако именно они обратились к шпионажу. Я стал охотником, а они – добычей.

В каком-то смысле объяснение было простым. Это был 1932 год. У меня не было квалификации. Мне было пятнадцать, мне нужна была работа, и у меня было мало времени на политическую философию. Я размещал объявления в личных колонках «ТАЙМС» о любой работе. Первый ответ был от женщины по имени Маргарет Ли, которая управляла небольшой фермой под названием «Ахнадаррох» в Плоктоне, недалеко от Вестер-Росс, Шотландия. Я стал ее батраком. Платы не было, только питание и кров. Но среди холмов и бескрайнего неба Шотландии я постепенно оправился от того, что было раньше, и со временем открыл для себя величайшую любовь в своей жизни – сельское хозяйство.

Маргарет Ли была идеалисткой. Она хотела использовать свою ферму в качестве тренировочной площадки для мальчиков из лондонских трущоб, чтобы они могли получить работу управляющих фермами. В любом случае, идея так и не осуществилась, и вместо этого она решила написать роман о жизни на Ахнадаррохе; она писала, пока я ухаживал за фермой. А вечером, когда я закончил работу по дому, она заставила меня прочитать вслух то, что она написала, пока постепенно мое заикание не прошло. В конце концов книга была опубликована и имела большой успех под названием «Highland homespun».

Весной 1935 года нас выселил из Ахнадарроха домовладелец, жадный до большей арендной платы, чем мы могли позволить себе платить. Мы переехали на другую, более дешевую ферму в Корнуолле, и наша жизнь продолжалась почти так же, как и раньше. В то время моей мечтой было стать ученым-аграрием, исследующим технологии производства продуктов питания. Но с моим ограниченным образованием я не мог надеяться претендовать на стипендию. В 1930-х годах грантов не было. В конце концов, с небольшой помощью Маргарет, моей собственной проницательной семьи и полезной семейной связи с руководителем Святого Колледжа Питера, Оксфорд, я смог собрать достаточно денег, чтобы получить место в Школе сельской экономики. Через год после того, как я поступил в Оксфорд, я женился на своей жене Лоис. Это был 1938 год. Война витала в воздухе. Как и большинство молодых людей, мы чувствовали, что нам недолго осталось быть вместе.

К тому времени, когда я поступил в Оксфорд, мой отец начал восстанавливать ущерб, нанесенный предыдущими шестью годами алкоголизма. По наущению моей матери он снова начал работать в компании Маркони консультантом. И отчасти, я думаю, его потрясло осознание того, что война снова неминуема. Желая помочь, как и в 1915 году, он обратился к сэру Фредерику Брандретту из научной службы ВМС. Брандретт откровенно сказал ему, что его репутация алкоголика делает невозможным получение руководящей должности. Вместо этого Брундретт предложил ему должность рядового научного сотрудника на испытательный срок. Я всегда чрезвычайно восхищался своим отцом за это. Он пожертвовал половиной того, что зарабатывал в компании Marconi в качестве консультанта, чтобы прийти и работать на экспериментальном стенде с учеными, которые были на двадцать лет моложе его. Он не делал никаких сомнений в том, что когда-то был руководителем исследований в Marconi. В некотором смысле, я думаю, он стремился искупить вину за прошлое; но он также искренне верил, что приближается война и что каждый обязан внести свой вклад.

Его многолетний опыт сканирования эфира гарантировал, что его карьера вскоре снова расцветет. Ему поручили технические разработки Y-перехватов – тактических перехватов немецких сообщений, – а позже он стал главным научным сотрудником в Управлении связи Адмиралтейства. Он снова вернулся в Большую игру и заново открыл для себя свою молодость. К 1943 году он был ответствен за составление планов подачи сигналов на День «Д»^[9]. Это была масштабная задача. Но после каждого рабочего дня он до рассвета сидел со своим радиоприемником, слушая трескотню азбуки Морзе, записывая и анализируя ее, готовясь к следующему дню. Я часто думаю, что он был счастливее всего, сгорбившись над этими сетами, с наушниками на голове, пытаясь разобраться в таинственной электронной вселенной.

С началом войны Школа сельской экономики закрылась, и мой наставник Скотт Уотсон стал главным научным сотрудником Министерства сельского хозяйства, забрав с собой большую часть персонала, чтобы приступить к жизненно важной задаче по заготовке продовольствия в стране. Теперь я был единственным членом семьи, каким-либо образом не вовлеченным в военные действия. Я написал Брундретту в надежде, что для меня может найтись место где-нибудь в Адмиралтействе. К моему удивлению, я получил телеграмму с приглашением в его офис.

Брундретт знал меня много лет. Он был увлеченным фермером, успешно разводившим коров голштинской породы, и его очень интересовал мой опыт в Ахнадаррохе. Он спросил меня, что, по моему мнению, я мог бы делать в Адмиралтействе, и я объяснил, что годы, проведенные за наблюдением за работой моего отца, дали мне такое хорошее представление об электронике, какое я мог бы получить в университете. В течение десяти минут он договорился о том, чтобы я приступил к работе в исследовательской лаборатории Адмиралтейства на следующей неделе.

Моим отделом в исследовательской лаборатории Адмиралтейства (ARL) великолепно руководил Стивен Баттеруорт, которого по какой-то неизвестной причине всегда звали Сэм. Он был высоким, худощавым мужчиной с копной вьющихся темных волос. Он непрерывно курил трубку, работал как сумасшедший и собрал вокруг себя команду необычайно талантливых молодых ученых, включая Мэсси, Ганна, Вигглсворта, Бейтса и Крика. Я чувствовал себя ужасно неуверенно, когда прибыл в ARL, из-за отсутствия у меня квалификации. Каждую ночь я сидел за кухонным столом в нашей маленькой квартирке в Хэмптон-Уик, изучая физику по учебникам, когда рядом падали немецкие бомбы. Но Баттеруорт был постоянным источником поддержки. Его единственный недостаток был его величайшей силой. Он выполнял свою работу тихо, предоставляя другим заниматься саморекламой. В конце войны наградой за его гений и его тихое усердие стало его забвение.

Вклад Исследовательской лаборатории Адмиралтейства в победу в войне был сильно недооценен. Одной из самых насущных проблем, с которыми столкнулась Британия в начале войны, была угроза магнитных мин. ARL начала работу по разработке систем размагничивания для нейтрализации магнитных полей наших кораблей и, таким образом, их защиты. Без действительно эффективной системы наша способность сражаться в 1940 году была бы серьезно под вопросом.

Например, в Дюнкерке тысячи мин усеяли мелководье у побережья. Гитлер был убежден, что это предотвратит любую массовую эвакуацию британских войск. Баттеруорт знал, что немецкие мины действуют только на северный полюс вниз, и предложил намагнитить наши корабли южным полюсом вниз, чтобы корабли отражали мины. Адмиралтейство приступило к масштабной программе изменения магнитного поля всех кораблей, идущих в Дюнкерк. Результатом стало то, что ни одно судно не было потеряно из-за мин.

В суматохе войны у молодых людей не было иного выбора, кроме как погибнуть. Вскоре после Дюнкерка мне и другому молодому ученому ARL, Рэю Госсейджу, дали задание размагнитить линкор «Принц Уэльский». Судно стояло в сухом доке в Розайте, и его следующий рейс должен был доставить Уинстона Черчилля на Атлантическую конференцию с Рузвельтом. Она была построена на верфи в Белфасте. Из-за чего его магнитное поле распространялось вокруг корпуса, а не имело четкой направленности. Первоначальное размагничивание оказалось неудачным, и оно считалась крайне небезопасной в своем нынешнем виде.

Госсейдж и я разработали импровизированную систему отключения намагничивания корабля, намотав гигантскую катушку вдоль корабля. Затем мы включили ее, подключив к батарее подводной лодки. На организацию всей операции ушло несколько дней, и в ней участвовал весь экипаж корабля. Когда мы наблюдали из сухого дока в Розайте, сотни мужчин работали в унисон с нашими командами, хотя нам обоим было едва за двадцать.

Наука в военное время – это часто случай импровизации с имеющимися материалами, решения проблемы как можно лучше в данный момент, вместо того чтобы планировать на десять или пятнадцать лет вперед, когда может быть слишком поздно. Война сформировала мой дальнейший подход к технической разведке. Это научило меня ценности импровизации, а также показало, насколько эффективными могут быть операции, когда люди действия прислушиваются к молодым людям, верящим в практическую науку изобретательства. К сожалению, к концу войны это отношение практически исчезло; мертвая рука бюрократов начала выдавливать жизнь из Англии.

Начиная с 1942 года, я работал над первыми системами обнаружения сверхмалых подводных лодок. Они успешно использовались для защиты гаваней во время высадки сил союзников в Северной Африке, а затем в Северо-Западной Европе.

Технические проблемы размагничивания подводной лодки намного сложнее, чем проблемы размагничивания корабля, но в конце концов я обнаружил, что электромагнит, размещенный по всей длине подводной лодки и подпитанный нужным количеством тока, нейтрализует петли подводных детекторов на морском дне.

К концу войны курс моей жизни безвозвратно изменился. Хотя сельское хозяйство оставалось моей первой любовью, мне явно было суждено к нему не возвращаться. Вместо этого я участвовал в послевоенном конкурсе научной гражданской службы под председательством Си Пи Сноу. Он был разработан для отбора лучших ученых из сотен, набранных во время войны. Я сдал тест, набрав 290 баллов из 300 возможных. Баттеруорт тепло поздравил меня. Все эти ночи, проведенные за учебниками, наконец-то окупились, хотя заслуга в основном принадлежала ему.

Мой отец вернулся в компанию Marconi в качестве главного инженера в 1946 году, и в том же году я начал работать главным научным сотрудником в исследовательской лаборатории электроники сервиса. В течение следующих четырех лет мы тесно сотрудничали друг с другом, судебные процессы 1930-х годов были невысказанной связью между нами, пока телефонный звонок сэра Фредерика Бранд-Ретта в 1949 году не привел МИ-5 в мою жизнь.