Объяснение, впрочем, было коротким: от него потребовали немедленно покинуть кибуц, что Вольф и сделал. А еще через несколько дней он выехал в Цюрих, чтобы продать дом и разделить с Эдит вырученные за него деньги. В Цюрихе до него окончательно дошел тайный смысл последней фразы Федорина. Гольдштейн понял, что для того, чтобы преуспеть в качестве советского разведчика и стать не просто агентом, но и резидентом советской разведки в Израиле, он должен попытаться проникнуть в коридоры израильской власти. Сделав это открытие, он направился… в израильское посольство и предложил бескорыстную помощь в качестве переводчика, архивариуса, консультанта. И спустя несколько месяцев он вернулся в Израиль с рекомендательным письмом посла Израиля в Швейцарии, в которых отмечалось, что податель данной рекомендации вполне достоин быть принятым на работу в МИД.

По приезде в Израиль Вольф Гольдштейн поменял имя и фамилию на Зеэва Авни^[18] и отправился в МИД в надежде получить там работу. Поначалу ему отказали, но Зеэв Авни оказался человеком упорным. Не гнушаясь работой в качестве ассенизатора и тракториста, он постоянно напоминал о себе в МИДе, и в 1950 году его настойчивость была вознаграждена: Авни был принят туда на работу. Для начала – простым сотрудником охраны.

Конечно, если бы отдел кадров МИДа удосужился проверить, почему Зеэв Авни был изгнан из кибуца, то, возможно, он никогда не получил бы этого места. Но тогда не было ни единой компьютерной сети, ни налаженной системы проверки всех, кто поступал на работу в госучреждения стратегического значения, и потому рекомендации, полученные Авни в Цюрихе, сделали свое дело.

Прошло несколько месяцев, и, учитывая его знание нескольких языков, Авни перевели на работу в экономический отдел МИДа. А в 1952 году он получил первое дипломатическое назначение и в качестве второго помощника израильского консула оказался в Брюсселе. Не успел Зеэв Авни обосноваться в выделенной ему МИДом брюссельской квартире, как в ней раздался телефонный звонок.

Бархатистый мужской голос произнес в трубку тот самый пароль, который ему некогда сообщил Карл Виберл, назвал адрес и время встречи, после чего в ней прозвучали отбойные гудки.

В Москве решили, что пришло время вспомнить об агенте по кличке Тони.

* * *

В течение всего времени своего пребывания на дипломатической работе Зеэв Авни исправно поставлял в Москву всю имевшуюся у него информацию о деятельности израильского МИДа и связанных с ним организаций. Резонно задаться вопросом о том, многое ли было известно второму помощнику консула, вроде бы уж слишком невелика эта должность.

Но, во-первых, стоит заметить, что не так уж она была и невелика: вся израильская дипломатическая миссия в Брюсселе тогда состояла только из трех человек – самого консула и двух его помощников. Естественно, через руки Авни проходила вся почта консульства, а значит, и все те письма, которые руководство МИДа рассылало во все консульства и посольства. Таким образом, благодаря Зеэву Авни в Москве было известно практически все, что происходило в израильском МИДе.

Кроме того, не стоит забывать, что Брюссель является центром оружейной промышленности Бельгии – и именно сюда приезжали представители Израиля для закупки бельгийского оружия, а также для ведения тайных переговоров о покупке все того же вооружения у французов. И Зеэв Авни исправно сообщал на Лубянку все, что ему удавалось выяснить в ходе этих переговоров…

Вдобавок ко всему в конце 1952 года к Зеэву Авни обратились за помощью сотрудники европейского отдела «Моссада». В те годы из-за острой нехватки кадров «Моссад» часто вынужден был обращаться с различными просьбами к дипломатам, но последние выполняли их обычно крайне неохотно. А на этот раз дело было совсем деликатное: узнав, что египтяне ищут специалистов, способных помочь им наладить собственное производство оружия и боеприпасов, в «Моссаде» решили направить в Египет в качестве таких профессионалов двух бывших нацистов, предварительно договорившись с ними, что они будут регулярно поставлять отчеты о проделанной ими работе по определенному адресу.

Но суть идеи заключалась в том, чтобы немцы, исправно выполняя работу разведчиков, и не подозревали бы, что работают на Израиль. Следовательно, для их вербовки нужен был человек, как можно меньше похожий на израильтянина: обладающий европейским лоском, говорящий по-немецки и по-французски без тени акцента и т. д., способный сыграть роль представителя одной из европейских стран. И Зеэв Авни просто идеально подходил для такой роли. К тому же, к радости сотрудников «Моссада», Авни не стал, в отличие от многих других дипломатов, чистоплюйствовать, говорить, что такая работа противоречит его жизненным принципам, и прочие глупости, а с готовностью согласился выполнить это задание. И вдобавок заявил, что не против выполнять и другие поручения «Моссада» и впредь.

И поручения последовали. Так как Зеэв Авни был обладателем диппаспорта, то ему все чаще доверяли роль курьера, доставлявшего секретные послания руководства этой организации работающим в различных европейских странах израильским разведчикам. Это позволило Зеэву Авни познакомиться почти со всеми резидентами «Моссада» в Европе. И при этом он, само собой, не забыл сообщить их данные в Москву.

С этого момента вся агентура «Моссада» находилась под полным контролем КГБ.

Из Брюсселя Зеэв Авни бы направлен – с повышением! – на работу в Белград, в посольство Израиля в Югославии. Здесь он связался с представителем советской разведки и, таким образом, исправно сочетал работу дипломата с обязанностями курьера «Моссада», а две этих миссии – с работой советского разведчика.

При этом во время встречи с представителями «Моссада» Авни не раз намекал им, что готов оставить дипломатию ради работы в спецслужбах, он рвался в «святая святых» израильской разведки. И сотрудники «Моссада» не раз передавали это пожелание Авни руководству, не забывая сопроводить его комплиментами в адрес перспективного сотрудника посольства в Белграде.

Тем временем операции «Моссада» проваливались одна за другой, и Маленький Исер упорно искал «крота», который действовал где-то рядом и имел доступ к самой секретной информации.

– Если я его найду, то спущу с него живьем шкуру и сошью из нее шубу, – как-то мрачно пошутил Харел.

Ждать ему оставалось недолго – «крот» пришел к нему сам.

* * *

В апреле 1956 года Авни неожиданно выпросил у руководства израильского МИДа разрешения поехать в отпуск в Израиль «по семейным обстоятельствам».

По словам самого Авни, у его восьмилетней дочери от первого брака возникли серьезные проблемы со здоровьем и бывшая супруга стала настаивать на его приезде. Однако вскоре после приезда он явился в главный офис «Моссада» в Тель-Авиве и написал записку главе «Моссада» Исеру Харелу с просьбой выкроить время для личной встречи.

В той же записке Авни сообщал, что хотел бы обсудить с Харелом три вопроса: во-первых, возможность его перехода из МИДа в «Моссад», во-вторых, возможность создания агентурной сети «Моссада» в Югославии, а в-третьих, возможность продолжения работы с двумя бывшими нацистами, которые были депортированы из Египта.

Исер Харел внимательно прочитал записку, и она ему не понравилась. Тем не менее он дал свое согласие на встречу с Зеэвом Авни, после которой его антипатия к этому человеку только усилилась.

«В то время мало кто был готов работать с нами на добровольных началах, – пишет Исер Харел в своих воспоминаниях. – Да и, честно говоря, я никогда особенно не верил в высокие человеческие порывы: сама жизнь не раз убеждала меня, что чем более высокопарные слова произносит человек, тем, как правило, более корыстны и низменны его мотивы. Авни же буквально источал энтузиазм и готовность беззаветно отдавать всего себя нашему делу.

Между тем его предложение о создании нашей резидентуры в Югославии было для нас совершенно неприемлемо: у нас были прекрасные отношения с режимом маршала Тито, мы великолепно сотрудничали с югославской разведкой, и ссориться с югославами нам не было никакого смысла. И хотя я ясно дал понять Авни, что не желаю обсуждать эту тему, он вновь и вновь возвращался к ней. Зачем ему надо было встречаться с некогда завербованными с его помощью немцами, мне было тоже не очень понятно.

Но самое главное, он все время говорил о том, что приехал в Израиль случайно, ради дочери, у которой есть проблемы со здоровьем, вновь и вновь к этому возвращался, и меня это начало раздражать. В конце концов я дал понять, что наша встреча закончена, но – просто на всякий случай, чтобы при необходимости можно было найти повод для повторной встречи, – добавил, что подумаю над его просьбой о переводе в «Моссад» и позвоню ему, чтобы сообщить свой ответ.

Когда Зеэв Авни ушел, я еще раз проанализировал наш разговор – точнее, подвел итоги того анализа, который уже сделал во время нашей встречи.

Мне было ясно, что он так много говорил о проблемах своей дочери не случайно: он явно хотел убедить меня, что именно это и является главной причиной его приезда в Израиль в незапланированный отпуск, а значит, на самом деле главная причина – совсем иная. Какая? Не заключается ли все дело в том, что ему очень хочется поработать в «Моссаде» – и именно для того, чтобы встретиться со мной и получить эту работу, он и приехал? Но это значит, что кто-то подталкивает его к данному шагу, а кто мог его подталкивать, как не КГБ?! Я вспомнил о том, как давно КГБ пытался ко мне подобраться, как он пробовал меня шантажировать моими родственниками, оставшимися в России, и пришел к выводу, что вероятность того, что Авни работает на Москву, очень высока.

Его предложение создать агентурную сеть в Югославии только укрепляло мою версию. Нам такая сеть в этой стране была не нужна, а вот КГБ, учитывая осложнившиеся отношения между советским и югославским руководством, как раз крайне необходима. И Авни вполне мог, подталкивая меня к идее создания израильской разведсети в Югославии, выполнять поручение своих начальников с Лубянки. В таком случае он получал огромные возможности для работы в Белграде под нашим прикрытием и пользуясь добрыми отношениями между Израилем и Югославией.

Таким образом, я утвердился в мысли о том, что Зеэв Авни, вероятнее всего, и есть тот самый советский шпион, которого мы так давно ищем. Правда, никаких доказательств у меня не было, а одной интуиции для столь тяжелого обвинения маловато…»

Чтобы подкрепить интуицию фактами, Харел потребовал принести ему личное дело Зеэва Авни. Прочитав в нем, что Авни в 1948 году жил в кибуце, а затем покинул его, он решил выяснить причины, которые побудили нового репатрианта пойти на такой шаг, – ведь жизнь в кибуце, при всех ее трудностях, на первых порах пребывания в стране гарантировала более-менее сносное существование, и за кибуц держались…

Проблема заключалась в том, что к тому времени у Исера Харела окончательно испортились отношения с партией МАПАМ: он подозревал ее руководство в слишком больших симпатиях к коммунистам, к СССР и, соответственно, в шпионаже в пользу «великого и могучего».

Лидеры МАПАМ, в свою очередь, ненавидели Харела и копили на него компромат, который позволил бы добиться его отставки. Таким образом, напрямую ни к лидерам МАПАМ, ни к руководителям кибуцного движения Харел обратиться не мог, и ему пришлось пользоваться своими информаторами, действующими внутри