Цитаты из книги «Лондон. Биография»

Не раз высказывалось мнение, что реки воплощают женское начало в городской среде, в целом мужской по характеру; к Темзе, однако, это явно не относится.

По археологическим данным, в доисторические времена здесь располагалось поселение или стоянка — следовательно, эта часть Лондона была непрерывно обитаема в течение многих тысячелетий.

Сити — тишину тем более пугающую и давящую, что она наступала после «гулкого, рокочущего, похожего на прибой» дневного шума.

Чарлз Мэнби Смит, еще один любитель ночных блужданий в середине XIX века, заметил в эссе «Двадцать четыре часа лондонских улиц», что малейший звук громко отдается от громадных жилых и общественных зданий и что его собственные шаги рождают такое эхо, словно «тебя сопровождает какой-то невидимый спутник». Он слышал тишину среди стен старого

Из городов мира Лондон, кажется, наиболее тесно населен своими умершими и громче всех отзывается на шаги минувших поколений.

Если преступление и розыск не могут обойтись без маскировки, то наказание в Лондоне располагало целым театром суда и страдания. Процедура уголовного суда в Олд-Бейли была разработана по образцу драматического спектакля, и разбирательство называли «гигантским представлением с Панчем и Джуди», на котором судьи сидели в открытом с одной стороны зале, при взгляде снаружи напоминающем задний план театральных декораций.

Частному же детективу подобала более тонкая, маскирующая театральность. На ум приходит Шерлок Холмс — персонаж, который мог существовать только в сердце Лондона. По словам доктора Ватсона, у Холмса было в Лондоне «по меньшей мере пять укромных местечек, где он мог изменить внешность». В свою очередь, тайна доктора Джекила и мистера Хайда могла быть передана лишь через посредство «завивающегося кольцами» лондонского тумана, где характер и сама личность человека могли внезапно и по-театральному затмиться или измениться.

Маска — это summum bonum[26] нашего столетия

Присущая ему театральность ведет к «экстравагантности в жестах, выражении лица, одежде», из-за которой люди на больших и малых улицах становятся «подвижными картинами»; даже стоящий на тротуаре нищий повесил на грудь плакат, где изложена история его жизни.

Как бы то ни было, Вордсворт сумел разглядеть в образах ярмарки некий важный и постоянный аспект лондонской жизни. Он распознал — и, распознав, отверг — неотъемлемо присущую городу и бьющую через край театральность, которая вполне довольствовалась просто выражением контраста, чистым показом без всякого внутреннего или остаточного смысла.