Во время завтрака Михаил Иванович говорил:
– Братья и сёстры, в нашу семью с нынешнего дня входит новый человек – Павел Фомич Сиволобов. Прошу, как говорится, любить его и жаловать. Он будет равноправным членом нашей семьи. Мы поможем ему встать на ноги, за это я предлагаю выпить – Даша разливала компот. Иван Семёнович пошутил:
– Дашенька, налей мне взвар отдельно вон в ту серую большую кружку, да не забудь положить груш.
– А почему Вы, дядя Ваня, от нас отделяетесь? – спросила Даша.
– Видите, мой друг, Иван Павлович, еще не вышел из детства и сразу груши вылавливает. Я за ним не успеваю.
Даша прыснула. Все засмеялись, улыбнулся и Павел Фомич. Иван Павлович ответил:
– Иван Семёнович, твоим языком да в Москве улицы подметать бы. Вот была бы чистота.
Снова все рассмеялись, снова улыбнулся Павел Фомич. Михаил заметил это и подумал: «Отойдёт человек. Поживёт с нами и отойдёт».
Завозом дров занимались десять дней. Тягловая сила Долговых: две пары лошадей и две пары волов перевезли восемьдесят возов. Дровами была обеспечена вся станица.
Утром Михаил отправился к Алексею Ивановичу Плохотину узнать о предстоящей погоде. Плохотин мог безошибочно предсказать погоду на завтра, на неделю, на месяц, почти безошибочно – на год вперед. Мог указать, какие злаки сеять надо, а какие не надо, ибо не дадут они урожая. Свои предсказания Алексей Иванович объяснял просто:
– Всё находится под властью Бога. Но он даёт нам множество примет. Если синичка прилетела к жилищу человека и пикает, жди похолодания. Если кошка чешет свои когти о деревяшку – жди похолодания. Если кочета запели вечером – жди потепления. Если птица: галки, вороны, грачи слетаются в стаи, в воздухе играют и падают на заборы, низкие кусты, а то и на землю, то жди через час пургу. Кидайся закрывать двери во всех помещениях. Если солнце село за тучу, ночью будет дождь. Если у солнца «уши» – быть морозу. Если свинья ни с того, ни с сего набрала в рот соломы и понесла в своё логово – жди холода.
Поздоровавшись, Михаил спросил:
– Я пришёл узнать Алексей Иванович, сойдёт ли снег до Рождества?
– Меня уже спрашивали об этом. Не сойдёт. А сегодня-завтра прибавится, – ответил Алексей Иванович.
– Это Вам подарок, – Михаил положил на стол два куска сахара, каждый больше кулака.
– Вот это подарок. Мы два года уже пьём чай с солодкой. Сегодня попьём с сахарком. Спасибо тебе, Михаил Иванович, – благодарил Плохотин.
– Богу Святому, – отвечал Михаил, – а что завариваете?
– Заварка у нас богатая, сушёные садовые культуры: малина, смородина, клубника, земляника, томлёный вишнёвый лист и дикие растения: ежевика, душица, иван-чай, железняк, зверобой. И людям даём.
– А сколько годков служат и трудятся ваши ручки и ножки, – поинтересовался Михаил.
– Восемьдесят пятый годок, – ответил Алексей Иванович.
– Слава Богу, Алексей Иванович, до свидания, – попрощался Михаил Иванович.
– До свидания, Михаил Иванович, приходите весной, как только бугры из-под снега покажутся, я скажу тогда, какие культуры надо будет сеять весной.
Долговы три дня возили сено, чтобы обкатать новые сани.
На мельницу повезли шестьдесят чувалов[9] пшеницы, двадцать чувалов ржи, двадцать чувалов проса и десять чувалов подсолнечника. Квартиру нашли по записке Михаила, оставшегося дома. Хозяин, ещё крепкий старик, прочитав записку, стал открывать ворота.
– Заезжайте. Возы ставьте сюда. Быков на бычий баз. Лошадей в конюшню. Колодец у нас свой, через два часа напоим.
За ужином Иван Семёнович рассказал о жизни станицы, что в станице голод и сильная нехватка одежды.
– Я думаю, вам надо прислать своих людей в каждый наш Придубровский хутор и хуторок, собрать людей и попросить, ради Христа, помощи хлебом и одеждой. Каждый двор даст по два – три мешка зерна, и одежду дадим. Не надо брезговать ничем. Собирать надо все – от валенок подшитых, старых тулупов и до белья. У всех есть и все дадут. Мы привезём не зерно, а муку и пшено. Проехать надо в Столыпинские хутора: Новый, Ясенов, Ежов, Андриянов, Белогорский, Любишинский. Там зерна пятилетний урожай. Там по возу дадут со двора. Только вам повернуться надо быстрее, не дожидаться голодной смерти. Гнать её надо дубиной. Кто запретил торговать зерном на базаре у нас в государстве? Наши хуторки завалили бы зерном нашу станицу, Кумылгу и Михайловку. У нас хлеб лежит мёртвым капиталом, а то и гниёт, а рядом люди умирают от голода. Этот руководитель или круглый дурак, или злодей, – заключил хозяин, Фома Кузьмич.
– Есть у нас ещё одна беда, – сказал Павел.
– Какая?
– Супруга Михаила Ивановича, Катерина Ивановна, ангельская душа, а болеет.
– Она у него из Поповых? А Поповы, как и Долговы, люди верующие, богобоязненные, уважительные. А что с ней? – спросил хозяин.
– У неё экзема на руках и ногах. И что только она не делает, ничего не помогает.
– Экзема – болезнь не смертельная, но докучная и полностью выводит человека из строя жизни, – раздался с печи бодрый женский голос.
– Кто это? – спросил Павел.
– Это я, хозяйка этого дома, Любовь Васильевна. Экзему я испытала на втором году замужества. Год болела. К Протопоповым врачам в Зотовскую ездили, они нам рассказали, что её сто видов и у каждого вида своё лекарство. Надо попасть на своё лекарство. Протопоповы нам дали шесть видов лекарств. Ни одно не помогло. Летом забрел к нам на хутор цыганский табор, и к нам зашли цыганки. Я сижу с замотанными руками и ногами. Одна цыганка пристала да пристала: «Покажи руки». Свекровь моя говорит: «Покажи, хуже не будет». Я показала. Цыганка говорит: «Она». И побежала во двор. Несёт большую охапку камышовых цветов, жжёт сама их на загнетке[10], золу смешала со свежими сливками, от камушка, который достала она из своих юбок, отстругнула немножко, всыпала в золу и ещё раз перемешала. Этим тестом она мне залепила все мои болячки и сказала: «Не снимай повязки, я скоро приду».
Только она ушла, как ноги и руки мои стало колоть словно иголками. Терпеть нету мочи. Приходит цыганка. Я говорю: «Сними повязки, пропадаю». Она запела и заплясала по-своему, по-цыгански, а потом и говорит: «Мы нашли лекарство от твоей болезни». От своего камня отколола мне камешек. Я его отдам Екатерине Ивановне. Тебе, детина, надо набрать цветов камыша, Федя, внучек, пойди с дядей. У Курдюмовых на гумне навес упал. Он камышом крыт, а навес старше меня. Нужен старый камыш. Климановна, – окликнула старуха-свекровь сноху, – дай какую-либо сумку.
– Спасибо, бабушка, не надо. У нас мешки есть, – сказал Павел.
– Ну, как знаете, только набери побольше, чтобы там дома не ходить в займище.
С мельницы вернулись благополучно. Павел сразу бросился к сестре Марии, в стряпку:
– Маша, на вот цветки камыша. Нажги две пригоршни золы, замеси золу на свежих сливках, как на пышки, и жди меня.
Разгрузили два воза, сели отдохнуть, а Павел – в стряпку.
– Маша, замесила?
– Вот смотри, так? – Маша показала чашку с месивом.
– Так, – одобрил Павел.
Он достал из кармана тряпочку, развернул, взял грязно-жёлтый камешек, отстругал от него немного, размял в муку и посыпал на чёрное тесто.
– Маша, перемешай ещё раз, а я схожу за Катериной Ивановной.
Павел рассказал Марии, как и что надо делать с лекарством, а сам поспешил разгружать возы. Разгрузили и – курить, а Павел – в стряпку.
– Забери своё лекарство, Павел Фомич, от него не лучше, а хуже, – встретила его Катя.
– Что делается, Екатерина Ивановна? – спросил Павел.
– Руки и ноги колет сильней…
Павел от радости пошёл вприсядку, прибасая:[11] «Казак – казачок, фуражечка на бочок». Мария испугалась:
– Павел, ты чего, пьяный или заболел?
Павел перестал плясать:
– Мы нашли лекарство для Екатерины Ивановны. Хозяйка говорила, если будут колоть тысячи иголок, значит это лекарство от этого вида экземы, с чем я Вас, Екатерина Ивановна, и поздравляю.
После разгрузки и обеда, Иваны, то есть Семёнович и Павлович, стали развозить на малых лошадях муку, пшено и масло. Себе и девочкам Павла. Девочкам Павла Михаил велел взять по куску сахара, да куски должны быть одинаковые, ведь это дети.
Павел повёз Дашу в станицу Урюпинскую, проведать родных. Даша ехала не с пустыми руками. Михаил положил в сани два мешка муки, мешок пшена, ведёрный кувшин масла, соли, бак керосина и ведро сахара.
Всем родным Даши Катя подобрала одежду, но главное, сапоги-дутыши, штаны суконные с лампасами, две гимнастёрки суконные и форменный казачий полушубок – отцу. Даша одета была во всё праздничное и выглядела красавицей. Она привезла с собой мерную ленту и теперь снимала мерки с братиков, Вани и Феди. Павел передал приглашение Михаила посетить на Рождество Божий храм. Если согласитесь, то будет за вами послана подвода. И ещё. Надо подготовить тёплый хлев, так как Даша приведет к отцу свою заработанную тёлку или корову и привезет сено. Когда подвода с Павлом вышла со двора Ивана Ананиевича, он отозвал Дашу в сторону:
– Дочь. Откуда такая щедрость? Столько привезли да ещё корову обещает. Вы живёте?
У Даши слёзы брызнули из глаз:
– Папань, чего ты говоришь? Грех тебе. Это святые люди. Они поминают умерших снох и убиенных братьев. Моли Бога за Ивана Никитовича. Это он меня устроил. Если бы не он, не видать бы нам ничего этого. Попроси у Бога прощенья за клевету на святых людей. Они ко всем так относятся. Скажи при исповеди батюшке. Приходи на Рождество в храм, там сам всё поймёшь.
Вон Павел Фомич. Пришёл из госпиталя, а тут дом, подворье и вся живность, какая была, сгорели, жена Акулина тут же, на пепелище, упала и померла. Осталось три девочки. Он пришёл в латаных штанах и порванных сапогах. Они его к себе взяли. Одели, обули, дом с обстановкой и постелью дали, женись, живи, пока свой отстроишь.
– Доченька, прости меня, глупого.
– Бог простит, папаня. До свидания.
Даша пошла со двора. Перецеловав всех родственников, села в сани.
Муторно было на душе у Даши. Жениха ей не дождаться. Идти за другого не хочется. А жить одной, так всё время под подозрением будешь. Даже отец родной усомнился.
Даша понравилась Павлу с первого взгляда и он хотел с ней сегодня переговорить. Девушка же тоскливо вспоминала, что как раз в этом месте они с Женей любили гулять. По лугу росло много мальвы и диких гладиолусов под Макарчевой рощей, а в старице лилии и кувшинки. Красота. Но Женя уплыл на пароходе в чужие страны, а она осталась здесь.
– Даша, ты такая красивая, почему замуж не выходишь? – спросил Павел.
Даша перехватила вожжи и потянула. Кони стали. Даша соскочила с саней и заговорила:
– А скажи мне, разлюбезный Павел Фомич, за кого мне замуж выходить?
– Само собой, за казака.
– А потрудись или назвать, или пальцем показать мне этого казака.
– Вот он, Сиволобов Павел Фомич.
– Ты казак? Где твой лампас? Нету. Ты его провоевал. Где папаха с красным верхом? Казак – это защитник отечества, а ты и такие, как ты, бросили Родину под ноги немцам и трусливо разбежались по домам. А потом в красные подались. Кто вы сейчас? Вы искалеченные, обгаженные теми, за кого вы воевали. Они выгнали вас из госпиталей полураздетыми, полуобутыми, без копейки денег и без куска хлеба.
– Дали трёхдневный паёк, – возразил Павел.
– С чем ты пришёл? С пустым вещевым мешком. Что принёс детям? Вшей. Вы трусы. Вы ничего не требуете. Вашу станицу назвали волостью[12] и вы молчите. Не так давно вы сами на Дону выбирали себе власть, от хуторного атамана до атамана общевойского. Теперь вам власть сажают. А вы молчите. Вам будут мочиться на голову, а вы будете молчать. Так из вас вытравили казачий дух, казачью смелость, честь. Вашу землю казачью сделали общенародной собственностью, вы и тут ни слова.
Ваши предки завоевали волю, свободу, землю. Всё это вы потеряли. А кто будет от вас родится? Такая же сволочь, как и вы. Украинцы говорят: «совыня никогда не родит сокола». Так как же можно выходить за вас замуж? Чтобы рожать сволочь?
Даша выхватила кнут у Павла, прыгнула в сани, огрела кнутом коня, который от испуга встал на дыбки.
Девушка передёрнула вожжи и лошадь пошла полной рысью. При въезде в станицу остановила, перевела на шаг. Подъехав к воротам, Павел и Даша одновременно выпрыгнули из саней, чтобы открыть ворота. Павел тихо заговорил:
– Дашенька, прости меня ради Христа. Я сказал в шутку, а получилось вон как. Мы живём в одной семье, а в семье должен быть лад. Я боюсь, что если мы будем ссориться, то Михаил Иванович обоих нас выгонит.
– А если нас выгонят, мы выдём из их ворот в костюмах Адама и Евы. У меня же ничего своего нет.
После размолвки с Дашей Павел всячески старался ей угодить. Несёт Даша воды от колодца в стряпку, Павел тут как тут, выхватывает вёдра и несёт. А однажды вышла она из стряпки с двумя вёдрами корма для свиней. Павел ухватил вёдра и – рысью к свинарнику. Даша до свинарника и полпути не прошла, а Павел уже возвращается. Даша, не глядя на Павла, взялась за вёдра:
– Ты, Павел Фомич, никак мылиться начинаешь? Не надо, не мылься, бриться всё равно не придётся.
– Как сказать. Может и выпадет такой случай. Знаешь чего петушок думает, когда за курочкой гонится? – спросил Павел.
– Не знаю. На курином языке разговаривать не приучена. Отдай вёдра, кочет! – Девушка рванула вёдра, да так сильно, что Павел не удержал их. С тех пор они не разговаривали. Только тогда, когда Даша и Павел повезли Ивану Ананьевичу перед самым Рождеством скоромные продукты и мальчикам обновы, пошитые Дашей, Павел дорогой сказал:
– Даша, я люблю тебя. Не отдам никому, окромя Евгения. Коли он придёт, слова не скажу. Не пойдёшь, сам за руку возьму и отведу к нему, любого другого убью. И давай больше об этом не говорить. Готовь себя морально за меня выйти.
О проекте
О подписке