В ходе поездки он посетил Тифлис. Кутаиси, Ахалцых, Эривань, Эчмиадзин; затем переправился в Баку, а оттуда, следуя вдоль каспийского побережья, через Дербент, добрался до незамиренного еще Дагестана, где продолжались боевые действия с отрядами неуловимого Шамиля. Здесь наследник, которого сопровождал в поездке наместник и главнокомандующий войсками на Кавказе генерал-адъютант граф Михаил Семенович Воронцов, оказался участником боевой схватки, в которой с риском для жизни проявил личное мужество, взяв на себя командование. Этот инцидент, имевший место 26 октября 1850 г., получил широкую огласку Вот что писал об этом французский посланник в Петербурге генерал де Кастельбажак в своем донесении в Париж: «Наследный великий князь вернулся из инспекционной поездки в Кавказскую армию, в ходе которой он посетил провинции этой части Империи. Во время одного из объездов вдоль линии границы русских владений его эскорт подвергся неожиданной атаке со стороны находившихся в засаде горцев, попытавшегося его захватить. Мгновенно сориентировавшись в обстановке, великий князь устремился во главе кавалерийского отряда на противника и сумел рассеять его, обнаружив великолепную храбрость. Князь Воронцов, свидетель этого боевого столкновения, попросил для Его Императорского Высочества георгиевский крест, который Император ему только что пожаловал»^[5].

В действительности никакой засады не было. Наследник во главе отряда пехоты и нескольких сотен казаков следовал из Воздвиженской крепости в Ачхой, когда заметил впереди неприятельский конный разъезд. Оставив позади свои главные силы, а также графа Воронцова, из-за недомогания следовавшего в коляске, Александр с двумя десятками казаков, устремился на противника, встретившего их беспорядочной стрельбой. Осознав явное превосходство русских, горцы, отстреливаясь, бросились бежать, а вошедший в азарт Александр продолжал их преследовать, далеко оторвавшись от отряда. Пришедший в себя главнокомандующий, немедленно пересев из коляски на коня, поспешил направить линейных казаков наперерез отступавшим чеченцам, которых удалось рассеять. Сам же поскакал догонять наследника.

Воронцов был всерьез напуган неожиданным порывом цесаревича, который в буквальном смысле рисковал жизнью, но отдал должное быстроте его реакции и храбрости. О происшедшем он сообщил в донесении императору, попросив для Александра крест св. Георгия 4-й степени. Николай удовлетворил ходатайство наместника, одновременно назначив новоиспеченного георгиевского кавалера шефом Эриванского карабинерного полка. Полученный крест позволил цесаревичу по возвращении в Петербург принять на равных участие в орденском празднике св. Георгия, ежегодно отмечавшемся 26 ноября.

Инцидент на Кавказе, помимо прочего, выявил одну черту в характере наследника престола, которую отмечали в нем внимательные наблюдатели – чрезмерную азартность, проявлявшуюся, в частности, в увлечении карточной игрой. «Единственный недостаток, который можно было бы приписать цесаревичу, – это его азартность, излишняя страсть к игре, но после того, как ему постарались внушить, что тем самым он может подать дурной пример двору, наследник старается сдерживать себя», – свидетельствовал граф де Рейзе, французский поверенный в делах при дворе Николая I.^[6]

Среди других слабостей цесаревича некоторые осведомленные современники указывали на его непостоянство и недостаток энергии. Впрочем, другие – не менее осведомленные – отвергали это мнение, напоминая о той настойчивой последовательности, с которой Александр Николаевич, несмотря на противодействие недовольных, проводил глубокое реформирование Российской империи.

В целом же личные качества будущего императора вызывали скорее положительную, нежели критическую оценку тех, кто его знал. Здесь можно привести достаточно беспристрастное мнение двух французских дипломатов, лично соприкасавшихся с ним в начале 1850-х гг.

Первое принадлежит графу де Райневалю, советнику французского посольства в Петербурге. Оно относится к сентябрю 1852 г. В донесении, адресованном министру иностранных дел Друэн де Люису, дипломат писал об Александре: «…Он наделен на редкость красивым телосложением и столь же красивым и одновременно умным лицом. Наследник проявляет такие высокие способности к учебе и такое усердие к наукам, что его наставник, желая не перегружать его чрезмерно, порекомендовал великому князю сделать перерыв в занятиях. Его отец, говоря о нем, сказал, что он уже хорошо разбирается в вопросах чести и умеет отличить правду от лжи.

<…> Цесаревич старателен и очень хорошо образован. Он прекрасно говорит на всех основных европейских языках. В настоящее время он входит в состав высшего военного руководства и кроме того он командует императорской гвардией и гренадерским корпусом. Открытый человек, надежный и верный друг, он способен выслушивать и давать разумные советы; он не способен обмануть доверившегося ему человека и может выдержать любое испытание. <…>

Природная мягкость великого князя и его безграничная доброжелательность могут создавать впечатление, что ему не достает твердости, но те, кто знает его близко, уверяют в противоположном: как раз твердости у него в избытке, и что если сегодня он ведет себя гибко и уступчиво, то это объясняется исключительно тем уважением, которое он испытывает к своему отцу, не желая огорчать его каким бы то ни было неповиновением»^[7].

Судя по свидетельству другого француза, упоминавшегося выше графа де Рейзе, Николай I был полностью удовлетворен плодами воспитания и образования наследника. Однажды, в частном разговоре, в ответ на комплименты по поводу высоких качеств великого князя, он признался французскому дипломату: «Вы совершенно правы! Александр – славный мальчик, вам еще предстоит его оценить. Должен сказать, я веду себя по отношению к нему совсем иначе, чем обращались со мной в его возрасте. Я ничего не понимал в делах управления, и вынужден был все познавать самостоятельно.

Мой сын, напротив, хорошо подготовлен, и как только Господу будет угодно призвать меня к себе, я уверен, что Россия после меня будет хорошо управляться».

«Замечательные качества ума и сердца, которыми наделен наследный великий князь, уже обеспечили ему любовь всех классов общества», – заметил граф де Рейзе. При этом, правда, он посчитал нужным добавить: «Единственное исключение может составлять маленькая партия славянофилов, настроенных к нему оппозиционно, но это не более чем ничтожная группа, в которую не входит ни один сколь ни будь серьезный человек»^[8].

Взгляды Александра на дела государственного управления, по крайней мере внешне, в эти годы отличались осторожным консерватизмом. Трудно сказать, в какой мере это отражало его действительные настроения или делалось в угоду отцу, убежденному консерватору, слывшему даже ретроградом. Во всяком случае, при жизни Николая Павловича наследник никогда не высказывал мнений, которые расходились бы с точкой зрения императора. Только после смерти Николая I, вступив на престол, Александр II в доверительных беседах признавался, что не всегда был согласен с отцом, но не смел ему перечить. Так было, например, в канун злополучной Крымской войны, когда Россия оказалась в фактической международной изоляции, которой, по мнению наследника можно было избежать, не доводя до критической точки противоречия с Францией и Англией.

По мнению большинства биографов Александра, глубокое влияние на его взгляды, в частности, по крестьянскому вопросу оказал генерал от инфантерии Я.И. Ростовцев. Когда-то, в далеком 1825 г., подпоручик лейб-гвардии Егерского полка Яков Ростовцев, посвященный в заговор декабристов, раскрыл их намерения великому князю Николаю Павловичу, что обеспечило ему в дальнейшем блестящую карьеру Трудно сказать, тяжелые ли воспоминания о преданных им товарищах, отправленных на эшафот и в сибирскую каторгу, или что другое, но всю дальнейшую жизнь генерал Ростовцев пытался содействовать воплощению тех самых идеалов, которые исповедовали друзья его молодости. При этом, правда, он, казалось, мысленно спорил с ними, доказывая преимущества пути реформ перед бунтом. Генерал-адъютант Ростовцев стал активным поборником дела освобождения крестьян, одним из редких либералов в окружении императора Николая, что само по себе уже было удивительно.

Близкое знакомство с Ростовцевым началось у Александра в 1849 г., когда наследник, после смерти великого князя Михаила Павловича, своего дяди, заменил его в должностях командующего Гвардейским и Гренадерским корпусами и Главного начальника всех военно-учебных заведений империи.

Генерал Ростовцев стал ближайшим помощником цесаревича в управлении военно-учебными заведениями. Очень скоро между ними установились доверительные отношения, позволившие либерально мыслящему генералу откровенно разговаривать с юным Александром на самые серьезные политические темы. Свои несбывшиеся надежды на обновление основ государственного и общественного строя Российской империи генерал Ростовцев связал с наследником престола, в котором он одним из первых разглядел задатки будущего реформатора. В определенной мере можно говорить о том, что Ростовцев продолжил дело его воспитания, начатое В.А. Жуковским, придав ему политическую направленность.

Все биографы Александра II сходятся в том, что поворотным моментом в окончательном формировании убеждений будущего императора стала злосчастная Крымская война, изменившая многие из внушенных ему представлений о путях дальнейшего развития России. То, что казалось ему незыблемым и единственно верным, не выдержало испытаний в соприкосновении с реальностью. Серия поражений русской армии, считавшейся лучшей в Европе, обнажила застарелые проблемы, решение которых под разными предлогами откладывалось со времен Екатерины Великой. Первая европейская держава оказалась, употребляя позднейшее определение, «колоссом на глиняных ногах», бессильным перед лицом более развитых европейских государств – Англии и Франции. Архаичность экономической и политической систем России требовала неотложного ее обновления. Кто знает, быть может, к этому горькому выводу после столь же унизительных, сколь и неожиданных поражений русской армии в Крыму, пришел и Николай I, но не в его силах было признать крах той самой системы, которую он последовательно строил с момента восшествия на престол. Он предпочел умереть, оставив сыну завет – «держать всё». «Воспитанный в духе идеалов отца, – отмечает современный французский историк Элен Каррер д’Анкосс, – верный сын, Александр II внимательно отнесся к этому последнему наказу; но он стал императором, а Россия, которой он должен был править, уже была не той, которую хотел сохранить отец»^[9]. Именно в поражении России в Крымской войне все исследователи видят истоки будущих Великих реформ Царя-Освободителя, о чем речь впереди.

Что же касается представлений Александра Николаевича в области внешней политики России, то они, вплоть до окончания войны, доставшейся ему в наследство, определялись внушенным отцом убеждением в незыблемости союза легитимных монархий против попыток пересмотреть итоги войн с Наполеоном. Правда, и здесь предательство давней союзницы, Австрии, фактически переметнувшейся на сторону англо-франко-турецкой коалиции, побудит императора Александра серьезно скорректировать свою позицию в этом вопросе. Ему хватит здравого смысла отрешиться от внушенных предубеждений и недавних обид, связанных с Крымской войной, и пойти навстречу Наполеону III, который протянет молодому царю руку дружбы.

Как себе представлял будущий император отношения с Францией? Свидетельства об этом можно встретить в депешах, направлявшихся в Париж из французского посольства в Петербурге. В качестве примера можно привести одно из таких высказываний, относящихся к началу 1850-х гг.

«Из всей Императорской семьи, – сообщал в Париж временный поверенный французского посольства граф де Райневаль, – наследный великий князь более других расположен к Франции. Его друг детства, с которым я часто разговаривал о нем, сказал мне, что он весьма интересуется всем, что делает Принц-Президент^[10], что он проявляет самый живой интерес ко всему, что имеет отношение к Его Высочеству (т. е. к Луи-Наполеону. – П.Ч.), и что он внимательно читает все депеши, поступающие из Парижа. В последний раз он попросил его достать ему военную медаль, которую Принц учредил для нашей армии. Он мне сказал также, что в излияниях своих дружеских чувств великий князь часто повторял, что, когда он станет Императором, то установит самые лучшие отношения с Францией, так как осознает ту большую пользу, которую имел бы для двух стран искренний союз»^[11].

Таков в самых общих чертах портрет будущего императора Александра II ко времени, когда ему доведется вступить в политический диалог с Наполеоном III.

Оставим для последующих глав рассмотрение тех реформ, которые предстояло осуществить Царю-Освободителю. Обратимся теперь к его французскому «кузену», чей портрет и государственная деятельность будут даны в более завершенном виде, учитывая то обстоятельство, что император французов утратил престол в то время (сентябрь 1870 г.), когда Александру II оставалось царствовать еще более десяти лет.