Цитаты из книг автора «Петр Алешковский»

мы сговорились снимать кино по О'Генри.

Я как раз недавно прочитал “Прощай, Гюльсары” и из вежливости упомянул Чингиза Айтматова,

Мы тогда сходили с ума по “Трем товарищам” Ремарка

Швед много читал, знал Камю и Сартра, балдел, как и я, от Сэлинджера.

Она много читала, любила Фолкнера, Томаса Манна и Германа Гессе, как и мой папа.

Он водил нас с братом по Ярославову дворищу и Торговой стороне, по Софийскому собору, залезал с нами на Часозвоню и высокий Кокуй, не похожий на другие башни. Свозил в Юрьевский монастырь, показав по пути Петра и Павла на Сильнище, церковь XII века, едва различимую за высокими кладбищенскими деревьями. Еще мы были в потрясающе высокой и стройной церкви Спаса на Ильине, и мне не забыть образ Пантократора работы Феофана Грека. Он глядит из-под купола на людей внизу, маленьких и слегка придавленных его огромными очами. Феофана Грека тоже подарил мне папа.

Ни за что, просто не хочу учиться музыке”. Папа посмотрел на меня пристально и сказал: “Потом пожалеешь, но будет поздно. Виолончель могла бы сделать тебя независимым от этого мира”. Слова я запомнил, но тогда вообще не понял, о чем он говорил. В нашем доме (где в то время музыкантов жило куда больше, чем сейчас) было несколько мальчиков, игравших на виолончели, скрипке и даже на гобое. Я никогда не видел их во дворе, а жизнь во дворе я бы не променял ни на что на свете!

От качки саднило в висках, болели намятые ребра, ее ворочали снова и снова, пока кто-то резкий и лихой, хрипло выкрикивая приказы, армированные матом, не вытолкнул ей на лицо свое мужское счастье, и ее утратившие чувствительность губы с испугу не словили этот оскорбительный дождь.

Мирная и спокойная жизнь в лучшем случае перерождается в сказки, историческая память фиксирует беды, лихолетья, ненастья, даты рождений и смертей правителей, под неусыпным приглядом которых тает и рассыпается в прах бесхитростная и счастливая жизнь.

навсегда, как и все, что он хотел по своему разумению присвоить и поместить в кладовку памяти. Почему-то ни мошка, ни комары на него не садились – запах ли был у него особенный или кровь, заговоренная бабкой с детства, но то было благословение свыше, иначе в северном болотном крае жизнь превратилась бы в медленную, сводящую с ума пытку.