Он вошел под прохладные и темные своды городских ворот. Мимо ворот целый день сновали водоносы, везя тачки, нагруженные большими кадками воды, и вода плескалась из кадок на каменные плиты. Под воротами, пробитыми в толстой стене, сложенной из кирпича и глины, всегда было сыро и прохладно, – прохладно даже в летний день. И продавцы дынь раскладывали на каменных плитах свой товар – дыни, разрезанные пополам, утоляющие жажду своей сочной и прохладной мякотью. Дынь еще не было, время для них еще не пришло, но корзины мелких и жестких зеленых персиков стояли вдоль стен, и продавцы выкрикивали:

– Первые весенние персики, первые персики! Покупайте и ешьте, очищайте ваши желудки от зимней отравы!

Ван Лун подумал: «Если она их любит, я куплю ей пригоршню, когда мы пойдем обратно».

Ему трудно было представить себе, что, когда он снова пройдет под этими воротами, позади него будет идти женщина.

За воротами он свернул направо и через минуту очутился на улице цирюльников. Раньше его пришло немного народу: несколько человек крестьян, которые привезли овощи накануне ночью, чтобы продать их рано утром на рынке и вернуться к полевым работам. Всю ночь они дремали, дрожа от холода и согнувшись над своими корзинами, а теперь эти корзины стояли пустыми у их ног. Ван Лун свернул в сторону, чтобы его не узнали, потому что сегодня он не хотел слышать обычные шутки. По всей улице длинными рядами стояли цирюльники за своими столиками, и Ван Лун подошел к самому дальнему и сел на стул, сделав знак цирюльнику, который стоял, болтая с соседом. Цирюльник сейчас же подбежал и налил воды в медный тазик из стоявшего на жаровне чайника.

– Начисто побрить? – спросил он деловито.

– Да, голову и лицо, – ответил Ван Лун.

– Уши и ноздри прочистить? – спросил цирюльник.

– А сколько за это нужно доплачивать? – осторожно осведомился Ван Лун.

– Четыре медяка, – сказал цирюльник, начиная полоскать черную суконку в горячей воде.

– Я дам тебе два, – сказал Ван Лун.

– Тогда я прочищу одну ноздрю и одно ухо, – быстро возразил цирюльник. – Которое хочешь, левое или правое? – Он скроил рожу, глядя на соседа-цирюльника, и тот расхохотался.

Ван Лун заметил, что попал в руки к шутнику, и, безотчетно ставя себя ниже его, как и всегда при встрече с горожанами, хотя бы это были цирюльники и вообще невысокого полета люди, ответил:

– Как хочешь, как хочешь…

Он покорно дал цирюльнику мылить себя, тереть и брить, и так как тот был щедрый малый, то без добавочной платы ловкими шлепками по плечам и спине размял ему мускулы. Брея Ван Луна, он так отозвался о его наружности:

– Парень был бы неплох, если бы остригся. Теперь новая мода – обрезать косы.

Его бритва ходила так близко от небритой макушки Ван Луна, что тот закричал:

– Нет, нет, мне нельзя стричься, не спросившись у отца!

И цирюльник засмеялся и оставил в покое его макушку. Побрившись и отсчитав деньги в сморщенную от воды ладонь цирюльника, Ван Лун на мгновенье пришел в ужас. Какие траты! Но, идя по улице и ощущая свежий ветер на чисто выбритой коже, он сказал себе: «Ведь это только раз в жизни!»

Потом он пошел на рынок, купил свинины и смотрел, как мясник заворачивает покупку в сухой лист лотоса; потом, после некоторого колебания, купил немного говядины. Когда все было куплено, даже квадратики творога из сои, дрожащие, как студень, на капустном листе, он зашел в свечную лавку и там купил две курительные палочки. После этого он с великой робостью направился к дому Хванов.

Когда он подошел к воротам дома, его охватил страх. Зачем он пошел один? Нужно было попросить отца, или дядю, или даже соседа Чина, попросить хоть кого-нибудь пойти с ним вместе. Ему еще не приходилось бывать в доме Хванов. Как теперь войти с покупками к свадебному пиру в руках и сказать: «я пришел за женщиной»?

Ван Лун долго простоял на одном месте, глядя на ворота. Они были плотно закрыты; две большие деревянные створки, выкрашенные черной краской и окованные железом, находили одна на другую. Два каменных льва стояли на страже, по одному с каждой стороны. И ни одной души, кроме него. Он повернул назад. У него не хватало смелости войти.

Вдруг он почувствовал слабость. Сначала нужно пойти и поесть немного. Он еще ничего не ел, забыл о пище. Он зашел в маленькую харчевню и сел, положив на стол два медяка. Грязный мальчик в лоснящемся черном фартуке подошел ближе, и он крикнул ему:

– Две чашки лапши!

Когда ее подали, он с жадностью проглотил лапшу, запихивая ее в рот бамбуковыми палочками, а мальчик стоял рядом и вертел медяки в черных от грязи пальцах.

– Еще хочешь? – спросил он равнодушно.

Ван Лун отрицательно покачал головой. Он выпрямился и посмотрел вокруг. В маленькой и темной, заставленной столами комнате не было никого знакомых. Несколько человек сидели за едой или за чаем. Это была харчевня для бедняков, и среди них он казался опрятным и чуть ли не богачом, так что проходивший мимо нищий начал просить, обращаясь к нему:

– Сжалься, учитель, дай мне мелкую монету, я умираю с голода.

До сих пор ни один нищий не просил у него милостыни, и никто не называл его «учителем». Он был польщен и бросил в чашку нищего два гроша, и тот быстро схватил их черной, как птичья лапа, рукой и спрятал в своих лохмотьях.

Ван Лун сидел, а солнце поднималось все выше и выше. Мальчик нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Если ты ничего больше не закажешь, – сказал он дерзко, – то тебе придется уплатить за стул.

Ван Луна разозлила такая дерзость, и он уже хотел встать, но при мысли, что нужно идти в дом Хванов за невестой, все тело его покрылось потом, словно он работал в поле.

– Принеси чаю, – сказал он нерешительно.

Не успел он опомниться, как чай был уже на столе, и мальчик спрашивал язвительно:

– А где деньги?

И Ван Лун, к своему ужасу, должен был достать из-за пояса еще один медяк, – больше ему ничего не оставалось делать.

– Это прямо грабеж, – пробормотал он, неохотно расставаясь с деньгами.

Тут он увидел, что в харчевню входит один из соседей, приглашенных сегодня на свадьбу, и поспешно выложил деньги на стол, одним глотком выпил чай, быстро вышел через боковую дверь и снова очутился на улице.

«Ничего не поделаешь, нужно идти», – сказал он себе с отчаянием и медленно направился к большим воротам.

На этот раз, так как было уже после полудня, ворота были приоткрыты, и привратник, сидя на пороге, после еды лениво ковырял в зубах бамбуковой щепочкой. Это был высокий малый с большой бородавкой на левой щеке; из бородавки росли три длинных черных волоса, которых он, должно быть, не стриг. Когда появился Ван Лун, он закричал грубо, думая, что тот принес в своей корзине что-нибудь на продажу:

– Ну, чего тебе еще?

Ван Лун ответил с большим трудом:

– Я Ван Лун, крестьянин.

– Ну, так чего тебе, Ван Лун, крестьянин? – бросил привратник, который бывал вежлив только с богатыми друзьями своего хозяина и хозяйки.

– Я пришел… Я пришел… – запинался Ван Лун.

– Вижу, что ты пришел, – сказал привратник, покручивая длинные волосы на бородавке.

– Тут есть женщина, – сказал Ван Лун голосом, невольно упавшим до шепота. На солнце его лицо лоснилось от пота.

Привратник громко захохотал.

– Так вот ты кто! – закричал он. – Мне говорили, что сегодня придет жених. Но ты с корзиной, где же мне было догадаться?

– Это провизия, – сказал Ван Лун извиняющимся тоном, в ожидании, что привратник поведет его в дом. Но тот не двигался.

Наконец Ван Лун сказал тревожно:

– Что же мне, идти одному?

Привратник разыграл припадок испуга.

– Нет, старый господин тебя убьет!

Потом, видя, что Ван Лун уж слишком прост, он добавил:

– Серебро – хороший ключ.

Ван Лун понял наконец, что привратник хочет получить с него взятку.

– Я бедный человек, – сказал он жалобно.

– Дай-ка я посмотрю, сколько у тебя в поясе, – сказал привратник.

И он ухмыльнулся, когда Ван Лун в простоте души и впрямь поставил корзину на каменные плиты и, подняв полу халата, снял кошелек с пояса и вытряс в левую руку то, что осталось от покупок. Там была одна серебряная монета и четырнадцать медяков.

– Я возьму серебро, – сказал привратник хладнокровно, и прежде чем Ван Лун собрался с возражениями, он уже спрятал серебро в рукав и зашагал к воротам, громко выкрикивая: – Жених, жених!

Ван Луну, хотя он и сердился на то, что сейчас случилось, и приходил в ужас, что так громогласно извещают о его приходе, оставалось только идти за привратником, и он пошел, подобрав свою корзину и не глядя ни направо, ни налево.

Хотя ему в первый раз пришлось видеть дом городского богача, он не мог ничего вспомнить впоследствии. С пылающим лицом и склоненной головой он проходил один двор за другим, а впереди него ревел голос привратника, и по сторонам раздавались взрывы смеха. Потом неожиданно, когда ему казалось уже, что он прошел не меньше сотни дворов, привратник замолчал и втолкнул его в маленькую приемную комнату. Там он стоял один, покуда привратник ходил в какие-то внутренние покои и, вернувшись через минуту, сказал:

– Старая госпожа велит тебе идти к ней.

Ван Лун бросился вперед, но привратник остановил его, презрительно говоря:

– Ты не можешь показаться госпоже с этой корзиной. Тут у тебя и свинина, и соевый творог! Как же ты будешь кланяться?

– Верно, верно, – согласился Ван Лун, волнуясь.

Но он не решился поставить корзину на землю, боясь, как бы оттуда чего-нибудь не украли. Ему не приходило в голову, что не каждому будут по вкусу такие лакомства, как два фунта свинины, шесть унций говядины и маленькая рыба из пруда.

Привратник заметил его страх и презрительно сказал:

– В нашем доме таким мясом кормят собак, – и, схватив корзину, сунул ее за дверь, толкая перед собой Ван Луна.

Они прошли по узкой и длинной веранде, кровлю которой поддерживали украшенные тонкой резьбой столбы, в зал, какой Ван Луну еще не приходилось видеть. Двадцать домов, таких, как его дом, можно было бы поставить в нем, и они были бы незаметны: так просторен был зал и так высоки были потолки. Подняв в изумлении голову, чтобы рассмотреть резные раскрашенные балки вверху, он споткнулся о высокий порог и упал бы, если бы привратник не схватил его за руку и не закричал:

– Может быть, ты будешь настолько вежлив и упадешь вот так же, лицом вниз, перед старой госпожой?

Сконфуженный Ван Лун посмотрел вперед и увидел в центре комнаты на возвышении очень старую женщину; маленькое и худое тело ее было одето в блестящий жемчужно-серый шелк, а на низенькой скамейке рядом с ней стояла трубка с опиумом, раскаляясь на маленькой лампе. Она посмотрела на Ван Луна черными глазами, запавшими и быстрыми, как у обезьяны, на худом и сморщенном лице. Кожа ее руки, державшей трубку, обтягивала тонкие кости, гладкая и желтая, как позолота на идоле. Ван Лун упал на колени и ударился головой о плиты пола.

– Подними его! – важно сказала старая госпожа привратнику. – Этих знаков почтения не нужно. Он пришел за женщиной?

– Да, почтенная госпожа, – ответил привратник.

– Почему он сам не говорит? – спросила старуха.

– Потому что он глуп, госпожа, – отвечал привратник, теребя волосы на бородавке.

Это возмутило Ван Луна, и он бросил негодующий взгляд на привратника.

– Я простой и грубый человек, знатная и почтенная госпожа, – сказал он. – Я не знаю, какие слова говорят в присутствии такой особы.

Старая госпожа посмотрела на него внимательно и серьезно, словно хотела заговорить, но потом отвернулась от него, ее пальцы сомкнулись вокруг трубки, которую раскуривала для нее рабыня, и она, казалось, сразу забыла о Ван Луне. Она нагнулась, жадно втягивая дым, и острота ее взгляда пропала: глаза подернулись дымкой. Ван Лун все еще продолжал стоять перед ней, когда ее взгляд мимоходом остановился на его фигуре.

– Что этот человек делает здесь? – спросила она, внезапно разгневавшись. Казалось, она обо всем забыла.

Лицо привратника оставалось неподвижным. Он молчал.

– Я пришел за женщиной, почтенная госпожа, – ответил Ван Лун в изумлении.

– За женщиной? За какой женщиной? – начала старуха, но рабыня, стоявшая рядом, нагнулась к ней и что-то прошептала, и ее госпожа пришла в себя.

– Ах, да, я и забыла об этом деле. Ты пришел за рабыней по имени О Лан. Помню, мы обещали выдать ее замуж за какого-то крестьянина. Ты и есть этот крестьянин?

– Да, я, – отвечал Ван Лун.

– Позови живее О Лан! – сказала старая госпожа рабыне. Ей как будто хотелось кончить поскорее со всем этим и остаться одной в тишине большого зала с трубкой опиума.

Через мгновение рабыня вернулась, ведя за руку крепкого сложения и довольно высокого роста женщину в чистой синей кофте и штанах. Ван Лун взглянул на нее один только раз, потом отвел глаза в сторону, и сердце его забилось. Это была его будущая жена.

– Подойди сюда, рабыня, – сказала старая госпожа небрежным тоном. – Этот человек пришел за тобой.

Женщина подошла к госпоже и стала перед ней, опустив голову и стиснув руки.

– Ты готова? – спросила госпожа.

Женщина ответила медленно, как эхо:

– Готова.

Ван Лун, слыша в первый раз ее голос, посмотрел на ее спину, так как она стояла впереди него. Голос был довольно приятный, не громкий и не тихий, ровный и не злой. Волосы женщины были аккуратно и гладко причесаны и одежда опрятна. С минутным разочарованием он увидел, что ноги у нее не забинтованы.

Но долго раздумывать об этом не пришлось, потому что старая госпожа уже говорила привратнику:

– Вынеси ее сундук за ворота, и пусть они уходят.

Потом она подозвала Ван Луна и сказала:

– Стань рядом с ней, пока я говорю.

И когда Ван Лун вышел вперед, она