Теория врожденных способностей и идей

Если детскую природу нельзя признать безразличной, только простым материалом, который формируется опытом, то в ней следует видеть нечто более или менее определенное. Что же такое она собою представляет? Сочетание врожденных, качественно определенных душевных способностей и идей.

Каждый человек с самого рождения владеет некоторым определенным запасом способностей и идей, которые и составляют основу его духовного существа. Каждому человеку назначен рассудок определенного размера и качества, известного размера фантазия, дана сильная или слабая память, нравственная, эстетическая способность, воля, и все это определенной силы и известного качества. Все такие общечеловеческие способности существуют от рождения и ждут лишь материала и возбуждений для деятельности. Понятно, что человеку невозможно быть больше и лучше, чем каковы его духовные способности; в качестве и размере врожденных способностей положен предел деятельности человека. Каждый человек может быть лишь тем, чем делают его врожденные способности. Таким образом, новорожденный младенец не есть неопределенное, безразличное существо, судьба которого будет всецело зависеть от характера внешних впечатлений, это есть существо с совершенно определенными задатками, со способностями известного качества и силы, в которых заложена и предопределена вся будущая жизнь и деятельность личности.

К качественно определенным способностям нужно прибавить еще врожденные идеи. Это самые высшие и самые важные знания человека, управляющие его теоретической и практической деятельностью. Они существуют, как и душевные способности, от рождения и обнаруживают свое влияние с начала душевной жизни. Врожденные идеи у всех одинаковы, между тем как душевные способности у каждого свои.

Таким образом, человек не нищ духом, это – богато одаренное существо и притом совершенно определенное; у него есть известного качества способности, у него есть запас врожденных идей. Вся будущность человека и вся судьба его заключены в нем, определяются свойствами его врожденных способностей и идей, а не внешних впечатлений.

За учение о врожденных душевных способностях люди держатся гораздо крепче. Дурака сколько ни учи, все будет дурак, а умный по природе человек, хотя и неученый, все же будет умен. Золото блестит и в грязи, красота видна и в рубище. Значит, есть что-то врожденное в человеке, определяющее всю его судьбу.

Что есть нечто врожденное в человеке, это несомненно; но чтобы это нечто были душевные способности в их обычном понимании – с таким взглядом согласиться невозможно.

Новорожденное дитя долгое время не будет обнаруживать ни малейших признаков существования у него фантазии, рассудка, эстетического чувства, нравственного, вообще – всех высших форм душевной жизни. Правда, в дальнейшей жизни все упомянутые способности обнаружатся, – значит, какие-то задатки к ним есть. Но что же это за задатки? Можно ли их представлять в виде душевных способностей? Невозможно.

Душевные способности суть качественно определенные силы, годные к выполнению работы в известных размерах. Это не задатки, это готовые способности. А между тем готовые способности легко могут совсем не обнаружиться, если не будет благоприятных условий для их развития. Остановись рост черепа дитяти, и человек, при всех своих высоких и готовых способностях, будет неисцелимым идиотом. Таким образом, душевные способности суть только возможности известного развития, если встретятся благоприятные условия деятельности.

Вот перед нами новорожденный младенец, из которого со временем, пусть мы это знаем достоверно, выйдет гений. Что же, гениальная способность, уже готовая и законченная, находится во младенце? Нет, из младенца только может выйти гений, если не встретится неблагоприятных условий, препятствующих его развитию. Гениальная способность – дело далекого будущего, а в настоящее время есть лишь одна возможность гениальности, которая либо вырастет в настоящую гениальность, либо нет.

В чем же заключается возможность гениальности и вообще возможность определенного душевного развития человека? Как же представлять детскую природу сколько-нибудь определенной, когда определенные по качеству и размеру душевные способности превращаются в простую возможность такого или иного развития человека?

На поставленные вопросы отвечают нам следующие два взгляда на природные свойства детей.

Теория совершенства детской природы

Определенность детской природы можно видеть в ее совершенстве или несовершенстве. Теорию совершенства детской природы с наибольшей решительностью защищали Жан Жак Руссо и Л.Н.Толстой.

Многочисленные бедствия людей невольно возбуждают вопрос: откуда они? Неужели с природой человека неразрывно связана такая сумма страдания? Нет, в естественном порядке и ходе природы все хорошо, одно к другому приспособлено и соответственно; первобытный естественный человек был здоров душой и телом, был весел и счастлив, ему чужды были наши потребности и страсти, он не страдал ни от сомнений, ни от излишеств. Бедствия возникают от того, что человек выходит из естественного состояния, уклоняется от природы и создает новые, так называемые культурные условия своего существования, совершенно искусственные, уродливые, не отвечающие естественным стремлениям и состоянию человеческой природы. Искусственность и порча мало-помалу разрастаются вширь и вглубь, крепче и крепче опутывают человека и почти совсем превращают его из существа природы и самостоятельного целого в гражданина, члена искусственного создания, в какую-то дробь единицы.

В то время как взрослые в корне портятся искусственной культурой, дети родятся неиспорченными существами. Они как бы прямо выходят из рук Творца, многовековая порча человечества не касается их. Они чисты, совершенны, прекрасны, все их естественные стремления добры и хороши. Только со временем, от соприкосновения со взрослыми и усвоения их культуры, они портятся и развращаются. Поэтому задача воспитания будет двойная: с одной стороны, нужно как можно больше предоставлять детям свободы, вполне полагаться на их природу, потому что она добра и совершенна; с другой стороны, нужно как можно долее и энергичнее охранять дитя от тлетворного влияния культуры взрослых.

Утверждение Руссо о совершенстве детской природы не опирается ни на какие фактические доказательства. Сказать, что человек сам по себе совершенен, а портит его культура, что все естественные стремления детей добры и т. д., не значит еще доказать совершенство детской природы. Правда, эта теория совершенства детской природы совпадает с обычным житейским представлением о детях, что они ангелочки и невинные существа. Затем остается еще невыясненным капитальный вопрос, касающийся самого существа рассматриваемой теории: как понимать совершенство детской природы, в чем оно заключается? Несомненно, что взрослые в некоторых отношениях совершеннее детей, они, например, умнее, опытнее, сдержаннее детей, не так капризны и т. п.

Совершенство детской и вообще человеческой природы заключается в ее гармоничности. Родившись, человек представляет собою первообраз гармонии правды, красоты и добра. Чувства правды, красоты и добра независимы от степени развития и выражают только гармонию отношений в смысле правды, красоты и добра. Ложь есть несоответственность отношений в смысле истины; абсолютной же правды нет. Постепенно, с каждым шагом жизни, первоначальная гармония человека расстраивается больше и больше, человек развивается негармонично, одна сторона больше развивается, другая – меньше. В таком одностороннем развитии заключается главное и высшее зло, потому что оно все дальше и дальше отодвигает нас от нашего идеала – первоначальной гармонии правды, красоты, добра, свойственной ребенку.

Где же доказательства, что детская природа действительно гармонична? Доказательства следующие.

Между учениками своей Яснополянской школы Толстой встретил двух крестьянских мальчиков лет 10–12, Федьку и Семку, которые поразили его способностью художественного творчества, а в творчестве – чувством меры. В Федьке «чувство меры было так сильно, как ни у одного из известных мне писателей, – то самое чувство меры, которое огромным трудом и изучением приобретают редкие художники, а между тем оно во всей его первоначальной силе жило в неиспорченной детской душе». По отзыву Толстого, Федька, «как только я дал ему полную свободу, перестал учить его, написал такое поэтическое произведение, которому подобного не было в русской литературе – “Солдаткино житье”». Толстой не только не мог помочь или указать Федьке и Семке в деле художества, но едва-едва, и то только в счастливую минуту возбуждения, был в состоянии следить за ними и понимать их.

Яснополянские мальчики были не только способные художники, но и вообще талантливые дети, поднимавшие и понимавшие разные общие вопросы философского характера. Во время одной вечерней прогулки Федька спросил Толстого: «Для чего учиться пению, зачем петь?» (У мальчика был чудесный голос и огромный талант к музыке). «Зачем растет липа?» По поводу этих вопросов Толстой и бывшие с ним три крестьянских мальчика стали говорить о том, что не все есть польза, а есть «красота», что «искусство есть красота», «и мы, – говорит Толстой, – поняли друг друга, и Федька совсем понял, зачем липа растет и зачем петь. Пронька согласился с нами, но он понимал более красоту нравственную – добро. Семка понимал своим большим умом, но не признавал красоты без пользы». «Я помню, – заключает Толстой, – мы переговорили, как мне кажется, все, что можно сказать о пользе, о красоте пластической и нравственной».

Другие доказательства, приводимые Толстым в подтверждение совершенства и гармоничности детской природы, состоят в том, что здоровый ребенок близок к неодушевленным существам – к растению, к внешней природе вообще, которая постоянно представляет нам ту правду, красоту и добро, которых мы ищем и желаем, и что во все века и у всех народов ребенок представлялся образцом невинности, безгрешности, добра, правды и красоты. Насколько убедительны приведенные доказательства? Вообще, признать детскую природу совершенной невозможно. Если взрослые, по каким бы то ни было причинам, портятся, если их природа искажается, то дети, рождающиеся от таких родителей, не могут быть совершенными, они неизбежно будут наследовать свойства своих родителей, дедов, прадедов и т. д. Мы постоянно видим вокруг себя, что дети родятся с предрасположениями к разным физическим болезням, например чахотке, нервным заболеваниям; родятся слабыми, золотушными. В психическом отношении то же явление: дети нередко очень рано начинают проявлять нравственные пороки, возникновение которых невозможно объяснить влияниями среды; есть дети воры, циники, преступники, дети, страдающие нравственным помешательством.

Но, может быть, дети, несмотря на все свои недостатки, суть существа гармонически организованные и в этом отношении совершенны и превосходят взрослых? Доводы, представленные за гармоничность детской природы, неубедительны.

Что бывают дети, поражающие своею талантливостью, – это несомненно. Бывают дети замечательные математики, музыканты; граф Толстой открыл детей беллетристов, встречались дети с поразительной памятью, необычайно ранней способностью к отвлеченному мышлению и т. д. Но все подобные таланты обыкновенно резко выдаются в психике детей, делают их односторонними; в других отношениях талантливый мальчик – музыкант или математик – бывает обыкновенно неталантливым, у него талант на что-либо одно, а не на все. Правда, Толстой говорит, что Федька и Семка отличались именно чувством меры. Но они отличались чувством меры в художественном творчестве, т. е. в специальной односторонней деятельности; сохраняли ли они это чувство меры и во всех других сферах деятельности – остается неизвестным. Притом Толстой слишком уже увлекся своими яснополянскими талантами и гармоническими детьми, слишком много приписал им. Кто внимательно прочтет соответствующие страницы в статьях Толстого, тот признает, что Толстой много помогал Федьке и Семке и что феноменальные дети были на самом деле просто способными мальчиками.

Охота детей задавать взрослым разные мудреные вопросы, вроде: «зачем растет липа?» – известна, равно как и склонность к некоторому обсуждению подобных вопросов, к резонерству. В жизни детей бывает период, когда они особенно настоятельно обращаются к взрослым с вопросами о причинах самых разнообразных явлений, закидывают такими вопросами. Но из подобных фактов пробуждающейся детской пытливости никаких особенных выводов о гармоничности природы детей сделать нельзя.

Ссылка Толстого на близость новорожденного к неодушевленным предметам и животным, представляющим для нас будто бы искомые правду, красоту и добро, нисколько не может разъяснить дела, потому что добро и правда собственно свойственны лишь человеческому сознанию, а внешней природе могут быть приписываемы в крайне неопределенном смысле, по весьма несовершенной аналогии. Представление разными народами детей образцами невинности и безгрешности ничего не доказывает, так как в народных представлениях обыкновенно бывает много ошибок. Во всяком случае, не следует забывать, что детские добродетели суть добродетели неведения. Совершенство же, заключающееся в неведении зла, не может быть поставлено выше такого совершенства, свойственного лучшим из взрослых, которое не только знакомо со своими отрицательными противоположностями, но и победило их. Иное дело добродетель, не знающая искушения и соблазна, а иное – победившая их и стоящая выше их.