Рождение ребенка, рождение новой жизни. Сколько литературы посвящено этому таинству жизни. Сколько тревог, сколько хлопот при подготовке встречи с ним. А сколько мук женщине, вынашивающей плод. Я помню, как тяжело протекала беременность моей жены. Как я всю ночь до утра провел в помещении диспетчерской железнодорожного вокзала, откуда через каждые полчаса звонил в роддом. Помню ту радость и облегчение испытал, когда мне акушерка сказала: «У вас родилась дочь!» И мне было всегда не по себе, когда мне приходилось заниматься вскрытием тел новорожденных. Что поделать, в нашей стране были запрещены аборты, а рождение ребенка не всегда было желательным для женщины, контрацептивы были примитивными и ненадежными. Выйти замуж женщине с ребенком всегда было затруднительно. При Петре Великом, заботящемся о численности населения в государстве, любая женщина могла отдать своего ребенка в приют, не крадучись, а вполне свободно, и младенца принимали. Девочек учили рукоделию, из мальчиков готовили солдат. Обо всем этом я думал, направляясь в командировку в «Дубовый Умет» – районный центр Куйбышевской области (Самарской). Связь с ним была только автобусом по мощеной булыжником, а местами просто грунтовой дороге. В период весенней распутицы, и особенно в половодье, связь с этим старинным селом, состоящим из сотни одноэтажных деревянных строений, прерывалась дней на 10—12.. Каждый, направляясь туда в командировку в конце апреля месяца, рисковал задержаться до спада талой воды, помирая от тоски и безделья. Знал об этом и я, собираясь в командировку по вызову местной прокуратуры. Длительная тряска в автобусе, повидавшим все виды и чихавший от неправильной регулировки карбюратора. Сиденье, потрепанное, продавленное, впивалось в те части тела, которого оно касалось. Вдох облегчения вырвался из моей груди, когда автобус достиг конечного пункта назначения, и я выбрался наружу. Меня встречал следователь, одетый по форме, средних лет плешивый мужчина. Здание морга, в этом богом забытом селе, отсутствовало. Судебно-медицинское исследование трупа приходилось проводить на дому умершего (это бывало не раз в практической деятельности, и к этому все привыкли). Вот мы и в доме. Пятистенная просторная деревянная изба, шагнувшая из девятнадцатого века в пятидесятые годы двадцатого. Сени соединяющие жилую часть дома с хлевом встретили меня резким специфическим запахом. Горница с двумя подслеповатыми давно немытыми окнами. Деревянный большой стол, покрытый пеленкой. На столе – объект исследования, труп младенца женского пола, длиной 50 см. со всеми признаками новорожденности, но с неперевязанной пуповиной. Здесь я увидел и мать новорожденной – веснущатую, ширококостную девушку, незамужнюю и без определенных видов на замужество.
Просьба посторонним, а их оказалось здесь немало, освободить помещение, была воспринята без удовольствия, но выполнена. И вот рядом со столом я и следователь прокуратуры. С постановлением о назначении судебно-медицинской экспертизы я знаком. Вопросы, поставленные на разрешение, эксперта были обычные, стандартные. Я приступаю к действиям и через полчаса говорю следователю о результатах исследования: младенец новорожденный, доношенный, родился живым, жизнеспособным. Причина смерти – механическая асфиксия (удушье) от утопления. Следователь смотрит на меня удивленно. «Такое бывает, – поясняю я, – когда роды происходят сидя на ведре с водой, или, когда новорожденного сразу после рождения помещают в воду. И в том, и в другом случае – криминал!» Следователь тут же попросил маму пояснить, каким образом она утопила ребенка?
«Ну, как обычно топят котят!» – ответила та, удивляясь непонятливости взрослого мужчины, к тому же следователя прокуратуры. Никакого волнения, ни дрожания рук не видел я, и не слышал прерывистой речи. Обыденность и какая-то даже вялость. Я понимал, что в ее глазах жизнь существа, которого она девять месяцев в себе носила, которого родила, немногого стоит. Покорми его она хоть раз своей грудью, чтобы он своим беззубым ртом приник к ее соску, все было бы иначе. У нее проснулся бы инстинкт материнства, а так… А так, передо мной была живая женщина, с холодной, каменной душой.
Я не выдержал и сказал родительнице, возмущенно: «Да как у Вас рука навернулась?»
Она ответила спокойно: «А разве я этого не могу сделать? Ведь ребенок-то мой!
Топим же мы котят»…
«Но это же ребенок, человек, разве можно его сравнивать с котенком? Это же – преступление!» – вырвалось у меня
Она удивилась, пожала плечами и сказала: «Да, что я одна такая, что ли? А Снегирева Палашка, а Кузнецова Лидка, а»…
Список оказался довольно длинным, следователь торопливо записывал фамилии в блокнот, а я понимал, что отсюда мне скоро не выбраться.
Она вышла на перрон вокзала Куйбышев. Только сегодня она вернулась из поездки. Трое суток вагонной суеты. И хотя работа была физически не трудной, она от этой поездки устала до чертиков. Днем нет покоя от пассажиров, всем им что-то надо, и немедленно, и только сейчас. Тому нужно немедленно побриться, и он требует включить электричество,
Тому нужен чай, хотя он только что вошел в вагон, и не успел даже разложить свои вещи по полкам. Там кто-то открыл окно, и а другой требует его закрыть, потому что его всю жизнь преследуют сквозняки. А там жалуются на плохую вентиляцию купе. Тот резким тоном требует открыть дверь туалета, хотя прекрасно знает, что на длительных стоянках крупных железнодорожных станций, туалеты не должны работать. Наступает вечер, кажется, пассажиры угомонились, но нет, какой-то пассажир, перегрузившись горячительными напитками, решил исполнить несколько оперных арий, возомнив себя новым Карузо. А потом начинают мелькать станции, и на каждой открывай двери, выходи с флажком, встречай и провожай пассажиров. А тут, на ее беду, заболела напарница, пришлось делать все самой. Но, слава Богу, все неприятности позади. Впереди трое суток отдыха. Сегодня солнечно, первая половина сентября, приятное тепло ласкает тело. Можно махнуть домой, к матери, а, если повезет, то встретиться с Костей. Она уже неделю, как его не видела и истосковалась по его крепким объятьям. Как прежде он любил, как ждал ее. Он был готов отдать все за мгновение, только бы видеть ее. Он поклонялся ей, как божеству. И она все тело свое и душу отдавала ему, не скупясь ни на слова любви, ни на ласки.
Постояв в раздумье несколько минут на перроне, она двинулась к общежитию, там переодевшись во все свежее, направилась к столовой, решив, что совсем неплохо будет перед дорогой немного подкрепиться. Там в самом конце столовой, за столиком у окна сидели ее подруги по работе Лиза Сыромятина из Кряжа и Светлана Боборыкина из Зубчаниновки. Один стул был свободен. Она подошла, села, спросила:
«Что девочки заказали?»
«Овощное рагу и биточки!» – ответила за всех Боборыкина.
«А винегрет есть?»
«Опять ты за свой винегрет, да соевые бобы! – усмехнулась Лиза Сыромятина, – Ты случайно, Кать, не забеременела?»
Да ну, вас, – отмахнулась Катя, пошла к раздаточной и вернулась с тарелкой винегрета и соевыми бобами. Плотно усевшись, она взяла вилку и принялась за еду, торопливо, почти не разжевывая пищу,
«Куда ты торопишься? – спросила Боборыкина, посмотрев на часы, – только двенадцать.
«Через полчаса мой поезд пойдет!»
«опять товарняком? – спросила Лиза.
«Да так быстрее и не надо оформлять проездные» – ответила Катя, поднимаясь.
Затем, подойдя к зеркалу, достала из сумочки губную помаду, подкрасила губы, послюнив палец, провела им по непослушным бровям, вздохнула и вышла наружу. Больше ее живой подруги не видали.
Я пришел, как всегда, в областную судебно-медицинскую экспертизу раньше всех.
На пороге, у раскрытых дверей, стоял Егор Степанович, плотный, кряжистый мужчина, лет пятидесяти, с простым курносым лицом славянского типа. Он выполнял в экспертизе множество обязанностей, и к удивлению, отлично справлялся с ними. В его обязанности входила уборка двора, он же растапливал 22 печи, обогревающее одноэтажное большое здание экспертизы, расположенное в конце тупика Красноармейской улицы. Когда мы приступали к работе, в помещениях было тепло и уютно. Когда он все успевал, ведь топились печи дровами и углем. Он был и старшим санитаром. Это он принимал трупы, поступающие в различное время суток. Работал он споро, чисто и аккуратно. Спиртным не баловался. Жил он рядом с моргом в одноэтажном доме вместе с тремя сестрами, двое из которых тоже работали санитарками в экспертизе.
«Егор Степанович, – спросил я, – что ни будь у нас есть?
«Есть повешенная, – ответил он, – там, на столе лежит направление».
Общей бедой нашей были наспех набросанные, чуть ли не каракулями выполненными, порой и безграмотные направления трупов на судебно-медицинские исследования. Главная беда, в них, как правило, было отсутствие обстоятельств дела, что заставляло начинать работу в слепую. Выручала хорошая подготовка судебно-медицинских кадров. В данном случае все повторилось. В направлении, выполненном на вырванном листе из ученической тетради, было размашистым почерком начертано: «При этом направляется труп неизвестной женщины на судебно-медицинское исследование и установления причины смерти
А в самом низу – следователь транспортной прокуратуры, а вместо подписи крючочки с завитушками. По закону все неизвестные трупы подлежат обязательному фотографированию и дактилоскопированию. Это входит в обязанности сотрудников НТО (научно-технического отдела) МВД. Работа судмедэксперта в таких случаях усложняется тем, что ему приходится чрезвычайно дотошно описывать одежду на трупе (и качество материала, и цвет, и расцветку, и покрой, и фасон и т.д.), состояние ее, словесный портрет, наличие особенностей строения отдельных частей тела, рубцы, родимые пятна, татуировки и т. д. Но закон часто нарушался, и к счастью не судебно-медицинским экспертом. Служба НТО работала плохо, часто приходилось и дактилоскопирование, и фотографирование производить уже после вскрытия. И в этом случае произошло все именно так. Я предварительно позвонил в транспортную прокуратуру, откуда мне ответили:
«Начинайте вскрытие, следователь подойдет к Вам попозже, сейчас он занят. Я не стану описывать детали одежды, они не имеют значения в моем повествовании. Самым главным,
при исследовании были особенности странгуляционной борозды и содержимое желудка.
Странгуляционная борозда была плоская, с верхним кожным валиком, расположение ее было строго горизонтальным, а прерывалась она на задней поверхности шеи на расстоянии 3 см.
Она носила прижизненный характер. Причиной смерти была механическая асфиксия от сдавливания шеи петлей. Содержимое желудка была пищевая кашица, среди которой были видны кусочки полупереваренного огурца и красной свеклы. Характер странгуляционной борозды позволял предположить наложение петли из брючного ремня посторонним стоящим сзади потерпевшей. Чтобы все проверить, пришлось ожидать прихода следователя, с вынесенным им постановлением. Он появился около 13 часов, высокий, светловолосый, неопределенного возраста. Мы познакомились. Михаил Иванович, так звали следователя, наконец, сообщил обстоятельства дела. Труп женщины обнаружил машинист проходящего поезда, о чем сообщил в управление железной дороги. Следователь выехал на место происшествия, почему-то забыв пригласить судебного медика. Труп женщины лежал на спине, вдоль железной дороги, снаружи от нитки пути, не доезжая 5 км до станции Старые Липяги. Следователь видел странгуляционную борозду, но выводов делать не стал, предметов, вызвавших образование борозды на шее не было. Не было и каких-либо повреждений. Я высказал свои предположения, которые следователь определил как первую версию уголовного дела по факту обнаружения тела. Вот она: повеситься или повесить на месте обнаружения трупа не на чем. Совершить преступление где-то и нести труп к железной дороге бессмысленно. Значит, оно совершено в вагоне поезда. На трупе нет повреждений и следов волочения. Значит, труп не сбросили с поезда, а снесли и положили. А для этого поезд должен был сделать остановку. Но остановку в этом месте делают только поезда, груженые нефтепродуктами. А это означает, что потерпевшая ехала на таком поезде, мало того она ехала в тамбуре последнего вагона, иначе преступнику лучше было бы положить ее под колеса, а не класть рядом с железнодорожным полотном, и он здорово спешил. Кто мог это сделать? Скорее тот, кто сопровождает поезд. Такие поезда прежде сопровождали два проводника. Один находился на переднем вагоне, сразу же после паровоза, он назывался главным, последний вагон мили цистерну сопровождал старший проводник. Значит, совершил старший проводник. Но, какого поезда, если их за сутки проходят десятки? Может быть, помогла бы решить потерпевшая? Но мы ничего о ней не знаем. Чтобы это узнать, следовало решить вопрос, что заставило женщину ехать на таком составе, если ходят через час-полтора пассажирские. Кроме того, проезд на товарных поездах грозит уголовным преследованием.
А не предположить ли, что эта женщина – железнодорожница, в таком случае вопрос поездки на нефтеналивном составе укладывается. Следователь из моего кабинета позвонил в депо проводников и пригласил начальника. Тот пришел, и к нашему облегчению, в мертвой опознал одну из работниц депо – Екатерину Семеновну Булгакову. Предстояло выяснить, кто последним видел ее? Нашлись две проводницы: Сыромятина и Боборыкина, которые видели Булгакову в столовой, около 12 часов дня, когда они все трое обедали, после чего, она должна была уехать.
«А что она ела?» – спросил следователь.
«Винегрет и соевые бобы» – ответила одна из проводниц.
Я частицы винегрета, полупереваренные, обнаружил в желудке. Время их нахождения, судя по его характеру, соответствовали по времени 3—3,5 часа нахождения в желудке. Это время мы приплюсовали к 12 часам, получилось 15 – 15 часам 30 мин. Был установлен поезд, сделавший в это время остановку. Были приглашены главный и старший проводники этого поезда. При опросе главного проводника, тот сказал, что он ничего не знает, поездка была обычной, без особенностей. А вот старший сообщил о том, что была одна особенность, в этой поездке главный и он поменялись местами.
Следователь предложил мне освидетельствовать главного проводника. При освидетельствовании я обнаружил на передней поверхности правого бедра ссадину, в виде полосы красно-бурого цвета. На мой вопрос, откуда и когда образовалась ссадина, свидетельствуемый ответил, что ссадину он получил три дня назад случайно, когда пролазил между вагонами.
Я опроверг его утверждение. Он помедлил немного, и стал рассказывать, что он давно собирался расстаться с Булгаковой (их связывали сексуальные отношения), она надоедала, шантажировала его тем, что добьется его увольнения. (В сталинский период времени сексуальные отношения рядовых членов партии часто становились предметом рассмотрения партийным бюро, с вынесением довольно неприятных решений) План убийства созрел на ходу, когда они ехали в тамбуре последнего вагона. Обнимая ее сзади, любовник набросил ей на шею ремень от брюк, стал затягивать. Она ударила его ногой по бедру. Он не отпускал, чувствуя своим телом ее судорожные движения. Потом движения прекратились, она обмякла и сползла на пол тамбура. Он вынес ее наружу, положил на насыпь и дал сигнал к отправлению поезда.
О проекте
О подписке