Обыск

Как установило следствие, «сожителем» Лепилиной был гражданин Азадовский Константин Маркович, 1941 года рождения, уроженец Ленинграда, русский, беспартийный, ранее не судимый, кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой иностранных языков ЛВХПУ имени В.И. Мухиной…

Удивительно, до какой степени следователь Замяткина была озабочена скорейшим производством обыска именно у Азадовского. Вероятно, для этого были причины. Ведь если бы Азадовский был рядовым гражданином, то Замяткина не лезла бы из кожи вон, чтобы получить санкцию; полуночные допросы и поездки к прокурору не были в то время обычной практикой. Такие экстраординарные действия милиции свидетельствовали о серьезной социальной опасности Лепилиной и Азадовского. Но что послужило поводом? Какими данными располагала следователь?

Для ленинградской милиции Азадовский был малоинтересен. В его поведении не было ничего такого, что позволило бы органам внутренних дел взять его на заметку. То обстоятельство, что, будучи филологом-германистом, он занимался не писателями ГДР, а творчеством буржуазного поэта-декадента Райнера Марии Рильке, не Маяковским или Демьяном Бедным, а Блоком и Клюевым, вряд ли кого-то могло насторожить… И хотя впоследствии ему выразят недоверие в связи с тем, «что, дожив почти до сорока лет, он ни разу не был женат», все это никак не могло попасть в поле зрения милиции. Тем не менее уже в ночь с 18 на 19 декабря, получая подпись прокурора на постановлении об обыске, капитан милиции Арцибушев наверняка знал, что ему предстоит проводить следственные действия у человека с довольно криминальной репутацией.

Утром 19 декабря 1980 года Константин Азадовский был разбужен звонком в дверь; женский голос произнес: «Телеграмма». Это была соседка, которую попросили принять участие в оперативном мероприятии в роли почтальона. Телеграмма обернулась группой из шести человек в штатском; четверо из них представились работниками милиции, двое были понятые. Руководивший десантом капитан милиции Арцибушев предъявил служебное удостоверение капитана 15-го отдела ГУВД (отдел по борьбе с наркотиками) и постановление на обыск.

Поскольку Константин Маркович не в первый раз встречал в своей прихожей группу почтальонов с ордером на обыск, то он был скорее возбужден, нежели подавлен. Протянутое ему постановление он нашел странным. В нем дословно говорилось следующее: «18 декабря 1980 г., около 18 часов у парадной дома № 10 по ул. Восстания за незаконное приобретение наркотического вещества была задержана гражданка Лепилина – сожительница Азадовского Константина Марковича». Вследствие этого, «принимая во внимание, что на квартире у гр-на Азадовского Константина Марковича могут находиться предметы и документы, имеющие значение для дела», следователь постановил: «Произвести обыск и выемку в квартире гр-на Азадовского Константина Марковича по адресу г. Ленинград, ул. Восстания 10 кв. 51».

Слово «сожительница» резануло глаз, да и «постановление об обыске и выемке» показалось ему, видимо, сомнительным; во всяком случае, он отказался его подписать, что и было зафиксировано двумя понятыми. Несмотря на такой жест, вряд ли справедливо утверждать, что Азадовский был морально готов к обыску, все-таки подобная процедура – исключительное событие в жизни филолога; с другой стороны, его успокаивала твердая уверенность в том, что посетители не найдут у него ничего такого, что можно будет использовать как улику для обвинения по какой-либо статье.

Гости тем временем не робели, вели себя более чем уверенно, и у хозяина появилось ощущение, что они заранее знали расположение комнат. Например, они сразу прошествовали не в комнату Лидии Владимировны, что была ближе к входной двери, а через коридор – в комнату Константина Марковича. Это было помещение, больше напоминавшее Кабинет Фауста в Публичной библиотеке; с пола до потолка оно было уставлено полками с книгами, завалено папками, на столе и вокруг лежали бумаги в кипах…

Поиск наркотиков начался с осмотра книжного шкафа. Константин, войдя в раж, предлагал: «Как-то вы не тем интересуетесь! А что же наркотики? Вот в соседней комнате, у матери, имеются лекарства, не желаете взглянуть? А в машине посмотреть не хотите?»

Но милиционеры твердо шли по идеологической, а не фармакологической тропе. Позже в письме в ЦК КПСС Азадовский напишет:

Сотрудники, производившие обыск, интересовались исключительно моей библиотекой, моими научными и литературными трудами (в рукописях), бумагами личного порядка, перепиской и т. д. Поиском наркотиков никто не занимался. Ни к медицинским рецептам, ни к тем наркотическим средствам, которые действительно имелись в квартире (лекарства моей матери), никто из сотрудников даже не прикоснулся. Помещения квартиры (за исключением моей комнаты) не были вообще обследованы или были обследованы крайне бегло. Не был произведен обыск и в принадлежащей мне машине, хотя я сам предлагал это сделать.

Однако представление милиционеров о квартире Азадовского было все же неполным. И когда около девяти часов утра, отобрав внушительную стопку книг иностранных издательств, они наткнулись на огромное количество фотографий русских поэтов начала ХХ века, стало очевидно, что эта находка для них – полная неожиданность. Озабоченный капитан Арцибушев стал куда-то звонить и просить о подмоге. Закончив разговор, пояснил, что скоро приедет еще один коллега, «специалист».

Но пока специалист добирался до улицы Восстания, произошел ключевой эпизод обыска – было найдено, вопреки уверенности Азадовского, то самое, что послужит главной уликой. Процитируем его показания на суде 1988 года:

Я стоял около окна и смотрел на улицу, в простенке между окнами находился стеллаж с книгами. [Лейтенант милиции] Хлюпин осматривал книги. Неожиданно я оторвал взгляд от окна и посмотрел на Хлюпина, и в этот момент я увидел, что против рук Хлюпина, на полке, примерно на высоте пятой полки снизу, лежит какой-то пакет завернутый в фольгу, и я довольно резко, как мне вообще свойственно, спросил у Хлюпина, что это тут такое у вас? На что Хлюпин растерялся, смутился и так сказать стушевался; вмешался Арцибушев: вот мы сейчас и посмотрим, что вы тут хранили на полке. Пакет был перенесен на стол, развернут: в нем оказалось вещество с пряным запахом, бурого цвета (ну, я не сомневаюсь, что это была анаша). В общем, понимая, что происходит, я тут же сказал Хлюпину, что этот наркотик им подброшен; наверное, вы вынули его из кармана, сказал я, так появилось это упорное повторение, упоминание про карман в показаниях [понятого] Константинова, что он точно видел, что ни один из сотрудников милиции в течение двух часов руки в карманы не опускал. Сотрудники, производившие обыск мало реагировали на мои восклицания, обыск продолжался, а Арцибушев мне не без удовлетворения стал объяснять, что вот все совпало, все сходится; вчера Лепилину задержали, ее он и задерживал, и вот она, значит, тоже хранила наркотики и даже выбросить его пыталась при задержании, вот теперь и у вас нашли, так что три года вам обеспечено, и многое другое. Обыск продолжался приблизительно до двух часов дня. В результате обыска была изъята, помимо наркотика, сумочка Лепилиной с находящимися в ней вещами; Арцибушев объяснял позднее в следственном управлении ГУВД, он изымал ее, потому что ему необходимо было доказать связь Азадовского с Лепилиной. Кроме этого наркотика и сумочки было изъято восемь печатных изданий, два проспекта и 23 фотографии. Я говорю только о том, что занесено в протокол обыска; того, что не отражено в документах, я вообще касаться не буду, хотя многое в этом деле находится вне документов.

Сотрудник, командированный для изучения печатных материалов и фотографий и вовсе не предъявивший никакого удостоверения, застал апогей обыска – озлобленного Азадовского и торжествующе-спокойных коллег. Прибывший лишь подлил масла в огонь – просматривая фотографии, он то и дело отпускал язвительные замечания. Когда же зазвонил телефон и Азадовский инстинктивно дернулся к трубке, один из милиционеров, моментально отреагировав, резко оттолкнул его в сторону. Тогда Азадовский, не оробев (инцидент даже придал ему злости), потребовал занести этот факт в протокол обыска, так что Арцибушев вынужден был вписать в протокол данные своего импульсивного коллеги: лейтенант милиции В.И. Быстров.

Что было дальше? Лейтенант Хлюпин, как показывает один из протоколов допроса, «не просто растерялся, но разнервничался до такой степени, что прекратил поиски. “Не дай бог еще что-нибудь обнаружу”, – сказал он». На этом он действительно прекратил свое участие в процессуальном действе, и остальные полки того самого стеллажа, в котором был обнаружен пакетик с зельем, не осматривались ни им, ни другими сотрудниками. Остальные стеллажи также не осматривались, а их было достаточно много (судя по более поздним обращениям матери и друзей Азадовского в различные инстанции, в квартире на тот момент было 12 стеллажей разной ширины, на которых располагалось приблизительно 7–8 тысяч томов).

Затем приступили к оформлению протокола, несмотря на то что обследована была лишь малая часть квартиры: нетронутыми остались, помимо стеллажей с книгами, кухня, ванная, туалет, комната матери, бóльшая часть коридора… Обыск ограничился детальным исследованием письменного стола и наваленных у его подножия бумаг, а также одного злосчастного стеллажа. Но даже для этого оперативникам потребовалось в общей сложности почти шесть часов. К полудню они начали закругляться. Было видно, что борцы с наркоманией торопятся.

Азадовский что-то пытался доказывать, обвинял милиционеров в том, что ему подбросили наркотики, пытался обратить внимание понятых на то немаловажное обстоятельство, что обыск, по сути, не проводился. Но он был бессилен. Как гласит «Руководство для следователей», изданное Всесоюзным институтом по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности Прокуратуры СССР в качестве служебного руководства, «успех обыска определяется качеством его подготовки». В случае с обыском у гражданина Азадовского, бесспорно хорошо подготовленным, успех органов был очевиден.