10

Чувство голода не отпускало, как бы Майкл ни старался отвлечься. Об отсутствии еды постоянной тупой болью напоминал живот, в нем как будто что-то саднило. Голова шла кругом, руки тряслись. Не думать о пище было просто невозможно. Стоило бедняге отвлечься от сочных бургеров с толстыми ломтями картошки фри и кетчупом, как на смену им пришел аромат печеных омаров. Затем потянулась целая вереница блюд из поджаренной кукурузы, грибов с чесноком, яичницы, сарделек, шипящей грудинки.

Крышка гроба неумолимо нависала прямо над лицом, и Майкл снова поддался панике, хватая ртом и жадно глотая воздух. Он закрыл глаза, пытаясь вообразить, будто все в порядке, будто он сейчас где-нибудь в теплых краях, плавает на своей яхте в Средиземном море. Вокруг плещутся волны, над головой реют чайки, а воздух такой свежий и ароматный. Вот только стенки гроба отчаянно напирали. Стискивали кости. Харрисон нашарил на груди фонарик и включил его. Батарейка уже садилась, и работать ей явно оставалось недолго. Осторожно открутив крышку виски дрожащими пальцами, Майкл поднес горлышко бутылки к губам. Сделал один мизерный глоток и прополоскал алкоголем спекшуюся и вязкую глотку, по капельке смачивая все доступные места и смакуя каждую секунду. Паника отступила, дыхание замедлилось.

Лишь через несколько минут после глотка, после того, как утихло теплое жжение, распространившееся вниз по пищеводу и затем по всему животу, Майкл позволил себе сосредоточиться на задаче завинчивания крышечки. Виски оставалось полбутылки. По одному глоточку в начале каждого часа.

Все строго по графику.

В целях экономии он выключил фонарик. Каждое движение требовало усилий. Конечности одеревенели, и Майкла то трясло от холода, то вдруг прошибало липким лихорадочным потом. Пульсирующая боль в голове не прекращалась – ему отчаянно требовалась хотя бы таблетка парацетамола. Было жизненно необходимо услышать шум сверху, человеческие голоса. Выбраться отсюда.

И еще ему позарез нужна была еда.

Каким-то невероятным чудом батарейки в рации и фонарике оказались одного типа. Так что у него имелся некоторый их запас. По крайней мере, хоть какая-то хорошая новость. Единственная хорошая новость. Впрочем, нет, была и еще одна: через час он сможет сделать очередной глоточек виски.

Все строго по графику, во всем должен быть порядок. Это позволяет бороться с паникой и сохранять ясность ума.

Пять лет назад Майкл в составе команды тридцативосьмифутовой яхты принимал участие в плавании через Атлантику, из Чичестера в Барбадос. Двадцать семь дней в море. Причем на протяжении пятнадцати из них по курсу следования бушевал шторм, ни разу не утихавший ниже семи баллов, а временами достигавший и всех десяти-одиннадцати. Пятнадцать дней ада. Четыре часа вахты, четыре часа отдыха. Всякий раз, когда судно снова и снова низвергалось с гребня волны, у него в теле сотрясалась каждая косточка, а на корабле звенела каждая цепь, билась о палубу или такелаж каждая бочка, в шкафах громыхали каждый нож, вилка и тарелка. И выдержали они тогда благодаря строгому порядку, неуклонному соблюдению графика. Благодаря разделению каждого дня на периоды в несколько часов, каждый из которых отмечался скромным поощрением. Кусочком шоколада. Глотком алкоголя. Несколькими страницами романа. Взглядом на компас. Завершением смены по откачке воды из трюма.

Соблюдение порядка обеспечивает структуру. Структура дает перспективу. А перспектива – горизонт.

Если смотреть на горизонт, становится спокойнее.

И вот теперь Майкл отмерял каждый час глоточком виски. У него оставалась еще половина бутылки, а горизонтом служила часовая стрелка наручных часов. «Лонжин» с посеребренным ободом и светящимися римскими цифрами, которые купила ему Эшли. Более шикарных часов у него в жизни не было. Эшли вообще обладала великолепным вкусом. И конечно же, шиком. В ней все было классным – кудри ее каштановых волос, походка, доверительная манера общения, классически прекрасные черты лица. Майклу нравилось входить вместе с ней в помещения, полные людей. Куда угодно. Все сразу же поворачивались и дружно таращились на Эшли. Боже, его так и распирало от гордости! Было в ней нечто особенное. Совершенно уникальное, абсолютно неповторимое.

Его мать, кстати, говорила то же самое, хотя ни об одной из его прежних подружек ни разу не отозвалась одобрительно. Просто Эшли была другой. Раньше она работала на маму – и очаровала ее. Это было еще одно качество, которое Майкл любил в своей невесте: она могла очаровать любого. Даже самого что ни на есть паршивого клиента. Он влюбился в нее в тот самый день, когда Эшли пришла к ним с Марком в офис на собеседование. И вот теперь, шесть месяцев спустя, они уже собираются пожениться.

В паху и бедрах нестерпимо зудело. Раздражение кожи. Майкл уже давно махнул рукой на мочевой пузырь. Как-никак прошло двадцать шесть часов.

Наверное, что-то случилось, вот только что? Двадцать шесть гребаных часов он вопил в рацию, набирал номера по мобильнику и получал одно и тоже чертово уведомление: «Нет связи».

Вторник. Эшли настаивала, чтобы он устроил мальчишник пораньше, за несколько дней. «Ты напьешься, и потом тебе будет плохо. А мне не хочется, чтобы ты был в таком состоянии в день свадьбы. Проведи свой мальчишник в начале недели, чтобы успеть отойти».

Наверное, в сотый раз уже Майкл уперся руками в крышку гроба. А может, в двухсотый. Или даже в тысячный. Но все так же без толку. Еще он пытался проковырять в крышке дырку, единственным доступным ему твердым орудием – корпусом рации. Мобильник и фонарик были пластиковыми. Однако и рация оказалась недостаточно крепкой.

Майкл снова включил передатчик.

– Эй! Есть там кто? Отзовитесь!

Только слабое потрескивание в ответ.

Внезапно в голову ему пришла ужасная мысль. А вдруг и Эшли тоже в этом замешана? Не потому ли она так настаивала на проведении мальчишника в начале недели, во вторник? Чтобы упрятать его здесь – где бы это «здесь» ни находилось – на целые сутки, а то и дольше, рассчитывая таким образом избавить себя от лишних хлопот?

Нет, быть того не может. Ей ведь известно о его клаустрофобии, и к тому же в Эшли нет ни капли жестокости. В первую очередь она всегда думает о других, беспокоится об их нуждах.

Количество подарков, преподнесенных Эшли его матери и ему самому, приводило Майкла в замешательство. И ведь все до одного оказывались поразительно удачными. Мамины любимые духи. Компакт-диск ее любимого певца Робби Уильямса. Кашемировый джемпер, как раз такой, какой ей очень хотелось иметь. Вожделенный им радиоприемник «Боуз». И как только Эшли прознавала обо всех этих вещах? Благодаря врожденной способности, дару – одному из бесконечного списка достоинств, делавших ее такой исключительной личностью.

А его самого – счастливейшим мужчиной на свете.

Свет фонарика потускнел, причем заметно. Майкл выключил его ради экономии заряда и теперь вновь неподвижно лежал в темноте. Спустя какое-то время он обратил внимание на то, что дыхание у него участилось. А что, если…

Если парни вообще никогда не вернутся?

Было почти полдвенадцатого ночи. Майкл лежал и вслушивался, не донесется ли шум голосов, свидетельствующий о приближении друзей.

Вот ей-богу, он нисколько не станет злиться на ребят за идиотскую шутку, лишь бы только выбраться отсюда. Майкл снова взглянул на часы. Уже почти полночь. Ничего, они появятся уже совсем скоро, буквально с минуты на минуту.

Должны появиться.

11

Над ним с ухмылкой стояла Сэнди, заслоняя собой солнечный свет. Намеренно дразнила его. Белокурые волосы свисали по обеим сторонам ее веснушчатого лица, касаясь щек Роя.

– Эй! Мне нужно читать… отчет… Я…

– Фу, какой ты скучный, Грейс! Вечно одно и то же! – Она чмокнула его в лоб. – Читать-читать-читать, работать-работать-работать! – (Снова поцелуй.) – Ну сколько можно? Я тебе больше не нравлюсь, да?

На ней было летнее платьице с таким огромным вырезом, что груди едва не вываливались из лифа. Рой краем глаза заметил ее длинные загорелые ноги под вздернутым подолом и внезапно почувствовал, что заводится.

Он обхватил лицо Сэнди руками и притянул к себе, не отрывая взгляда от ее доверчивых голубых глаз и ощущая, как невероятно – страстно, глубоко – любит ее.

– Я боготворю тебя, – произнес Рой.

– Да что ты? – кокетливо отозвалась она. – Ты действительно боготворишь меня? Любишь больше, чем свою работу? – Жена высвободилась, насмешливо скривив губки.

– Я люблю тебя больше, чем что-либо в…

И внезапно на него обрушилась тьма. Словно бы из розетки выдернули штепсель.

В холодном, пустом воздухе в ушах Грейса отдалось эхо его собственных слов.

– Сэнди! – крикнул он, но зов застрял в горле.

Солнечный свет померк до бледно-оранжевого сияния: сквозь занавески в спальню просачивалось уличное освещение.

Электронные часы показывали две минуты четвертого.

Рой лежал весь в поту, с широко открытыми глазами и трепещущим, словно буй в шторм, сердцем в груди. С улицы донеслось громыхание мусорного бака, – наверное, в нем копалась кошка или лисица. Спустя пару секунд послышался рокот мотора – это, похоже, сосед, который живет через два дома: он работает таксистом и возвращается поздно ночью.

Какое-то время Грейс не шевелился. Закрыл глаза, восстановил дыхание и попытался вернуться в сон, отчаянно удерживая его в памяти. Как и все сны о Сэнди, регулярно его посещавшие, этот ощущался поразительно реальным. Как будто они по-прежнему были вместе, но просто в разных измерениях. Ах, если бы он только мог каким-нибудь образом обнаружить портал, преодолеть барьер, тогда они снова были бы вместе – по-настоящему, и все у них было бы хорошо, и они были бы счастливы.

Чертовски счастливы.

Грейса накрыло гигантским валом печали. Которая, стоило ему лишь вспомнить, что случилось накануне, вскоре обернулась ужасом. Газета. Чертов заголовок в «Аргусе» вчера вечером. На Роя вновь лавиной нахлынули все переживания. Черт, вот же попал! Журналисты теперь на славу порезвятся. Критику он еще выдержит. А вот с насмешками будет сложнее. Ему и без того доставалось от некоторых коллег за увлечение сверхъестественным. Предыдущий главный констебль, и сам испытывавший вполне естественное любопытство к паранормальным явлениям, предупреждал Грейса, что, если его интересы станут общеизвестны, это может отрицательно сказаться на перспективах повышения по службе.

– Все мы знаем, Рой, что у тебя особый случай, ты пристрастился к мистике после исчезновения Сэнди. Тут, как говорится, все средства хороши: никто тебе слова не скажет, переверни ты хоть каждый камень на всей чертовой планете. На твоем месте каждый из нас поступил бы точно так же. Только, ради бога, держи это при себе, ни в коем случае не светись на работе.

Временами Грейсу казалось, будто он наконец-то готов оставить Сэнди в прошлом, перевернуть страницу и начать жить заново. А порой, вот как сейчас, например, он отчетливо осознавал, что едва ли вообще сумеет когда-нибудь забыть жену. Ужасно хотелось обнять ее, прижаться к ней, поделиться своими проблемами. Она всегда была оптимисткой, смотрела на вещи легко и была очень практичной. В самом начале его работы в управлении, когда Независимая служба по расследованию действий полиции обвинила Роя в применении чрезмерной силы при аресте грабителя, Сэнди помогла мужу с честью выдержать разбирательство, которое запросто могло положить конец его карьере. В итоге Роя оправдали, в значительной степени благодаря тому, что он следовал советам жены. Уж она бы точно знала, как ему поступать в нынешней ситуации.

Иногда Грейс задумывался, а не пытается ли Сэнди посредством этих снов связаться с ним. Оттуда, где она сейчас находится.

Джоди, сестра Роя, не переставала твердить, что пора уже жить дальше, что нужно принять тот факт, что Сэнди мертва, сменить наконец ее голос на автоответчике, вынести ее одежду из спальни и косметику из ванной, короче говоря – а Джоди умела выражаться очень кратко, – разобрать мемориал Сэнди и начать все заново.

Вот только разве Грейс мог так поступить? А вдруг Сэнди до сих пор жива и ее удерживает в плену какой-нибудь маньяк? Он должен по-прежнему искать, продолжать вести дело и обновлять фотографии, отражающие ее вероятную нынешнюю внешность, внимательно разглядывать лица всех женщин, которых встречает на улице или замечает в толпе. И он будет продолжать свои поиски до тех пор, пока…

Пока что?

Короче, и так все ясно. Обсуждать тут нечего.

В тот день, когда Рою исполнилось тридцать, Сэнди разбудила его утром, держа в руках поднос с крошечным пирожным с одной свечкой, бокалом шампанского и неприличной поздравительной открыткой. Грейс распечатал ее подарки, а потом они занялись любовью. На работу он выехал позже обычного, в 9:15, и прибыл в брайтонский полицейский участок в тридцать пять минут десятого, опоздав на оперативное совещание по делу об убийстве. Рой обещал вернуться домой пораньше, чтобы отправиться на праздничный ужин вместе с другой супружеской парой – с его тогдашним лучшим другом, Диком Поупом, тоже детективом, и его женой Лесли, с которой Сэнди неплохо ладила, – однако день выдался суматошным, так что порог своего жилища он переступил почти на два часа позже намеченного срока. Сэнди дома не оказалось.

Сначала Грейс решил, что жена разозлилась на него за опоздание и таким образом выражает протест. В доме царила чистота, ее машины и сумочки не было, признаки борьбы отсутствовали.

Двадцать четыре часа спустя автомобиль обнаружили на площадке кратковременной стоянки в лондонском аэропорту Гэтвик. В утро исчезновения Сэнди с ее кредитки были зафиксированы два платежа: 7 фунтов 50 пенсов в аптеке «Бутс» и 16 фунтов 42 пенса за бензин на заправочной станции возле супермаркета «Теско». Другую одежду и какие-либо личные вещи она с собой не взяла.

Их соседи по тихой улочке, располагающейся в непосредственной близости от набережной, ничего не заметили. С одной стороны от Грейсов проживала слишком уж дружелюбная греческая семья, владевшая в городе парой кафе, однако они тогда были в отъезде, в отпуске. С другой стороны обитала почти совсем глухая престарелая вдова, имеющая привычку спать с включенным на полную громкость телевизором. Прямо сейчас, в 3:45 ночи, сквозь смежную стену их дуплекса доносились звуки американского боевика – грохот выстрелов, визг шин, завывание сирен. Старуха в тот день тоже ничего не видела.

Особые надежды Грейс возлагал на Норин Гринстед из дома напротив. Эта вездесущая шустрая дамочка на седьмом десятке всегда знала, кто на их улице чем занимается. Если она не ухаживала за страдающим болезнью Альцгеймера мужем Лэнсом, недуг которого неуклонно прогрессировал, то обязательно торчала перед домом, нацепив желтые резиновые перчатки: намывала свой серебристый «ниссан», или поливала из шланга подъездную дорожку, или же надраивала окна или что-нибудь другое, требующее – а может, и нет – мойки. Миссис Гринстед даже выносила из дома вещи, чтобы почистить их на дорожке.

Мало что ускользало от ее взора. Тем не менее, как ни странно, пролить свет на загадочное исчезновение Сэнди она, увы, тоже не смогла.

Грейс включил торшер и встал с постели. Взгляд его задержался на выставленной на трюмо фотографии в рамке, где были запечатлены они с Сэнди. Снимок был сделан в оксфордской гостинице, во время проведения конференции по генетической дактилоскопии, за несколько месяцев до ее исчезновения. Рой, в костюме и при галстуке, развалился в шезлонге, а Сэнди, в вечернем платье и с высокой прической, прижалась к нему, лучезарно улыбаясь своей неповторимой улыбкой официанту, которого супруги попросили запечатлеть их.

Рой подошел к трюмо, взял фотографию и поцеловал ее. Затем поставил снимок на место и направился в санузел помочиться. С недавних пор он стал просыпаться посреди ночи, чтобы справить нужду, а все потому, что следовал новомодному веянию – выпивать рекомендуемый сторонниками здорового образа жизни ежедневный минимум, восемь стаканов воды в сутки. Выйдя из туалета, Грейс тихонько спустился вниз, по-прежнему одетый в одну лишь футболку, которую использовал в качестве пижамы.

Сэнди обладала отменным вкусом. Их дом, как и прочие на этой улице, сам по себе особой презентабельностью не отличался – построенный в 1930-х годах дуплекс в неотюдоровском стиле с тремя спальнями, – однако она сумела придать жилищу красоту и шарм. Сэнди обожала просматривать воскресные газетные приложения, женские и дизайнерские журналы, вырывать из них страницы и делиться с мужем замыслами. Часами они вместе обдирали старые обои, шлифовали паркет, лакировали и красили.

Жена Роя увлекалась фэншуй и устроила во дворе маленький садик с фонтаном. Расставила по всему дому свечи. Старалась покупать только экологически чистые продукты. Ее мысли занимала каждая мелочь, она обо всем расспрашивала и всем интересовалась, и Грейсу это нравилось. То были прекрасные времена, когда они созидали собственное будущее, цементировали свою жизнь, строили планы.

А еще Сэнди была прекрасной садовницей. Разбиралась в цветах, травах, кустарниках и деревьях. Знала, когда что сажать, как правильно подрезать и прочее. Рою нравилось подстригать газон, но на этом его садоводческие навыки и заканчивались. Теперь сад пребывал в унылом запустении, и Грейса не оставляло чувство вины за это. Иногда он задумывался, как Сэнди отреагирует, увидев, во что превратилось ее любимое детище, если вернется.