– А ты помнишь вообще, что в хоккей играешь?! Что 13 лет им занимался?! Максимум, что тебе можно доверить, так это снег лопатой убирать, а не в хоккей играть. Мне все ясно. Ты еще раз доказал, что слабак и неудачник – ты недостоин ни звездного часа, ни последнего шанса! Сначала разберись со своими проблемами, а потом приходи сюда! Хотя я уверен, что подобный мусор хранится в каждом из вас, – я переключился на остальных, поднявшись со скамьи и продолжая разгуливать по раздевалке. – Я вообще не понимаю, как вы все попали в хоккей и умудряетесь держаться на плаву?! Сегодня у вас напрочь отсутствует сплочение. Вы словно друг друга впервые увидели!

Вольский внезапно вскочил с места и схватил меня за предплечье:

– Зачем ты все это делаешь?

– Потому что мне нравится смотреть, как в тебе умирает маленький мальчик и пытается родиться сильный, волевой и ответственный мужчина, – выдал я.

Илью терзали смешанные чувства: с одной стороны, он крайне разъярен и недоволен моим ответом; с другой стороны, он изумлен формулировкой, которую я использовал для объяснения его мук.

– Для чего вы орете друг на друга?! – продолжил я. – Вы явно не чемпионы мира, а думаете, что все умеете, все знаете. Звезды одни собрались, е-мое! А вы раскройте глаза и оглянитесь вокруг. Что же сейчас творится? И что творилось на льду в течение двух периодов? Ведь это же уму непостижимо!

– Да сегодня день такой: что-то потустороннее постоянно вмешивается. Игра плохо идет. Чуть что – так в ссору, мелкая ошибка – большая проблема, – пытался объясниться Антон Малкин. Нечего добавить: мне, к сожалению, тоже не удавалось найти приемлемого объяснения столь неудачной игре.

Время поджимало, а у меня не получалось уложить все то, что хотелось сказать, в несколько минут. Хоккеюгам нужна передышка, но гордыня не позволила мне дать им отдохнуть:

– Отставить панику и продолжать играть! «Молот» своему счастью поверить не может, – говорил я. – Они не делают ничего особенного – вы можете лучше. Так переверните же игру, наконец! И плевать на то, что на их стороне сегодня какая-то там неведомая сила, затаскивающая шайбы в ворота к Артему.

– А, что? – очнулся Абдуллин.

– Ничего. Ты молодец. Ты все делаешь правильно, – успокоил его я.

– Стараюсь подчищать, где получается, – произнес Артем и подумал: «Конечно же, я все делаю правильно. А разве может быть как-то по-другому?»

– О чем я говорил? – спросил я сам себя. – Вспомнил! Отдадите моральное превосходство – они мигом это почувствуют и нейтрализуют вас. Вы сами не знаете, чего хотите. А может быть, и знаете, но желаете так много всего, что сами никак определиться не можете. А хотеть всего и сразу – это прямой путь к тому, что вы ровным счетом не получите ничего. Получается, вы пожинаете плоды всего того, что вы вроде бы лелеете – страдаете и ни черта не ведаете. Не спорю, что промежуточных успехов вы добились, но им грош цена – они только тянут вас в яму, которую вы сами себе роете. Не заметите даже, как туда свалитесь, потому что живете в мире, который сами для себя создали из легкого и доступного. Но без труда не вытянешь рыбку из пруда. То же самое и в хоккее. Допустим, мы говорим о победе – сколько всего вы закладываете в эти шести букв: слава, деньги, девушки, готовые вешаться на вас только из-за того, что вы хоккеисты. Добавьте сюда тщеславие, бесконечные понты, совершенствование физической формы одновременно с захламлением морального состояния. Все это можно назвать одной из ваших главных слабостей, которой, несомненно, надо пользоваться… что и делают ваши сегодняшние противники. Вы их недооценили с высоты вашего мнимого величия. Но на вершине ли вы, судя по счету на табло? Не думаю. Можно приводить уйму подобных примеров – даже я этим пользуюсь. Вы настолько слабы и невнимательны, что не замечаете элементарных вещей, а хоккей – это только повод пилить вам мозги…

Я осекся. Меня так понесло, что я только опосля сообразил, что несколько последних фраз вообще не следовало говорить. Поток аргументов – непрерывная цепочка, в которой каждая последующая мысль выходит из предыдущей. Грех не дойти до логического завершения.

Ужаснувшись, я спросил себя: «Я сказал это вслух?» В ту же секунду я решил как ни в чем не бывало мигом оправдаться, но получилось не очень:

– Вы этого не слышали, – грозно заявил я.

Все без исключения хоккеисты хотели в тот момент меня отмудохать, но я настроился на режим непробиваемой стены. Но всех опередил один-единственный человек…

Адская смесь из чувств и мыслей, бурливших в Вольском, вырвалась наружу в порыве доказать всем мою неправоту, биться за свое имя насмерть. Он старался терпеть мои выпады, ибо первый из всех понял мою надобность в команде, но сейчас и его нервы сдали:

– Еще как слышали! – вспылил Илья и с размаху кинул свою клюшку на пол, от которого она еще и пару раз отскочила с характерным звуком.

– А что это ты клюшками разбрасываешься?! На себя посмотри! Судя по твоим действиям на льду, ты просто жалкое и некомпетентное существо. Ничтожество, а не хоккеист!

Вот мы и достигли точки кипения. Словесный конфликт грозил перейти в физический. Однако отведенные на перерыв минуты пролетели – в раздевалку вошел Степанчук и скомандовал:

– Шевелитесь, рептилии! Перекур окончен! – он произнес это с необыкновенным воодушевлением. Гарантированный проигрыш обеспечивал карт-бланш для последующей взбучки – пацанам не поздоровится.

– И помните, – объявил напоследок я, – вы должны выйти с высоко поднятыми головами и сделать их!

Все схватили клюшки, надели шлемы и с задумчивыми лицами побрели на лед. Вольский шагал впереди всех, на ходу застегивая шлем и надевая краги.

– Вольский! Не смей распушать перья на хвосте! Ты ничего не сможешь мне доказать! – Вольский не слышал меня: у него свои планы на третий период. Он хотел продемонстрировать всем, что он сильный и способный хоккеист, что не нуждается в других и не заслуживает оскорблений и обвинений. План Ильи прост: забросить такую нужную сейчас шайбу исключительно за счет индивидуального мастерства.

Хоккеисты «Магнитки» и «Молота» уселись на жесткие скамейки в отведенных местах; первые пятерки вышли на лед. Стартовое вбрасывание – третий период стартовал. Никто ни до, ни после перерыва не хотел идти на уступки. Разница в счете минимальная.

Виталий Николаевич, прежде чем занять свое место, прошел мимо хоккеистов на скамейке запасных и произнес:

– Не дай бог – проиграете! Тогда осознаете в полной мере, что означает выражение «не работает голова – работает все остальное». Нужен гол! Поехали!

Я же стукнул Илью по шлему и пригрозил:

– Не сметь ничего делать наперекор установке! Никакой самодеятельности! Я прекрасно понимаю, что ты задумал! Выпендриться хочешь – не выйдет! Все, как сказал тренер. А попытаешься что-нибудь выкинуть, знай – ты труп, – сказал я, но Илья даже ухом не повел – он был холоден и сосредоточен как никогда в жизни. Ни я, ни кто-либо другой на свете уже не мог повлиять на порядок действий, который сложился в голове у Вольского. Паренек горел желанием выделиться и исправить сложившееся положение не только в игре, но и в собственной самооценке. До его «звездного часа» оставалось ждать буквально несколько минут. Не для команды, а только для себя.

Я, настороженно поглядывая на непослушного форварда, встал рядом со Степанчуком, продолжая вести статистику.

– Знаете, вот начался третий период, а я чувствую себя неуютно – какая-то нездоровая обстановка складывается среди наших игроков, – признался я.

– Я всегда себя так чувствую, когда нахожусь рядом с этими дегенератами.

– Может, стоило перетасовать пятерки?

– Поздно пить «Боржоми». Это шоковая терапия, – хладнокровно выдал тренер.

Прозвучал свисток.

– Смена! – крикнул тренер.

Нападающие и защитники сменились, играючи преодолев бортики. Свежая пятерка распределилась по нужным позициям на площадке. Вольский с ними. «Хоть бы чего лишнего не вытворил, сумасшедший!» – я справедливо считал, что самодеятельность выйдет боком не только ему, но и всей команде. Все, что с ним творится – это закономерный процесс, который пройдет сам собой. Такой уж возраст.

Илья глянул на партнеров по звену, один из которых застыл в полушпагате на круге вбрасывания. На секунду Илья присмотрелся и к игрокам «Молота-95». Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох – холодный воздух детского ледового дворца проник в легкие.

– Понеслась… – произнес он и услышал звук пронзающей воздух шайбы и щелчок скрещенных на точке клюшек.

Вбрасывание выиграл противник, что разозлило Вольского – он ринулся за нападающим «Молота» вместе с остальными. Пас за пасом, и вновь пермяки в позиционной атаке – хмурый Абдуллин готовится тащить. Команда нервничает, тренер с помощником напряжены до предела, а тут следующая картина…

– Гляньте на него! – вырвалось у кого-то.

Я, Виталий Николаевич и все наши примкнули к бортику, чтобы лучше увидеть то, что происходит на льду. Вольский, будто сам не свой, рассекает по льду, отрабатывая в защите за троих. На его пути возник мчащийся с шайбой в сторону ворот Артема Абдуллина нападающий «Молота». Вольский догоняет его и сбивает с ног. В пределах правил, показывает арбитр. Шайба достается Илье. Он цепляет ее на крюк клюшки и несется в противоположную сторону площадки, а форвард «Молота» продолжает лежать на льду – глядишь, все же назначат двухминутный штраф. Арбитры непреклонны, поэтому приходится подниматься. Желая отомстить своему визави, нападающий «Молота» бросается вдогонку за Вольским. Илья же, никого не замечая, мчится к чужим воротам, не отдавая шайбу ни своим, ни встречающим его чужим.

– Во дает!

– Один в ноль будет.

– Отдай! 17-й открыт! – истошно орал с трибуны Степанчук.

– Начались в деревне танцы, – отреагировал я.

– Демон! Сейчас забьет, – сказал Брадобреев.

– Нет, не забьет, – парировал Сергей Соловьев.

– Спорим?

– Забились.

– Блин, нашли время! – ворчал я.

Арсений Митяев в недоумении стучит клюшкой, требуя передать ему шайбу. Они с Вольским летели в зону «Молота» на параллельных курсах. Арс недовольно озирается в сторону скамейки запасных «Магнитки-95». Видит недоумение и там – это явно ни с кем не согласовано. Вольский полностью дистанцировался от посторонних взглядов и восклицаний. Его волнует реакция только одного человека – того, кто побудил его на совершение этого марш-броска. Илья уже не в силах остановиться: очень хочется доказать всем, что он достоин уважения.

Вскоре Илья позабыл и про это – он на пределе сил и возможностей. С него ручьем лился пот, дыхание опережало обыкновенное тиканье часов. Он перебирал ногами по льду так быстро, что это движение невозможно уловить глазами. Он вцепился в клюшку; его глаза чуть ли не взрывались от напряжения, веры и желания. Взгляд устремился на вратаря команды противника, к которому Вольский с каждой секундой подлетал все ближе и ближе – казалось, что ему уже никто не сможет помешать. Оставалось несколько мгновений до прицельного удара клюшкой по шайбе, которая точно попадет в ворота. Должна попасть в ворота! Обязана!

– Где защита?! – истошно кричал тренер «Молота».

Он направил всю энергию своего тела в одну точку – все для прицельного щелчка, от которого наверняка сломается клюшка. Его сердце билось в таком бешеном ритме, что разгоряченное тело дрожало. Резкая остановка игры или промах стоили бы ему жизни. Кровь в Илье вскипела. Тут и наступил самый важный, волнующий момент… Он уже не видел преследующих его хоккеистов, защитников и нападающих, своих и чужих. Он видел только вратаря впереди и несущуюся шайбу, которую Илья подгонял клюшкой. Она казалась ему сверхбыстрой кометой с блестящим хвостом, которая вот-вот устремится во вражеские ворота. Вольский даже на секунду представил, как он феноменально забросит шайбу без посторонней помощи, ни разу никем не остановленный; вообразил, как объедет чужие ворота, всплеснет от радости руками, цинично улыбнется вратарю, окунется в объятия и похвалы одноклубников, а потом невольно поймает мой недовольный взгляд, взгляд побежденного человека, который убедится в том, что чудовищно ошибался. Потом Илья весело отобьет подставленные кулаки всех сидящих и запрыгнет на скамейку через бортик. И никто уже не вспомнит про то, что он весьма эгоистично провел шайбу до чужих ворот через всю площадку под ошалелые взгляды товарищей, с которыми должен был поделиться. Предвкушение гола на секунду стало самым важным моментом в его жизни, но… желаемому не суждено сбыться.

Внезапно Вольского поразило, словно ударом молнии. Ее воображаемый электрический разряд прошелся по всему раскаленному телу хоккеиста – от головы до ног и рук, по каждой клеточке. Он прошел по ногам, которые затряслись и перестали держать его, по рукам, которые мигом ослабили хват, по спине, которая не удержала осанку. Он даже не успел понять, откуда последовал удар. Его источник – нападающий «Молота», которого в самом начале атаки неловко опрокинул Илья. Парень настиг обидчика и со всей силы отомстил дерзкому форварду, исподтишка зарядив по нему клюшкой.

Сокрушительный удар. Защиты на Илье будто и не было вовсе. Парнишка из «Молота» невольно вырубил Вольского: удар по плечу и частично по шее достиг мозга и сердца, что вмиг отключило Илью, как короткое замыкание отключает электрическую сеть. Вольский никак не предвидел такого исхода, поэтому до ужаса напугался столь странному состоянию. Все его ощущения и мысли мигом улетучились куда-то в небытие, за пределы телесной оболочки; ему показалось, что и душа тоже покинула тело… И это тело просто свалилось как старое пальто с вешалки – прямиком под свисток арбитра, зафиксировавшего грубое нарушение. В глазах у Ильи потемнело; ноги надломились, словно спички. На скорости Вольский рухнул на лед и врезался в борт за воротами «Молота».

Единственное, что Илья успел сделать, прежде чем потерять сознание, – это прикрыть решетку шлема крагами. Пронзительную боль от столкновения с бортом он уже не почувствовал. В этот момент все затихло, все потеряли дар речи и устремили свои взгляды на то, что произошло на льду. Тишина продлилась пару секунд, затем по скамейкам и трибунам прошелся шумок негодования. Такое периодически происходит, поэтому все до последнего думали, что Илья лежит и по-мужски терпит сковавшую его боль и сейчас непременно поднимется. Но Вольский продолжал лежать неподвижно.

– Этого еще не хватало. Вольский, вставай же, вставай, – сквозь зубы приказывал ему я, но тщетно. Степанчук как ответственный за ребят и их здоровье уже мысленно сел на нары.

Страх, пробежавший неприятным холодком по спине, неизвестность, удивление, томительное ожидание и абсолютно неуместный интерес – что только не витало в воздухе. Среди хоккеистов наконец-то проснулось сопереживание, волнение и сострадание к другу. Присутствующие на льду уже давно обступили лежащего без сознания Вольского: даже хоккеисты из другой команды, даже арбитры – все просто стояли и смотрели…

***

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам – сущность его – уничтожается на глазах, перестает быть. Но когда нечто умирающее есть человек, человек знакомый, близкий, любимый – тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется смертельная печаль, надрыв и духовная рана, которая так же, как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится прикосновения извне.

Для всех Вольский – неотъемлемая часть команды, часть единого кулака. И эта часть исчезла. Что же, спрашивается, будет с таким неполноценным кулаком? Ответ очевиден. В особенности тогда, когда команда и так не в очень хорошем состоянии. Что же, спрашивается, будет с тренером, с его ассистентом, если этот надрыв, полный боли и сострадания, постиг абсолютно всех, кто стал невольным свидетелем разыгравшийся в тот день драмы?

Я и Степанчук чуток помешкали и, поскальзываясь на льду, спешно устремились к Илье. Он лежал на животе и не шевелился. Вокруг него сомкнулось плотное людское кольцо, но ближе всего к нему стояли и сидели хоккеисты его команды. Не каждый день сталкиваешься с таким.

– Врач, где врач?! Где он, когда так нужен?! – спрашивал кто-то с дрожью в голосе.

Словно танк и бульдозер, Степанчук и я растолкали столпившихся хоккеистов в разные стороны. Увидев воочию лежащего Вольского, мы тоже ощутили тот самый страх, витавший вокруг травмированного (или чего похуже) 16-летнего хоккеиста. Будто вся неопределенность и грусть момента сосредоточилась тогда именно в этом месте. Я с каменным лицом оглядел хоккеиста – остальные ничего не предпринимали. Рот немного приоткрыт, глаза закрыты, но плотно не зажмурены, кожа побелела от холода, на щеках, лбу, бровях и ресницах блестели капельки пота, дыхание едва уловимо. До пульса еще нужно докопаться через толстый слой экипировки. При беглом осмотре можно заключить, что Илья безмятежно спит. Но это хуже, чем сон. Все стояли в недоумении.