Глава 6

Утром разбудил звонок. Возможно, раньше был еще один, но сил, чтобы продрать глаза, не хватило. Или мне приснилось?

На этот раз я справился. А времени-то – о-го-го! Вот тебе и только что лег. Все в мире относительно, особенно, когда ни жив ни мертв и спишь на ходу.

Звонил Гарун.

– Как отдохнулось? – донесся его бодрый голос. – В первый раз ты не ответил, а здоровый сон – признак хорошего отдыха.

– Нормально отдохнулось, хотя такого слова не существует. А тебе?

Его вчерашний уход мог закончиться чем угодно.

– Обошлось разговорами.

– Замечательно. Всегда бы так.

– И я о том же.

Он помолчал пару секунд, за которые я принял вертикальное положение, а мой организм окончательно проснулся. На соседних кроватях, составленных практически впритык, похрапывали мои сокомнатники. Почти никто не среагировал на поднявший меня звонок, а кто среагировал, тот снова отключился, едва понял, что звонят не ему.

– Вчера с Мадиной разговаривал? – спросил Гарун.

– Да. – Я не стал вдаваться в подробности.

– Видел, как она здесь изменилась?

Понятно, что вопрос вовсе не о внешности, ставшей весьма привлекательной.

– Ей нравится местная жизнь, – сказал я.

– Пора увозить от здешних соблазнов. Она смотрит на окружающих и начинает позволять себе больше, чем положено девушке с Кавказа.

Хотелось вставить, что окружающих, с которых она берет пример, можно бы выбрать и получше. Каждый сам решает, с кем дружить и каким быть. Например, Хадя не повелась на развеселый блеск будней собравшейся вокруг Гаруна молодежи. Значит, не в местных условиях дело.

– Мы уезжаем, – выдохнул Гарун, заканчивая мысль.

– Когда?

– Через пару недель.

– Насовсем?

– Мадина – да. Родители решили, что хватит с нее учебы, замуж пора.

– Но ей… сколько лет?

– Для замужества более чем достаточно. Уже и Хадю можно выдать, если потребуется. Слава Аллаху, у младшей таких заскоков нет, за ее будущее я спокоен. А с Мадиной, сам видишь, надо торопиться. Будущего мужа она еще не видела, это выбор родителей, но выбор отличный. Высокий чин в тамошней местной администрации. Мадина станет его второй женой.

Я поперхнулся. Второй. Ладно, порадуемся, что не четвертой или… сколько там было у султанов и падишахов? Любопытно, что по этому поводу скажет сама Мадина. Обязательно надо спросить. При ее вывернутом в обе стороны мировоззрении ситуация просто офигительная. Для полуфеминистки – стать второй женой!

– Ты говорил, вторыми женами у вас любовниц называют.

– Сейчас многие имеют по нескольку жен, – объяснил Гарун. – Законы не позволяют оформить такой брак легально, и люди живут на несколько домов, а Мадину этот большой человек берет именно в свой дом. Мне кажется, она получит все, о чем мечтала: поездки за границу, прислугу, дорогие украшения и автомобили, шикарные отели и курорты… Для девушки, которая ничего не умеет и ничего из себя не представляет, лучшего не придумать. Ни готовить не придется, ни убираться, только взор мужа радовать.

Только взор? Бесплатный сыр кладут исключительно в мышеловку, иначе он либо не бесплатный, либо сгнивший.

– Как понимаю, муж будет в два-три-четыре раза старше?

– Для семейной жизни это непринципиально. Даже хорошо. Каждый получит то, что хочет.

– Ты уверен, что сестра хочет именно этого?

Гарун опешил:

– А ты своей сестре счастья не желаешь?

– Не уводи разговор в сторону.

– Не увожу, а как раз подвожу. Если ты увидишь что-то, что для твоей сестры лучше, чем она сама представляет, неужели не сделаешь ради нее все возможное и невозможное? Я о своих сестрах забочусь так же.

– Рад за них. Точнее, за вас.

– И я о том же, – выдохнул Гарун. – Гора с плеч.

– Осталась еще одна.

– Шутишь? Хадя не гора, а впадина, и она заполнена чем надо. Короче, меняй планы, приглашаю на свадьбу. Давно в горах не был?

– С отъезда.

– Там многое изменилось.

– Чувствую. Насколько помню, раньше сестрам роль второй жены не готовили.

– Не говори так. – Голос Гаруна ушел в низы. – И то, что она вторая, не все будут знать, это информация для своих. Ты – свой. Не надо портить мнение о себе.

Гарун отключился, а я еще с минуту бессмысленно глядел в ту же точку на стене, что и во время разговора. Снова ложиться? Поздно, сокомнатники уже ворочаются, сейчас начнутся процессы брожения и преображения. Я поспешил в ванную, пока не заняли.

Пока брился и умывался, мысли приняли другое направление, стратегическое: сессия окончена, можно сгонять на недельку домой, затем – поездка на Кавказ, где так давно не был. По возвращении займусь поиском работы. Лето, начавшееся столь замечательно, нужно провести с толком.

Насчет «замечательно» – не для красного словца. Тело казалось тяжелым, но каждая отдельная клеточка парила в невесомости. Я был выпит, высушен и выпотрошен, Настя выжала меня до последней капли, и теперь я походил на апельсин, по которому проехал каток, причем проехал неоднократно. Работоспособности и энтузиазму катка стоило позавидовать. Иногда он перегревался, и водитель выходил покурить или ненадолго засыпал на рабочем месте. Мой обеспеченный наблюдательностью выигрыш ограничивался рамками одного желания, но количество того, что находилось внутри рамок, не ограничивалось. В результате расчет по обязательствам длился несколько раундов, а завершился он только с рассветом, когда в зашторенной комнате внешний свет стал мощнее так и не погашенного светильника.

Происходившие рядом безобразия Люську не разбудили, что казалось просто ненормальным. С другой стороны: а что бы мы сделали, если бы она проснулась? Я бы сбросил с себя любую ответственность и ушел в глухую оборону, объяснения и дальнейшие переговоры легли бы на плечи Насти. Кто придумал, с того и спрос, в этом плане я горячий сторонник равноправия.

Перед уходом из квартиры я совершил неблаговидный поступок. Вынужденный. Главный человеческий инстинкт блаженно почивал, дальше меня вел инстинкт самосохранения. Обстоятельства требовали принять меры, и, наступив на горло собственным принципам, такие меры мне пришлось принять. Совесть укоризненно покачала головой и отвернулась, когда я полез в сумочку счастливо отключившейся Насти.

Ха-ха. Телефон, в котором остался некрасивый снимок, оказался на блокировке. В отместку я устроил фотосессию с обеими спящими подружками, благо вспышка на рассвете не требовалась. Позже сообщу, что у меня тоже завелся компромат… если Люська с Настей посчитают такое за компромат. Посмотрим. Уходя, я шепотом попрощался с раскинувшейся во сне Настей, чья растрепанная голова на миг приподнялась с ковра: мол, где я, кто это, и что, вообще, происходит?

«Спи, все хорошо», – сказал я.

Она послушно закрыла глаза.

Я ушел, аккуратно прикрыв за собой входную дверь. Щелкнул автоматический замок, и жар прошедшей ночи остался за непреодолимой преградой. Подъезд встретил прохладой, улица заставила зябко передернуть плечами, а пеший путь домой окончательно отрезвил. Мозги включились.

Было бы здорово, если Настя, проснувшись, подумает, что ночь со мной ей приснилась. Из возможных развитий событий такой вариант был наилучшим. Для всех. Кроме моей гордости. Черт подери, ведь было же все это, было, и еще как было!

А рассказать никому нельзя. На меня глянут как на вруна или озабоченного психа, и однажды Настины приятели объяснят где-нибудь в укромном месте, что нехорошо возводить гнусный поклеп на чудесную девушку. Настя и Кваздапил, феерическая роскошь и тоскливая несуразность, огонь и вода в одной постели – кто поверит в невозможное?

Я бы сам не поверил.

Приятели потихоньку вставали, проклиная весь белый свет, мешавший насладиться заслуженным отдыхом. Комната стала напоминать вольер для коал и ленивцев. Согбенные фигуры поднимали себя с помощью мата и в порядке очереди плелись в сторону ванной. Зато оттуда выходили совершенно другие люди. Именно люди, а не унылые силуэты и оболочки.

– Мы – в клуб, – проинформировал меня Игорь, один из сокомнатников. – Пойдешь?

Он встал следующим после меня и уже преобразился.

– Чего я там не видел?

– А чего ты здесь не видел?

– За пребывание здесь не нужно платить.

– Деньги кончились? – догадался Игорь, в этот момент поливавший себя одеколоном, от запаха которого сам едва не задохнулся.

– Одолжу! – предложил Артур, единственный из нас, кто уже нашел летнюю подработку. – Мне вчера аванс выдали.

– Не надо, – сказал я, укладывая вещи для поездки домой.

– Домой едешь? – дошло, наконец, до всех.

Тот дом, откуда каждый приезжал, оставался домом, а эту квартиру столь высоким статусом награждали редко, в силу необходимости. Две состыкованных спинками кровати вдоль одной стены, два скрипевших шкафа по другую и четыре кровати посередине, где личные и лишние вещи складывались, за неимением тумбочек, на пол под кроватями. По узким проходам пролегали дорожки из ковролина. Три стула тоже играли шкафов, по одному на каждую пару проживающих. Это – дом? Нет, это место пребывания – с личным пространством в виде индивидуального отделения в холодильнике и полки с вешалками в шкафу. Вообще-то, Мадина права, шесть человек для однокомнатной квартиры – многовато, но мы привыкли. Теснота не замечалась, а плюсы такого существования, вызванные многократной экономией, перевешивали любые минусы. Об остальном мы всегда договоримся.

От меня, наконец, отстали. Завязалась веселая перебранка, попутно сокомнатники вспоминали, кто и что творил в кегельбане на прошлой неделе, а также не появилась ли у кого-то возможность пригласить девчонок в количестве от одной до бесконечности. Если точнее, то от бесконечности до хотя бы одной.

Возможность, как я понял, отсутствовала.

Дождавшись ухода раздухарившейся компании, я сверился с расписанием электричек. Времени до отправления ближайшей – навалом, вокзал – в десяти минутах ходьбы, можно потешить себя редким удовольствием – в тишине и покое понежиться в горячей воде.

По захламленности ванная комната превосходила спальню и кухню вместе взятые. Заваленная вещами стиральная машина по одну сторону, пожелтевшая раковина умывальника по другую, сверху – белье на веревках между стенами. Сзади, на внутренней стороне двери, – полотенца на изображавших вешалки гвоздях. А впереди оставшееся место занимал коричневевший потеками зев пластиковой ванны. Если закрыть за собой дверь, то, встав на пятачок зеленого кафеля, даже рук не поднять без угрозы что-нибудь уронить.

В ванне валялись брошенные кем-то грязные брюки. Я убрал их в полиэтиленовый пакет, сполоснул белую посудину, набрал воду и, раздвинув сушившееся на веревочках белье, наконец, погрузился в нирвану. В нирваННу – раскинув повисшие плетьми руки и выпиравшие из океана блаженства острова коленей. Пейзаж просто чудесный. Какие Мальдивы, какие Сейшелы, вы о чем? Полная ванна горячей воды и никого рядом – вот высшее удовольствие! Голова откинулась на холодный бортик, глаза закрылись. До чего же хорошо…

В притворенную дверь ванной комнаты раздался стук.

– Можно?

Разморенный и расслабившийся, я собрался заорать на кого-то из вернувшихся, однако, не дожидаясь ответа, вслед за стуком ко мне беззастенчиво ввалился…

Неправильно сказал. Потому что не ввалился, а валилась.

Глаза у меня полезли из орбит, а рот немо разевался по-рыбьи в поисках приличных выражений: излом черных бровей… узкие скулы… четко очерченные губы…

Обладательница давно отмеченных мной длинных ног и вкусных подробностей, которой скорее пристало быть усладой повелителя Блистательной Порты, стояла передо мной во всем тщательно отрепетированном, вымученном у зеркала, великолепии. Ее глаза искрились, губы расцвели улыбкой:

– Привет. Это я.

– Но как…

Прикрывшийся ладонями, я ошалело смотрел на Мадину как на привидение. Она по определению не могла тут оказаться: не знала, где живу, не могла миновать запертой за ушедшими друзьями двери…

– Нашла тебя просто: спросила, показали. На лестнице узнала, что другие отправились играть в боулинг, а ты отказался.

– Я домой собираюсь. К родителям. Готовлюсь, вещи собираю.

– Помочь?

– Не надо! – Я испуганно дернулся, не зная, что еще взбредет в голову непредсказуемой посетительницы.

– Как хочешь. Женщины лучше умеют обращаться с вещами, вот и предложила.

Одетая в накинутую на платье куртку Мадина стояла надо мной без тени стеснения и разглядывала забитое вещами помещеньице, неотъемлемой частью которого был я – старательно прятавший хозяйство под решеткой скрещенных ладоней, в которых оно едва помещалось. Самое глупое и обидное в этой ситуации, что почему-то именно я чувствовал себя виноватым. Так не должно быть, но было. Я перешел в наступление:

– Как нашла – понятно, а как попала внутрь?

– Дверь была не заперта.

Мадина вела себя так, будто ничего особенного не происходило, а мне было нестерпимо стыдно. Моя нагота, показное равнодушие гостьи, простреливавшей шаловливыми намеками, что равнодушие именно показное… Долго так продолжаться не могло. Лежа перед Мадиной, словно поросенок на столе кверху лапками, невыгодно для мнения о себе и некрасиво раскоряченный, я глядел на незваную гостью, такую шикарную, знойную, томную…

Нет. Какая бы ни была, она сестра друга.

Впрочем, как женщина…