Призыв А. А. Вознесенского в министерство просвещения РСФСР

Безынициативность Министерства просвещения РСФСР, оказавшегося одним из форпостов идеологического фронта, стала тяготить Центральный Комитет. Уже в конце 1947 г. в Секретариате ЦК созрело решение об отставке министра. Замена министру А. Г. Калашникову была найдена А. А. Ждановым и А. А. Кузнецовым в лице ректора ЛГУ А. А. Вознесенского, давно знакомого им по Ленинграду^[24]. Особенно убеждала Секретариат ЦК в возможности назначения Вознесенского на министерский пост бурная деятельность ректора ЛГУ на ключевых постах в Общеславянском комитете СССР и во Всесоюзном обществе по распространению политических и научных знаний; по сути, назначения на эти важные должности уже предрекали скорое повышение А. А. Вознесенского.

Для того чтобы сменить руководство министерства, в аппарате ЦК была запущена стандартная процедура: началось выявление недостатков в работе ведомства.

31 декабря 1947 г. на заседании Секретариата ЦК ВКП(б) было принято постановление № 336–8с, которое признало неудовлетворительным опубликованное министерством методическое письмо «Задачи школы по улучшению идейно-воспитательной работы», тираж которого был задержан в типографии. Министр А. Г. Калашников, вызванный после принятия постановления в отдел школ ЦК, направил 6 января 1948 г. секретарю ЦК А. А. Жданову объяснительную записку, где признавал ошибочность методического письма и собственную политическую несостоятельность^[25].

Поскольку кандидатура на место министра была уже известна, то для ее укрепления был инспирирован документ, косвенно указывавший на необходимость опыта научного руководства у главы Министерства просвещения. Поводом стала проходившая с 24 по 26 ноября Юбилейная научная сессия Академии педагогических наук РСФСР.

16 января 1948 г. заведующий Отделом школ Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Н. Н. Яковлев подал секретарю ЦК ВКП(б) М. А. Суслову докладную записку «О научной сессии Академии педагогических наук РСФСР, посвященной 30‐летию Великой Октябрьской социалистической революции», в которой обращал внимание на ошибки АПН и министерства:

«Большинство докладов, заслушанных на сессии, не обсуждались. Лишь по трем докладам были открыты прения, в которых приняли участие 8 человек. Это свидетельствует о том, что институты Академии педагогических наук недостаточно подготовились к Юбилейной сессии. Президиум Академии не обеспечил предварительную рассылку тезисов докладов, поставленных на сессии. ‹…›

В докладе Министра просвещения А. Г. Калашникова “30 лет советской школы” были показаны основные особенности и преимущества советской школы и советской системы воспитания. Однако, при характеристике основных этапов развития советской школы, в первой части доклада, т. Калашников, приводя директивы партии в области народного образования, не показал на конкретных примерах роль и значение этих директив в строительстве советской школы. В этой части доклада не было должного анализа основных событий и фактов истории советской школы.

Доклад Президента Академии И. А. Каирова на тему “Воспитание советского патриотизма” также имел существенные недостатки. При раскрытии сущности советского патриотизма т. Каиров допустил ряд нечетких и неправильных положений. Он, например, говорил о “патриотизме партии”, о “семейном патриотизме”. Под “семейным патриотизмом” т. Каиров понимает желание детей “делать для матери и для других членов семьи что-нибудь приятное и полезное для них”. В докладе т. Каирова без каких-либо практических замечаний приводится такое высказывание одного из учителей: “Патриотизм – понятие отвлеченное, абстрактное”. С таким утверждением, безусловно, нельзя согласиться. Советский патриотизм является действенным патриотизмом. Он проявляется в конкретных делах, в борьбе за укрепление и возвеличение Советского государства»^[26].

Заканчивал заведующий Отделом школ ЦК свою записку следующим выводом:

«Сессия показала, что научные исследования, проводимые в институтах Академии педагогических наук, плохо разрешают основные задачи, стоящие перед наукой. Работники педагогического фронта не получили четких и ясных установок о периодизации истории советской школы и советской педагогической науки. Богатейший опыт, накопленный советской школой за 30 лет ее существования, не получил надлежащего научного обобщения»^[27].

В совокупности такой груз недостатков и упущений уже не должен был оставить у Сталина сомнений в необходимости смены руководства Министерства просвещения. На этот важный идеологический пост А. А. Жданов и А. А. Кузнецов предложили проверенного, вполне самостоятельного и инициативного человека, зарекомендовавшего себя долголетней успешной работой, знающего не понаслышке вопросы науки и образования. Сталин внял доводам секретарей ЦК, и вопрос о назначении нового министра был решен. Им стал ректор Ленинградского университета, профессор политэкономии А. А. Вознесенский, старший брат «арифмометра страны» Н. А. Вознесенского.

С рассказом о том, как в конце 1947 г. проект документа о переводе брата в Москву был представлен Н. А. Вознесенскому, знакомит нас заведующий секретариатом начальника Госплана СССР В. В. Колотов. По-видимому, прозорливый Николай Алексеевич не ждал ничего хорошего от административного соседства с братом – уж очень такая семейственность была вызывающей:

«…Вознесенскому, как члену Политбюро ЦК ВКП(б) и заместителю Председателя Совета Министров СССР, прислали на согласование проект решения о назначении министром просвещения РСФСР Александра Алексеевича Вознесенского, его брата…

Александр Алексеевич прочно осел в Ленинграде, руководил одним из старейших русских университетов. Встречались они редко, но это не мешало им сохранять друг к другу по-настоящему братские, теплые и дружеские чувства. Последняя их встреча произошла совсем недавно, в дни отпуска – Александр Алексеевич отдыхал в сентябре 1947 года неподалеку от Сочи, в Гагре^[28]. ‹…›

Николай Алексеевич Вознесенский был совершенно чужд кумовства. Занимая все более и более ответственные государственные посты, доверяемые ему партией, он никогда не тянул вслед за собой “своих” людей.

И вот теперь перед ним лежал проект решения о назначении его старшего брата министром… Министром просвещения…

Подняв трубку аппарата правительственной АТС, Николай Алексеевич набрал номер телефона одного из руководящих работников.

Поздоровавшись и назвав себя, сказал:

– Зачем вы срываете моего брата с интересной для него работы? Он профессор политической экономии, ректор одного из крупнейших в стране университетов, а вы хотите оторвать его от научной работы ради того, чтобы он занимался школьным делом. Прошу доложить товарищу Сталину, что я категорически протестую против этого назначения.

Положив трубку, Вознесенский какое-то время сидел, задумчиво глядя на лежавший перед ним проект решения. Потом взял ручку и написал поперек проекта: “Категорически против. Н. Вознесенский”.

Неизвестно, докладывали Сталину мнение Вознесенского на этот счет или нет, но через несколько дней решение ЦК партии и правительства вошло в силу – А. А. Вознесенский был назначен министром просвещения РСФСР»^[29].

Сын А. А. Вознесенского так описывает это назначение:

«Еще до войны, когда Николай Алексеевич стал снова работать в Москве, между братьями состоялась договоренность о том, что Александр Алексеевич раз и навсегда остается в Ленинграде. Это совершенно устраивало обоих, и на неоднократные предложения занять тот или иной пост в Москве отец отвечал отказом, а если дело вопреки его желанию, с которым тогда не очень-то считались, доходило до подготовки решения, Николай Алексеевич как кандидат в члены, а позднее член Политбюро всегда накладывал свое “вето” (для этого ему было достаточно написать на опросном листе без всяких объяснений одно слово: “Возражаю”). Так этот механизм и действовал до тех пор, пока Жданов и Кузнецов не согласовали со Сталиным назначение отца на пост министра просвещения. Тут “вето”, а оно на этот раз было выражено еще более жесткой формулировкой “Категорически против”, сработать уже не могло»^[30].

Желание Н. А. Вознесенского сохранить дистанцию с братом имело и чисто политические причины – Николай Алексеевич был вполне разумен, чтобы не подвергать себя лишней опасности. В этом контексте важны слова В. С. Абакумова, сказанные им уже на собственном следствии:

«…В ЦК хорошо известно, что [Н. А.] Вознесенский был очень осторожным человеком в отношении своих связей, и даже был случай, когда [Н. А.] Вознесенский, узнав о предполагаемом назначении его брата [А. А.] Вознесенского на должность, связанную с Министерством иностранных дел, что влекло за собой неизбежное общение с иностранцами, воспротивился этому, и просил ЦК не назначать его брата на эту должность, так как это может скомпрометировать [Н. А.] Вознесенского самого»^[31].

Возможно, когда в декабре 1947 г. А. А. Вознесенский ездил в командировку в Москву и был в ЦК ВКП(б), он имел предварительный разговор с А. А. Ждановым и А. А. Кузнецовым насчет будущего назначения. Произошло оно месяц спустя, в понедельник, 19 января 1948 г. Вознесенский по вызову выехал в Москву в служебную командировку, оставив исполняющим обязанности ректора своего заместителя по научной работе профессора С. В. Калесника^[32]. В этот приезд он опять имел разговор со Ждановым.

24 января 1948 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было принято постановление ЦК ВКП(б) «О Министерстве просвещения РСФСР», подписанное лично И. В. Сталиным, первые два пункта которого закрывали кадровый вопрос:

«1. Освободить т. Калашникова А. Г. от обязанностей Министра просвещения РСФСР.

2. Назначить т. Вознесенского А. А. Министром просвещения РСФСР, освободив его от работы ректора Ленинградского государственного университета»^[33].

Мнение Н. А. Вознесенского об этом назначении выражено на оригинале протокола заседания Политбюро лаконично: вместо традиционного «Вознесенский – за» на документе начертано «Вознесенский – знает». Такая запись свидетельствует о действительно серьезном сопротивлении Николая Алексеевича, который, однако, был вынужден согласиться с решением Сталина и Жданова.

Этим же числом партийное решение было продублировано законодательной властью: Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР И. А. Власов и секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР П. В. Бахмуров подписали Указ Президиума Верховного Совета^[34], а 13 марта Сессия Верховного Совета РСФСР, на которой присутствовал и А. А. Вознесенский, единогласно утвердила этот указ^[35].

Правительственная комиссия, на которую было возложено обследование министерства при передаче дел^[36], предъявила бывшему министру вполне традиционные обвинения, которые носили для сталинского времени универсальный характер:

«В аппарате Министерства нарушается государственная дисциплина.

Ряд постановлений и распоряжений правительства, а также приказов и заданий министра не выполнялся или выполнялся формально, с нарушением установленных сроков. ‹…›

Руководство Министерства устранилось от рассмотрения жалоб и заявлений, передоверив это дело второстепенным работникам.

Общая недисциплинированность в аппарате привела к несоблюдению государственной тайны.

Лично бывший министр Калашников А. Г. допустил грубые нарушения установленного порядка сношения с представителями иностранных государств.

Многие, в том числе руководящие работники, нарушают Инструкцию по ведению секретного делопроизводства»^[37].

Поскольку в данном случае не было цели политического или физического уничтожения прежнего министра, А. Г. Калашников просто был смещен в кресло заместителя. Однако в аналогичной ситуации подобные обвинения могли заканчиваться и намного хуже.

Вместе с тем бывшему министру вменялись и ошибки идеологического характера:

«Коллегией не рассматривались программно-методические документы и важнейшие учебники. Несмотря на прямое указание Совета Министров РСФСР, материалы по делу профессоров Клюевой и Роскина не были обсуждены на Коллегии»^[38].

Отметим здесь, что такое обвинение выглядит абсурдным, поскольку сам гриф документа – «Закрытое письмо ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой и Роскина» – исключал его вынесение на обсуждение Коллегии без соответствующей санкции ЦК. Тогда как в установленном порядке, на закрытом собрании парторганизации Министерства, дело Клюевой и Роскина было рассмотрено.

Также при передаче дел министерства особо отмечалось, что «руководство Министерства просвещения РСФСР не сделало всех необходимых выводов из постановлений партии и правительства о школе и решений ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам»^[39].

В Москве А. А. Вознесенский деятельно занялся школьным образованием, не оставляя славянский вопрос. Оставался он и членом президиума Научно-методического совета при министре высшего образования СССР, куда он был назначен 4 ноября 1947 г. приказом С. В. Кафтанова^[40].

Ко времени назначения А. А. Вознесенского на пост министра просвещения РСФСР

«…в ЦК партии сложилось резко критическое отношение к деятельности Академии педагогических наук и ее президента И. А. Каирова. Александру Алексеевичу было даже предложено параллельно с министерством взять на себя и руководство академией. Он отказался, заявив, что поможет президенту в течение полугода выправить положение. И действительно, они постоянно, даже по воскресеньям (тогда был один выходной день в неделю), чаще всего в доме отдыха “Сосны”, работали над проблемами академии до тех пор, пока вопросы к ней не были сняты»^[41].

Новый министр просвещения был человеком большого масштаба и не меньших амбиций:

«Сочетание научной глубины с деловитостью, умение мыслить масштабно, перспективно с оперативностью и четкой организованностью – вот что отличало стиль работы самого А. А. Вознесенского. Но прежде всего – большевистская партийность, коммунистическая идейность, безграничная преданность делу партии, верность своему партийному и государственному долгу, высокое чувство ответственности перед партией и народом. Прежде всего он был коммунист и как коммунист честно и самоотверженно, не жалея сил, трудился на том участке, на который его поставила партия»^[42].

Понимание текущего политического момента диктовало новому министру первоочередную задачу – повышение идеологического уровня преподавания, а наиболее важной тогда была область преподавания литературы. Опыт руководства Ленинградским университетом, хорошие отношения со многими профессорами-филологами (особенно с М. П. Алексеевым), а также поддержка секретарей ЦК ВКП(б) А. А. Жданова и А. А. Кузнецова помогли ему в осуществлении планов.

«Большой государственный деятель, ученый с широким кругозором, коммунист ленинского стиля, он умел видеть главное и основное, что на том этапе определяло развитие народного образования. Школу он рассматривал как важнейший участок идеологической работы, как учреждение ответственное за идейно-политическое воспитание детей и юношества, за формирование у молодежи коммунистических взглядов и убеждений, коммунистического отношения к жизни, к труду. ‹…› И новый министр сосредоточил свое внимание и усилия аппарата министерства именно на проблемах идейно-теоретического уровня преподавания. Прежде всего его внимание привлекли дисциплины гуманитарного цикла, особенно литература, которой по праву принадлежит роль учебника жизни в системе школьного образования.

Началось с критического просмотра всего того, чем располагала школа, – программ, учебников, методических пособий. Стол в кабинете Александра Алексеевича был завален книгами, и он, при всей его огромной занятости, находил время, чтобы их просмотреть. По его заданию мы организовывали рецензирование этой литературы и лучшими учителями, и известными учеными, писателями, журналистами»^[43], – вспоминала его официальный помощник и близкий друг О. В. Челпанова.

Первым масштабным мероприятием, организованным по инициативе и под руководством А. А. Вознесенского, стало Всероссийское совещание заведующих кафедрами литературы. Еще не вступив официально в министерскую должность, А. А. Вознесенский, заручившись поддержкой А. А. Жданова, начал подготовку совещания: «Это было одно из звеньев в целой системе мероприятий, намеченных и осуществленных Александром Алексеевичем с целью улучшения идейно-политического воспитания юношества, повышения уровня идеологической работы школы»^[44].

Стоит особенно отметить, что мероприятие это выходило далеко за рамки школы: оно было рассчитано прежде всего на подчиненные Министерству просвещения РСФСР педагогические и учительские институты, а участие в работе совещания руководящих работников аппарата ЦК ВКП(б) и профессоров филологических факультетов МГУ и ЛГУ делало основные положения этого совещания направляющими и для тех вузов, которые входили с 1946 г. в юрисдикцию Министерства высшего образования СССР. Поскольку кафедры вузов занимались не только педагогической, но и научно-исследовательской работой, то результаты и основные положения совещания отразились и на научной работе в области литературоведения.