Читать книгу «Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия» онлайн полностью📖 — Питера Акройда — MyBook.
image

2
Дом, милый дом

Вдали от королевского дворца и здания парламента протянулись бесконечные улицы с недавно возведенными домами. Дома представляли собой либо сдвоенные, либо отдельно стоящие двухэтажные здания из красного кирпича с покрытыми шифером крышами, эркерами, деревянными рамами, створчатыми окнами и небольшими садиками перед входом. Заглянув за живую изгородь, скрывающую от лишних глаз эти новые жилища, прохожий разглядел бы на подоконнике за кружевными занавесками ряд тщательно подобранных предметов. Своей чистотой, аккуратностью и скромным комфортом «пригородное» жилье словно бы оповещало окружающих, как довольны жизнью и процветают здешние обитатели. Население пригородов стремительно выросло именно в Эдвардианскую эпоху: в 1910 году во «внешнем Лондоне» проживал почти миллион людей.

Новым домам давали имена – например, «Дивный вид» или «Лавры». Архетипичный житель пригорода Чарльз Путер, главный герой классического поздневикторианского сочинения Джорджа и Уидона Гроссмитов «Дневник ничтожества», обитал как раз в «Лаврах». Обычно такие дома располагались кварталами или вдоль тупиковых улиц. Поблизости непременно находился парк, гольф-клуб или боулинг, а также целый ряд магазинов. По утрам мужчины в черных костюмах, шляпах-котелках и с зонтиками в руках спешили на службу, молодые матери толкали коляски с младенцами, а мальчишки из продуктовой лавки и газетного киоска разносили заказы к дверям. На этих улицах почти не встречались играющие дети. То была квинтэссенция «средней Англии».

Проблемы коммерческих и промышленных городских центров отсутствовали в пригородах. Пропитанные иллюзорным духом сельской романтики, с их рядами деревьев вдоль улиц и лужайками зеленой травы, они стали негородскими городами для тех, кто мог позволить себе бежать из сутолоки центральных районов. Чем зеленее и просторнее был пригород, тем выше поднимались цены на жилье и тем больше оказывался процент жителей-собственников. Дом в зеленом Балхэме к югу от Лондона продавали примерно за 1000 фунтов стерлингов, а сдавали за двенадцать шиллингов в неделю; такие расходы мог осилить лишь средний класс.

В самом низу пригородной прослойки находились специалисты-ремесленники, руководившие мастерскими; вышестоящие обращались к ним не просто по фамилии, а добавляя «мистер». В эту же группу входили лавочники, мастеровые, владельцы пабов и дешевых пансионов, учителя и мелкие торговцы. Они, как правило, арендовали дома во внутренних пригородах и держали одного слугу, что, с одной стороны, было необходимо в трудоемком эдвардианском домохозяйстве, а с другой – свидетельствовало о более высоком статусе хозяев, демонстрируя, что их уровень жизни на порядок выше, чем у полуквалифицированных или вовсе неквалифицированных фабричных рабочих и прочих поденщиков. Таким людям из низов «держащего прислугу класса» чувство собственного превосходства не позволяло якшаться с рабочим людом в пабах, при том что сами они не могли себе позволить часто ходить по ресторанам, ориентированным на средний класс. Зачастую им едва хватало средств на поддержание своего социального статуса – а в эдвардианской Англии это было главное. Ситуация, когда семья скатывалась вниз по общественной лестнице и перебиралась из внутренних пригородов в центр, рассматривалась как трагическая и необратимая. Причиной трагедии могло стать банкротство, потеря работы, болезнь или смерть члена семейства.

Клерки, работающие в городских конторах, чувствовали себя более уверенно; это же относится к государственным служащим, счетоводам, младшим управленцам, зарабатывающим в год от 300 до 700 фунтов стерлингов. Они обычно нанимали двух и более слуг и могли осилить покупку дома во внутренних пригородах – таких, как, например, Чорлтон и Уитингтон вблизи Манчестера. При этом более зеленые внешние пригородные зоны оставались для них недоступны, хоть и желанны. Самые привлекательные и элегантные пригороды колонизировала верхняя прослойка среднего класса: владельцы предприятий, оптовые торговцы, а также бухгалтеры, архитекторы, юристы, адвокаты, врачи, ветеринары, банкиры, страховщики и землемеры, составлявшие профессиональную прослойку населения. На протяжении всего XIX века они становились все более влиятельными и организованными, объединяясь по профессиональному признаку. Их доходов хватало на то, чтобы держать нескольких слуг и давать детям образование в частных школах. По завершении обучения мальчики зачастую продолжали дело отца; девочкам в ожидании брака рекомендовалось работать стенографистками или гувернантками.

Жители пригородов регулярно ездили в город, пользуясь недавно введенными маршрутами общественного транспорта: трамваев, омнибусов, наземных и подземных поездов. К примеру, Балхэм соединялся с лондонским Сити линией метро через станции «Кеннингтон» и «Стокуэлл», а из Дидсбери на центральный вокзал Манчестера ходил наземный поезд. Самым дешевым транспортом были трамваи, где действовали особые «рабочие расценки», позволяющие рано утром проехать до десяти миль за одно пенни. И именно потому, что трамваи пользовались особой популярностью у рабочих, средний класс презирал их и предпочитал поезда.

Как только за пределами города строилась новая станция метро, тут же рядом вырастали офисы агентств недвижимости, предлагающих земельные участки перекупщикам, фирмам-застройщикам и частным клиентам. В 1907 году Голдерс-Грин к северу от Лондона соединили железной дорогой с Сити – через вокзалы Черинг-Кросс и Юстон и станцию Хэмпстед. Туда немедля явилась армия строителей. «С утра до ночи, – писала местная газета в 1910 году, – раздается гул и грохот, напоминающий отдаленные раскаты грома». Вокруг станции, вдоль железнодорожной линии и обычных дорог вырастали крытые черепицей островерхие крыши новых, наполовину деревянных сдвоенных домов. Ни общего плана развития территории, ни контроля местной администрации попросту не существовало, так что ради большей прибыли дома строили впритык друг к другу. Хаотичная и неуправляемая застройка не брала в расчет ни качество жизни переезжающих сюда людей, ни сохранение окружающей сельской среды. Уже в 1914 году казалось невероятным, что всего десятилетие назад в Голдерс-Грин росло множество деревьев и живых изгородей.

Непрерывный рост подобных внешних городов создавал впечатление, что и население Англии тоже растет. Однако в противоположность континентальным многоквартирным блочным домам или старой английской террасной застройке не так плотно застроенные пригороды в действительности раскрывали совершенно иную демографическую тенденцию. Жилье нового типа привлекало пожилых людей. Именно при Эдуарде впервые за все время ведения переписей прирост населения в Англии замедлился. Между 1900 и 1910 годами количество рождений снизилось с тридцати шести до двадцати четырех на 1000 человек; население росло только за счет снижения смертности и все возрастающей иммиграции.

Снижение рождаемости и смертности означало, что Англия больше не та молодая и бодрая страна, какой была в начале правления Виктории. В 1841 году половине жителей не исполнилось двадцати лет, а к 1914-му доля таких молодых людей снизилась до одной трети. Эта тенденция породила новый всплеск тревоги относительно жизнеспособности нации, в то время как растущая иммиграция подстегивала ксенофобию, и многие жаловались, что «Англия сдалась на милость ирландцев и евреев». Общественная озабоченность «испорченностью» расы и предположительным «загрязнением» англосаксонской крови привела к принятию в 1905 году Закона об иностранцах, предложенного консерваторами и ограничивающего иммиграцию в Британию из не принадлежащих империи территорий.

* * *

Лейтмотив пригородной жизни – уединенность, тихая семейная жизнь и респектабельность. Живая изгородь перед фасадом сдвоенного дома и забор, отделяющий задний двор, гарантировали, что «дом, милый дом» становился крепостью для обитающей там семьи. Соседи не причиняли друг другу беспокойства, лишь изредка обмениваясь парой слов. И все же все вокруг были в курсе вашего финансового и социального положения: о статусе хозяев говорил сам размер дома и весь его вид. Наиболее состоятельные семейства задавали стандарты, на которые равнялись остальные: смысл жизни в таком квартале чеканно выражен в расхожей с 1913 года фразе – «быть не хуже Джонсов», то есть стараться не отставать от соседей. Кроме того, случись какое-нибудь моральное падение, к примеру – нежелательная беременность, соседи немедля узнавали об этом. Порядочность и благопристойность, за которыми строго следило окрестное общество, пронизывали всю пригородную жизнь, и эпитет «респектабельный» стал синонимичным английскому среднему классу.

Одержимый благополучием и благосостоянием пригородный средний класс, разумеется, сделался предметом литературных насмешек. «Мы способны проживать глупые, нереальные, ничтожные жизни в собственных вольерах, – говорит один такой обыватель, персонаж рассказа Саки[9], писателя из верхней прослойки среднего класса, – и при этом убеждаем себя, что мы – по-настоящему свободные мужчины и женщины, ведущие разумное существование в разумной сфере»[10]. Другие авторы насмехались над «простецкими» культурными сообществами новых жилых кварталов – театральными, хоровыми и флористическими кружками, коих появилось не меньше, чем боулинг- и гольф-клубов, почти безраздельно захвативших свободное время обитателей пригородов. Немало презрения и осуждения доставалось и собственно пригородам. В романе 1910 года «Говардс-Энд» Э. М. Форстер[11] описывал пятно «бурой ржавчины», расползающееся от Лондона в сельскую местность.

Некоторые интеллектуалы защищали пригороды. Радикальный либерал и член парламента Чарльз Мастерман предрекал, что они станут ведущей формой городской жизни в XX веке и заменят сельскую местность в качестве питательной среды для новых «английских йоменов». Считалось, что население пригородов, заряженное викторианскими ценностями (такими, как самопомощь, принцип невмешательства и индивидуализм), отличается особой энергией, амбициями, прагматизмом и агностицизмом. К тому же средний класс начинал свое восхождение как новая политическая сила. Реформы 1860-х и 1880-х частично включили его в число избирателей, а в 1918 году право голоса распространилось на весь средний класс, и на протяжении всего XX века именно его предпочтения будут определять, кому править Англией. Признавая растущее влияние этого слоя, в переписи 1911 года основным критерием социального положения семьи сделали профессию мужчины – главы семейства, а не количество принадлежащей ему земли или семейные связи.

При этом новому слою общества были присущи свои ограничения. Ни политическому самосознанию, ни чувству солидарности в пригородах не было места – интересы частной жизни превалировали там над общественными заботами. В отсутствие крепкого общинного духа и понятного всем свода этических норм просело и соблюдение религиозных обрядов. Не то чтобы в пригородах распространялся атеизм; просто люди предпочитали теперь посвящать время семье, активному отдыху и покупкам. По воскресеньям вместо того, чтобы идти в церковь, обитатели новых кварталов играли в гольф или боулинг. Большая их часть по своему мировоззрению оставалась христианами, но они все меньше ощущали необходимость подтверждать это присутствием на службах. Их равнодушие к официальной церкви Англии задало тон всей нации и всему XX веку. В грядущие десятилетия англиканская церковь будет сильно влиять на культуру, но ее воздействие на людские умы и политическую жизнь существенно уменьшится.

...
7