803.
Тургенев князю Вяземскому,

[Конец апреля. Москва].

Сбираюсь послать к тебе, для твоей котомки, если хочешь, стихи: А monsieur le Comte du Nord, recités il la séance de l'Académie Franèaise, le lundi 27 mai, 1782», кои хорошо бы напечатать вместе с письмом, уже мною напечатанным в «Bulletin Historique», Вержена к Вераку, о пребывании Навла и Марии в Париже. В стихах академических много и о Петре, и порядочно:

 
Il sut voir, et penser, et voyager en sage
Capable de tout faire, il voulut tout apprendre.
 

И вот какие (обращаясь к Павлу и Марии):

 
Aujourd'hui ce grand homme ouvre les yeux sur vous:
Son ombre est de vos pas la compagne assidue,
Et pour voir Pétrowitz, nu Louvre descendue…
 

Много комплиментов и русским, не по нынешнему. О самом Павле:

 
Epoux de Virtemberg et fils de Catherine…
Et quel pays jamais peut offrir à vos yeux
Rien de plus beau que l'une (то-есть, Виртембергская
Мария) et de plus grand que l'autre (то-есть, Екатерина).
 

В числе valet de chambre, бывших в Париже с Павлом, нашел я и Кутайсова. Теперь читаю Тетенский мир, Репниным заключенный. Акты писаны часто рукою Я. И. Булгакова. Сколько истории пропадает в Архиве, и истории полезной, наставительной и для нас почетной! Псы заедят, а совы заклюют, если пробудить тяжкий сон Екатерины, Румянцевых, Потемкиных et compagnie.

804.
Тургенев князю Вяземскому.

4-го мая. Москва.

Посылаю тебе две ведомости. Из одной увидишь, что Москва, где «История» начата и полунаписана, не отличилась рвением к историографу. Мне обещали доставить и копии с письма Обольянинова, в коем он по своему доказывает, что Карамзин не заслужил памятника. Не лучше ли бы памятник «aere perennis»? Будет ли взыскана недоимка? Обними за меня милое потомство Карамзина и скажи ему и себе, чтобы не мешали, а помогли мне воздвигать другой памятник, коего ни губернатор, ни

 
Бремени полет не могут сокрушить.
 

Сделай милость, спроси у графа Матвея Велгурского, будут ли отправлены три экземпляра румянцовских актов государственных, мне и архивам парижским пожалованных, в Париж, согласно отношению о сем князя Голицына к графу Нессельроде. Дело это не к спеху, а хотя к июлю в Париже. Это но его части, и он обещал меня о сем уведомить.

805.
Тургенев князю Вяземскому.

10-го мая 1837 г. Москва.

Прошу вас сказать Плюшару, что он напрасно ходил к Карамзиным и Жуковскому от моего имени просить писем Карамзина; что я тогда еще и не получал его о сем предложения; да когда он и поместил это в проекте новых условий, то и тогда отвечал я ему: «C'est votre affaire», а сам и не брался никого просить о сем, сказав однако ж, что это зависит от Жуковского и Карамзиных. Сим поступком он навлек какие-то сомнения в семействе Карамзина и обидные для меня предложения, коих горькое для меня чувство будет неисцелимо в сердце. Я прошу вас кончить все это дело и, запечатав мои рукописи и прочее, отправить их чрез г. Прянишникова ко мне. Не знаю, что вы успели сделать по письму моему к Мордвинову; но если еще не подали, то не подавайте; а если подали, то так и быть, ибо это дело не повредит, по крайней мере мне, в глазах тех, кои лучше знают мои побуждения, нежели те, коим давно бы пора знать меня. Отвечайте мне поскорее.

806.
Тургенев князю Вяземскому.

18-го мая 1837 г. Москва, Утро.

Сейчас принесли мне письмо твое от 14-го мая. Я сердился или, лучше, огорчился и огорчаюсь еще и теперь текстуальным смыслом письма твоего и твоими словами, мне переданными. Ты предлагал мне, от себя или от Катерины Андреевны, – не знаю, выкупить письма Карамзина и угрожал взысканием за те, на кои якобы я не имею права, хотя я все и все показывал вам и неоднократно говорил о своем намерении и при вас; с вашего согласия начал его приводить и в действо. Говорить в предисловии от самого себя об употреблении суммы – мне не пришло в голову, да казалось бы и неловко; тем более, что я долго и сам не знал, на какое именно употребление пойдут деньги. В бытность мою в Симбирске, пока я и многие другие благонамеренные желали и надеялись, что обелиск не состоится, и что наконец согласятся на желание нашего большинства употребить весь капитал на учреждение десяти или двенадцати карамзинистов при гимназии, где бы в зале поставить и бюст Карамзина, я хотел присоединить мою сумму на содержание одного или двух тургенистов; но когда состоялся доклад о памятнике, я послал его в Симбирск, но все еще помышлял об одном или двух карамзинистах и об одном тургенисте из сей суммы, полагая, что она будет значительнее. У меня были уже для сего в виду и кандидаты в Симбирске; не знаю, говорил ли я о них Екатерине Андреевне. Впрочем, это желание сделалось после не слишком сильным, ибо я не видел верной и скорой надежды осуществить оное и думал уже о другом (о чем – со временем скажу тебе одному на словах, если мы где-либо свидимся). Ни в каком однако же случае и никогда не предполагал я обратить в свою пользу сего капитальчика; и здесь, и в Симбирске многие о сем знали, ибо я беспрестанно писал о сем туда и получал сведения, что там по делу памятника делается или не делается. Чем более дорожу я мнением обо мне Карамзиных, тем прискорбнее должно было мне читать в твоем письме все, что в нем написано. Теперь я с толку сбился. Ты не отдавал письма федорову; федоров не отдавал письма Мордвинову, а он, по просьбе одной дамы, давно ждет его и обещает немедленно все исполнить. Плюшар здесь, но сегодня едет; не знаю, увижу ли его; во всяком случае, в полную собственность я не отдам ему писем и никогда не отдавал. Письмо мое к нему с условиями у федорова. Кому мне было поручить издание? Все заняты. Я отдал федорову материальную часть, корректуру и прочее, а Сербинович обещал пересмотреть ее. Павлов написал здесь славную статью по поводу сего издания, а вчера прочел мне ее; она принадлежит мне, по где ее напечатать? Он бы желал в «Современнике», если он выдет прежде (разумеется, вторая кпижка) издания писем, или в «Литературных Прибавлениях к Инвалиду»; а я бы лучше желал, чтобы она напечатана была с письмами, подобно тому, как Батюшкова статья к изданию Муравьева. Пришлю ее вам скоро: судите. Желал бы скорее все кончить, ибо спешу уехать; может быть, поеду и к водам прежде, ибо нездоровится. Снесись с федоровым, а я уведомлю, что скажет мне Плюшар сегодня, если увижу его. Напишите подробнее о Попове.

807.
Тургенев князю Вяземскому.

31-го мая 1837 г. Москва.

Я получил б субботу письмо от Софии Николаевны и вот ответ. Передай Б. М. федорову, чтобы ни в каком случае не печатал письма о Болотникове. Впрочем, делайте что хотите: мне и тяжело, и нет времени заниматься этим делом. Если получу сегодня из Симбирска отпускную, то-есть, окончательное решение главного моего деревенского дела, то выеду дня через четыре, но еще не знаю куда. Прямо ли на Варшаву я должен спешить – ожидаю из Петербурга. Ни там, ни здесь письмами, издаваемыми или не издаваемыми, заниматься не буду. Здесь надеюсь развязаться с Малиновским, но жалуюсь на старого подлеца формально графу Нессельроде потому только, что не мог встретить и разругать его лично, хотя прежде и досталось ему.

Не пошлешь ли ты Осиповой выписки из своего письма к Давыдову всего, что ты говоришь о вдове Пушкина. Она сбирается к Осиновой, и та хочет принять ее, но в ней гнездится враждебное к ней чувство за Пушкина. Не худо ее вразумить прежде, нежели Пушкина приедет к ней. Мне самому некогда. Адрес её: её Высокородию Прасковье Александровне Осиповой. В Псковской губернии, в городе Острове, в село Тригорское.

Княгиня Трубецкая вчера родила дочь. И мать, и дитя здоровы. Я был ввечеру в Петровском и видел тех, кто был у ней. Поздравляю.

Я совсем не знаю наверное, проеду ли чрез Петербург, и отъезд мой отсюда зависит совершенно от симбирского письма.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, в С.-Петербурге. Распечатал сам.

808.
Тургенев князю Вяземскому.

26-го июня 1837 г. Тильзит. Полдень.

Прочти письмо к Нефедьевой и Арженитинову и отошли его через Булгакова. К первой я еду знакомой издавна дорогой: В Шавле, в Таурогене живал и голодал во время войны 1807 года; здесь также. Опишу вам воспоминания прошедшего. Но куда пересылать написанное? Кстати: будут ли напечатаны в «Современнике» те письма, кои я тебе оставил, и нужны ли новые из Германии и Парижа? Во всяком случае, будут ли или не будут напечатаны, пожалуйста, скажи издателям, чтобы они доставили мне оригинальный список в Париж на мое имя, когда в нем не будут иметь нужды. Прошу их и тебя об этом убедительно.

Как интересен архив рижский и в каком порядке акты и каталоги! Вот бы нашему поповичу-сенатору где учиться приводит в порядок и сберегать исторические документы! Я многое заметил и укажу в письмах на замеченное. Передай Булгакову дружеский поклон. И здесь я сдружился с почтмейстером: это один из центров европейских корреспонденций. Обними своих и Карамзиных, и Велгурских. В Риге я провел день и обедал с Борером. Он еще там, у Петерсона. Простите! Не забывайте вашего потаскушку, который везде по прежнему вас любит и любить всегда будет, quand-même.

Пиши в Берлин или в Дрезден, или в Париж.

Три часа.

Объехал город и окрестности, видел дома, где живали императоры; дачу, где Наполеон угощал королеву; издали видел деревеньку, из коей два раза только могла она сюда явиться пред завоевателем; исходил на крыльцо ратуши, с которого меня столкнули ратсгеры, на другой день по выезде императора Александра отсюда, а накануне еще честили моих раненых и давали им приют и пищу. Вид на Мемель-Неман прекрасный, особливо с одной дачи. Иду обедать. Прощай!

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

809.
Князь Вяземский Тургеневу.

2-го июля. Царское Село,

Вот началась пальба рикошетами: от меня к тебе, от тебя к Нефедьевой, от Нефедьевой к Аржевитинову.

Праздник вчера не удался: иллюминация за дождем была отложена, кто говорит до нынешнего вечера, кто до завтрашнего. Я смирнехонько просидел здесь за киссингенскою водою и очень рад. Завтра еду в город на чернила, то-есть, на службу. Вот целую недельку погулял здесь.

Сделай одолжение, узнай, где живет вдова Шаховская (урожденная Щербатова, ведь ты ее знаешь), и вели спросить от меня, благополучно ли доехал до неё сын её из Царскосельского лицея? Говорят, вышло три красненькие: Адлерберг, Перовский, Кавелин; одна фрейлина, старшая дочь Виельгорского; один (флигель-адъютант – Арапов, по не наш Пимен; впрочем, брат его, что почти все равно. А Пимен, вероятно, ради наружности своей, определился к нам во внешнюю торговлю. А внешность жены его, племянницы поэта-слепца Козлова, очень мила. Пока прости! Мне грустно было выпить сегодня последний стакан своей воды. Уж нет на свете подобной мне скотины привычколюбивой. Помню, что когда-то вдруг сделалось мне тяжело и грустно: ищу в голове и в сердце, что может быть тому причиною. Ничего не нахожу; наконец, что же открывается? Я тогда отослал извощичью карету, в которой ездил несколько месяцев, и взял другую. Вот что лежало у меня на сердце и давило его. Шутки в сторону! Впрочем, у меня тут есть и суеверие: всякая перемена, всякий перелом в жизни, в ежедневных привычках меня пугает. Я будущего не люблю я занимаюсь им только тогда, когда оно сделается настоящим; впрочем, и тут не очень люблю его. Всего сердцу дороже – прошедшее. Обнимаю!

810.
Тургенев князю Вяземскому.

23/11-го июля 1837 г. Берлин.

Я сбирался написать к тебе большое письмо отсюда, ибо предметов столько, и я так ожил здесь душевно и мысленно, что стало бы меня на целую стопу, но времени нет. Итак, до киссенскаю досуга, а между тем перешли, если получишь, копию с письма моего к к[нязю] А[лександру] Н[иколаевичу] к сестре моей, Александре Ильинишне Нефедьевой в Москву, сказав, что делаешь сие но моему поручению, а Булгакову поручи списать копию с этого письма и для Аржевитинова и переслать ему, что он обещал мне, В награду же перешлю к тебе с оказиею,