Цитаты из книг автора «Петр Вайль»

Когда обнаружилось, что сумма углов треугольника не всегда равна 180 градусам, а параллельные прямые могут и пересечься – обрадоваться могли лишь извращенные интеллектуалы. Нормального человека эти новости должны раздражать, как бесцеремонное вторжение в налаженный умственный быт.

Флобер обедал на краешке письменного стола, Дюма писал на краешке обеденного.

Что до героя-одиночки, то им, не возносясь на исторические высоты, Чаплин был всегда. И тут он лишь продолжил традицию, существовавшую и прежде. Он вообще не был революционером, всей своей жизнью утверждая ценность ремесла, убеждая, что гений – не только первооткрыватель, гений – и тот, кто все делает лучше всех.

Точно так же в горшке можно готовить курицу или кролика. А можно положить туда рыбное филе, залить смесью молока с яйцами, посыпать обильно (полстакана) укропом и через полчаса подать рыбу – нежную, как невеста.

Развитие политической мысли в России стало неотделимо от художественной формы, в которую она облекалась. У нас были Некрасов и Евтушенко, но не было Джефферсона и Франклина.

непонятно было – за кого Тургенев?

Тургенев изо всех сил старался соблюдать объективность

В поздней прозе Чехова эти два параллельных ряда можно проследить с достаточной четкостью: рассказы – “Случай из практики”, “По делам службы”, “На святках”, “Архиерей”; микророманы – “Крыжовник”, “О любви”, “Душечка”, “Дама с собачкой”, “Невеста” и, может быть, самый показательный из всех – “Ионыч”.

Почему Некрасов не смог преодолеть межклассовую преграду? Ответ на этот вопрос можно найти у Михаила Бахтина: “Классовый идеолог никогда не может проникнуть до ядра народной души: он встречается в этом ядре с непреодолимой для его серьезности преградой насмешливой и циничной (снижающей) веселости, с карнавальной искрой веселой брани, расплавляющей всякую ограниченную серьезность”.

Самое страшное для Обломова – потерять вот эту самую уникальность своей личности, слиться с “другими”. Поэтому и приходит он в такой ужас, случайно подслушав, что его назвали “каким-то Обломовым”. В свете этого мистического ужаса – потерять себя в толпе – совсем иначе звучат якобы пустые восклицания Обломова: “Где ж тут человек? Где его цельность? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?”