События 1905–1907 годов показали глубокую революционность крестьянства, ошибочность расчётов самодержавия на любовь к нему «простого народа» и надежд на то, что крестьянская община – опора государственного порядка. Нелёгкое бремя борьбы с революцией и поисков иной социальной опоры для самодержавной системы и легло на плечи П. А. Столыпина, когда он неожиданно для себя стал сначала министром внутренних дел (апрель 1906 года), а всего через два с половиной месяца – и председателем Совета министров. Редко кто из царских чиновников проделывал такую головокружительную карьеру.

Суть своей государственной деятельности на посту главы правительства П. А. Столыпин определил со свойственной ему лапидарностью: «Сначала успокоение, а потом – реформы!» Нет смысла пересказывать читателю меры по установлению «успокоения». Они включали в себя всё – от введения «скорострельных» военно-полевых судов, когда тройка офицеров выносила приговор, не подлежащий обжалованию, до широчайшего применения армии «в помощь гражданским властям», как официально именовались подобные меры. «Армия не учится, а служит Вам!» – бросил в лицо Столыпину военный министр А. Ф. Редигер на одном из заседаний правительства^[19]. И это было правдой. На «успокоение» были брошены все силы самодержавия. Ему удалось временно подавить революционное движение, водворить в стране «успокоение», в чём немалую роль сыграл и лично П. А. Столыпин. На этом этапе деятельность главы правительства пользовалась неограниченной поддержкой власть имущих. Столыпин был им необходим и стал всеобщим кумиром и дворянства, и правого крыла либеральной буржуазии (партии октябристов, возглавлявшейся А. И. Гучковым), и лично «хозяина земли Русской», как определил свою профессию Николай II при всеобщей переписи в 1897 году.

Нелепо представлять Столыпина просто кровавым монстром, лично подписывающим смертные приговоры, как это делал Сталин. 12 августа 1906 года эсерами-максималистами была взорвана дача Столыпина на Аптекарском острове. Кроме двух террористов, погибло 25 невинных людей, пришедших на приём к главе правительства, ранены трёхлетний сын и четырнадцатилетняя дочь Петра Аркадьевича. В ответ он ввёл военно-полевые суды, приговоры которых должны были утверждать командующие военными округами. От них-то и зависела «скорострельная юстиция». Командующий Казанским военным округом генерал И. А. Карасс не утвердил ни одного смертного приговора. Он говорил, что готов пролить свою кровь за Россию, но не хочет на старости лет пачкать себя чужой кровью^[20]. Другие же охотно выполняли палаческие функции. Так, известный черносотенец генерал А. В. Каульбарс, командовавший войсками Одесского военного округа, не колеблясь, подписал смертный приговор двум юношам, которые даже не были на месте, где произошло преступление. Вскоре нашли настоящих виновников – и тоже рас стреляли!^[21] Вряд ли за действия Каульбарса и других подобных палачей непосредственную ответственность должен нести Столыпин.

Но и рыцарем в белых перчатках он тоже не был. 1 июня 1907 года Столыпин сделал в закрытом заседании II Государственной думы заявление, на основании которого она была распущена и произведён через два дня государственный переворот – изменён избирательный закон, что делать без её согласия было нельзя. П. А. Столыпин не мог не знать, что в основе его заявления – грязная провокация, состряпанная охранкой через своих агентов Бродского и Шорникову, и всё же воспользовался ею в политических целях: I и II Думы явно не вписывались в самодержавную систему, и надо было создать новую Думу, более покладистую, а для этого, по мнению Петра Аркадьевича, все средства были хороши! Третьеиюньский государственный переворот знаменовал собой конец революции 1905–1907 годов. Долгожданное «успокоение» было установлено, теперь надо было переходить к выполнению второй части обещанной формулы – реформам.

Но сделать это оказалось отнюдь не так легко, как это мыслилось первоначально П. А. Столыпину. Его политические друзья справа считали, что в ходе революции и так уж слишком много сделано уступок (манифест 17 октября 1905 года, указ 9 ноября 1906 года, которым была предопределена аграрная реформа, получившая название столыпинской), и речь должна поэтому идти не о новых реформах, а об «усечении» старых. Однако Столыпин не собирался отказываться от своих планов и со свойственной ему твёрдостью пошёл напролом в проведении реформ. Они конечно же не могли изменить основ самодержавия, верным слугой которого он был, но должны были хоть чуть-чуть модернизировать его.

Однако коса нашла на камень. Царь был крайне слабовольным человеком и, как часто случается с подобными людьми, столь же упрямым. Николай II не терпел в своём окружении ни людей с твёрдым характером, ни тех, кто превосходил его умом и широтой кругозора. Он считал, что подобные лица «узурпируют» его власть, «оттирают» самодержца на второй план, «насилуют» его волю. Именно поэтому не пришёлся ко двору С. Ю. Витте, а теперь наступала очередь второго по величине после Витте государственного деятеля России начала XX века – П. А. Столыпина. Реформы, задуманные им (преобразование местного управления, государственное страхование рабочих, введение всеобщего начального образования, законодательство о старообрядческих общинах, введение земства в западных губерниях и т. д.), не грозили устоям самодержавия, но революция была побеждена, и, как считали Николай II и его подсказчики из Совета объединённого дворянства, побеждена навсегда, а посему никаких реформ не требовалось вообще.

Приблизительно с 1909 года начались мелкие, но систематические придирки и кляузы крайне правых царю на главу правительства, что немало попортило крови Столыпину. Решено было создать Морской генеральный штаб из двух десятков человек. Поскольку это вызывало дополнительные расходы, Столыпин решил провести его штаты через Думу, которая утверждала бюджет. Немедленно последовал донос Николаю II, который был «верховным вождём армии» и считал, что все дела о вооружённых силах – его личная компетенция. Проведённый через Думу и Государственный совет законопроект о штатах МГШ Николай II демонстративно не утвердил. В это же время «святой старец» Г. Распутин, уже несколько лет вертевшийся при дворе, приобрёл значительное влияние на экзальтированную царицу. Скандальные похождения старца заставили Столыпина попросить царя выгнать Распутина из столицы. В ответ на это, тяжело вздохнув, Николай II ответил: «Я с вами согласен, Пётр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы»^[22]. Узнавшая об этом разговоре Александра Фёдоровна возненавидела Столыпина и в связи с правительственным кризисом при утверждении штатов Морского генерального штаба настаивала на его отставке^[23].

В марте 1911 года разразился новый – и на этот раз более серьёзный для Столыпина – кризис. Он решил учредить земство в западных губерниях, введя при выборах национальные курии. Правые поспешили дать бой Столыпину в Государственном совете и, получив негласное разрешение царя, проголосовали против национальных курий, что составляло ядро законопроекта. «Итоги голосования, – справедливо пишет современный исследователь, – явились для Столыпина полной неожиданностью не потому, что он не знал, какова позиция Дурново, Трепова и их сторонников (крайне правых. – К. Ш.), а потому, что они не могли бы ослушаться воли царя. Голосование означало, что Николай предал своего премьера, и Столыпин не мог этого не понять». На ближайшей аудиенции у царя Столыпин подал в отставку, заявив, что легитимистские лидеры «ведут страну к погибели, что они говорят: «Не надо законодательствовать, а надо только управлять», т. е. отказаться от какой-либо модернизации политического строя и его приспособления к изменившейся обстановке»^[24].

Столыпин был уверен, что получит отставку, но этого не произошло по двум обстоятельствам. Во-первых, царь не признавал за министрами права выходить в отставку по собственному желанию, считая, что это принцип конституционной монархии, самодержец же должен лишать министров их постов только по собственному усмотрению. А во-вторых, он подвергся довольно единодушной атаке великих князей и вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, вдалбливавшей своему сыну в голову, что Столыпин всё ещё остаётся единственным человеком, способным привести Россию к «светлому будущему»^[25].

Таким образом, Николай не принял отставки Столыпина, который, уверовав в свои силы, выдвинул перед царём ряд жёстких условий. Он соглашался взять отставку назад, если, во-первых, Дума и Государственный совет будут распущены на три дня и законопроект будет проведён по специальной 87-й статье, предусматривавшей право правительства издавать законы во время перерывов занятий законодательных палат. Главных своих противников – П. Н. Дурново и В. Ф. Трепова – Столыпин требовал удалить из Государственного совета, а с 1 января 1912 года назначить туда 30 новых членов по его выбору. Царь не сказал ни «да», ни «нет», но вечером его вновь атаковала великокняжеская родня, требуя уступить. Некоторым из членов Думы Столыпин показывал листок, на котором рукой царя были записаны все поставленные ему условия^[26].

Надо было хорошо знать своего государя, никогда и никому не прощавшего подобных «силовых приёмов» в обращении с собой. Но Столыпин в результате пятилетнего руководства Советом министров потерял былую скромность, приобрёл монументальность и величественность, «принял генералина», как острили злоязычные шутники^[27]. Он не предвидел последствий своей пирровой победы. Царь начал мелко, но постоянно щёлкать по носу своего премьера: не подписывал принятых обеими палатами законопроектов (об отмене ограничений, связанных со снятием духовного сана), назначал в правительство активных противников Столыпина… Поползли слухи о скорой отставке премьера.

У Столыпина начало сдавать здоровье, усилилась стенокардия («грудная жаба», как тогда говорили доктора). «Не знаю, могу ли я долго прожить», – сказал он своему брату^[28]. Но, несмотря на болезнь и явно возраставшую опалу царя, премьер-министр упорно продолжает работать над проектами реформ – планирует организовать восемь новых министерств (труда, местного самоуправления, национальностей, социального обеспечения, исповеданий, исследования и эксплуатации природных богатств, здравоохранения, переселения), для содержания их изыскивает меры для троекратного увеличения бюджета (введение прямых налогов, налога с оборота, повышения цены на водку), намечает понизить земский ценз, чтобы допустить к местному самоуправлению владельцев хуторов и рабочих, владевших небольшой недвижимостью^[29]. В разговоре со своим помощником он как-то прямо заявил, что, возможно, ему и не придётся осуществить это планы в качестве главы правительства, но в этом случае он подаст «всеподданнейший доклад» царю или Марии Фёдоровне^[30].

В августе 1911 года Столыпин отдыхал в своём имении в Колноберже, где работал над своим проектом. И отпуск, и работу пришлось прервать для поездки в Киев, где в присутствии царя должен был открыться памятник Александру II по случаю недавно исполнившегося юбилея Великой реформы. Пребывание премьер-министра в Киеве началось с оскорблений – ему явно давали понять, что он здесь лишний и его не ждали. Столыпину не нашлось места в автомобилях, в которых следовали царь и его свита. Ему не дали даже казённого экипажа. Председателю Совета министров пришлось искать извозчика… Рассказывают, что ненавидевший его Распутин, увидев Столыпина, кликушески возопил: «Смерть за ним!… Смерть за ним едет!.. За Петром… за ним…»^[31]. Не отсюда ли родилась легенда, что охранка «гениальным полицейским нюхом» предвосхитила «тайное желание двора и камарильи избавиться от Столыпина»?^[32] И двор, и камарилья не единожды избавлялись от неугодных им лиц куда более простым путём – отправляя их в отставку, что, по-видимому, грозило и Столыпину в самом недалёком будущем.

Политическая смерть Столыпина наступила гораздо раньше, чем провокатор Д. Г. Богров смертельно ранил его 1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре. Да, «Столыпин был «приказчиком» царя и помещиков, но… он при всех своих отнюдь не исключительных качествах всё же видел гораздо дальше и глубже своих «хозяев». Трагедия Столыпина состояла в том, что они не захотели иметь «приказчика», превосходящего их по личным качествам»^[33], – с этими заключительными словами очень интересной статьи современного исследователя нельзя не согласиться.