Глава 4

Зал фешенебельного частного ресторана в охотничьем клубе был в этот час совершенно пуст. У окна за столиком расположились двое. Первый, Борис Михайлович Чернов, старший партнер процветающей брокерской конторы «Икар консалтинг». По одежде и манерам его можно было бы принять за аристократа, если бы не неистребимый налет цинизма и несколько вычурной роскоши во всем. Впрочем, это сглаживалось миной добродушия и вальяжности; мужчина был респектабелен и ухожен, взгляд темных глаз под жесткими кустиками бровей внимателен, доброжелателен и малую толику ленив. Чернов с видимым удовольствием пережевывал кушанье, запивал бордо из прозрачного бокала, промакивал толстые сальные губы салфеткой. Откинулся на стуле, взял с тарелочки принесенную официантом сигару, пока тот молчаливо забирал тарелки: у Чернова – почти пустую, у его спутника – совершенно нетронутую и оставил две толстостенные чашки дымящегося кофе. Тишина нарушалась только звяканьем приборов, словно в кабинете стоматолога. Наконец Чернов произнес:

– Сто миллионов долларов – хорошая сумма. – В голосе его, как и во взгляде, никаких эмоций: он просто констатировал факт. Добавил:

– Очень хорошая. – Губы его скривила саркастическая усмешка, притом глаза остались совершенно холодными.

Собеседник Чернова – маленький, седой – придвинулся к столу:

– Хватит подбирать крошки, Борис. Такой случай предоставляется не каждому.

И не во всякой жизни. Это большой кусок.

– Такие куски порой в глотке застревают. Их в одиночку не едят.

– Борис, этот шанс упускать неразумно.

– Откуда дровишки, Савин?

– Товарищ Мазаев, помнишь его?

– Смутно.

– Хапнул он десять лет назад вполне весомо, увел в офшор, сам свалил, теперь хочет вернуться на российский рынок.

– Жаба заела?

– Ну. Там – проценты, здесь – реальные навары. Барыши. Мой Никитка деньги взялся обернуть по‑чистому, только... Ты же понимаешь, Никита Николаевич Борзов и сами прокрутить такую сумму желают.

– Он решил через биржу?

– Это не он решил, это я ему подсказал. – Визави засмеялся кашляющим шакальим смехом. – Нужно же и мне свою копеечку заработать.

– Ты хочешь один процент?

– Я не алчен. Лимончик свежей зеленью... Умному достаточно. Только сразу по поступлении денег на ваши счета. А тебе, Борис, – все козыри на руки. С соточкой можно играть по‑крупному. Продавишь слегка рынок, сыграешь в два конца...

– Это очень рискованная игра.

– Но и прибыль будет сумасшедшая!

– Я не люблю безумств. Да и Никита Николаевич Борзов весьма расчетливый человек, – ответил Чернов, чуть помедлив.

– И – азартный. Сейчас люди за семь процентов от такой суммы упираются, как сутулые кони! Если ты предложишь ему восемнадцать, он поведется. А сам сделаешь сорок.

– Это нереально.

– Отчего? Кинешь сначала стадо «быков», потом – выводок «медведей».

Кстати, у тебя же есть компаньон...

– Партнер. Медведь.

– По моим сведениям, это человек, способный на поступки. Не всегда просчитанные, но всегда эмоциональные. Никита Борзов такой же. – Савин снова меленько, неискренне рассмеялся.

– Они оба, что твой Медведь, что мой Никита, – бурые. На нерве. Пусть найдут друг друга. И поговорят. Борзов поведется. Ручаюсь.

Чернов промолчал. Веки его были прикрыты, и казалось, Борис Михайлович погружен в приятную послетрапезную дрему, и только бегающие под набрякшими веками зрачки говорили, что мозг его работает скоро и точно, будто вычислительная машина.

– Кстати, этот твой Медведь... Я наблюдал его работу во время восточного кризиса. Он же ненормальный! Как он вообще у тебя занимается финансами?

– Он умный. И танцует под мою музыку.

– А если ему понравится другая?

– Пока плачу я.

– Резонно, – смиренно пожал плечами Савин. – Музыку заказывает тот, кто платит.

Чернов пыхнул сигарой, на мгновение скрылся, словно за дымовой завесой, вперил в Савина острый, испытующий взгляд:

– Послушай, Валентин Сергеевич, а почему ты сам ушел с биржи? Помнится, лет семь назад ты был очень удачлив.

– Я азартен. И по маленькой играть не привык. А большая игра... Она для меня слишком рискованна.

– Скорее – жизнь слишком коротка для такой игры.

* * *

Олег Гринев шел по коридору офиса уверенно, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Навстречу двигался – запакованный в тройку полный пожилой господин, которого сопровождал охранник или советник – не разобрать: сухощавый, средних лет человек. Пожилой господин проплывал мимо, как океанский лайнер, не удостоив Гринева взглядом; неприметный, наоборот, глянул быстро, цепко, словно отмечая уязвимые для разящего смертельного удара места.

Гринев вышел из здания; автомобиль, который он оставил на Сретенке, был уже на стоянке; за рулем застыл спокойный, лет сорока пяти, немного грузный водитель.

– Машину легко нашел, Иваныч? – спросил Олег.

– А то. Когда с тобой имеешь дело, нужно только разыскать место, где все «строго запрещается», – там и будет. Тебя, Федорович, через все запреты тащит, как того медведя на пасеку.

– Через рогатины?

– Покамест ты вроде обходишь.

Гринев кивнул, размышляя о чем‑то своем.

– Далеко поедем, Федорович?

– Отдыхай, Иваныч. Я сам.

Водитель вышел, пристально посмотрел на Олега: лихорадочный блеск глаз, движения скупы, как у связанного воина, желающего освободиться от пут. И еще в нем чувствовалась ярость неутоленного действия. Гринев распахнул дверцу, едва не сдернув ее с петель.

– Полегче, Федорович, – проворчал водитель. Добавил смиренно, после паузы:

– А ты, вообще‑то, уверен?..

– Уверен, – бросил Гринев, с полоборота запустил двигатель и сорвался с места.

Из машины Гринев выбрался в центре, поднялся по ступенькам в устроенное наподобие мансарды кафе, подсел за столик к крупному лысеющему мужчине средних лет. Несмотря на полноту и высокий рост, человек этот словно