Глава 3

1

Выбирать доктора наугад, по справочнику (Типтону понравилось его второе имя, потому что он когда-то был обручен с некоей Дорис Джимсон), выбирать наугад плохо тем, что, пока к нему не зайдешь, ничего о нем не знаешь, а когда зайдешь – уже не выйдешь. Поистине, ты прыгаешь во тьму.

Увидев Э. Джимсона Мергатройда, Типтон понял, что влип. Он надеялся на веселого, разбитного медика, который ткнет тебя в бок стетоскопом, сделает комплимент, расскажет анекдот, пропишет мазь и проводит с великой сердечностью, – нашел же угрюмого дядю с баками, который испарял йодоформ и с ранних лет ненавидел людей.

Ничуть не удивившись редкой в наше время бодрости, Э. Джимсон глухо и сухо предложил показать сыпь. Рассмотрев, он покачал головой и сказал, что она ему не нравится. Типтон ответил, что не нравится она и ему, так что, раз они согласны, они с ней что-нибудь сделают. Главное, пояснил он, – единодушие, истинная спайка. Есть такая песня, про добрую старую команду…

Тяжело вздохнув, Э. Дж. М. присобачил к его бицепсам резиновую ленту и стал ее стягивать, глядя при этом на какой-то аппарат. Сняв ее, он заметил, что не нравится ему и давление. Типтон осведомился, что' это, – он и не знал, что у него есть давление; а Э. Дж. М. сказал – да, есть, и очень высокое, после чего принялся стучать по спине. Задав несколько нескромных вопросов, он произнес приговор.

Сыпь как таковая, сказал он, это еще ничего. Сыпь как сыпь. Но вкупе со всем прочим она показывает, что у пациента застарелое алкогольное отравление. Слова о том, что в жизни он не чувствовал себя лучше, Э. Дж. М. парировал фразой: «Да, так оно и бывает». Затишье перед бурей, образно выразился он, подъем перед крахом.

Когда Типтон поинтересовался, что означает здесь «крах», Э. Дж. М. (первое имя Эдвард) сказал без обиняков, что, если пациент немедленно не уедет в тихое место, на воздух, у него начнутся галлюцинации.

– Галлюцинации?

– Да.

– Какие?

– Это сказать трудно. Одни видят одно, другие – другое. Ящериц, пауков… разные лица… К примеру, один весьма знатный пациент, тоже развлекавшийся в Лондоне, видел карлика с черной бородой.

Выходя от врача, Типтон уже не сиял, но бормотал: «Три гинеи… нет, три гинеи просадил! И на что?» Бормотал он горестно, ибо, несмотря на мотовство, был человеком бережливым. К довершению бед в такси он заметил, что оставил сигареты на ночном столике, и велел ехать в отель.

Врачу он не верил. Если бы тот попал на один из тех ранних часов, когда молодой миллионер сидел со льдом на лбу и пил соду, ему бы удалось внушить свои дикие замыслы. За эти два месяца были минуты, когда Типтон Плимсол пошел бы в монастырь; но сейчас, в солнечное утро… Чушь какая-то. Надо его проучить, чтобы зря не трепался.

Как это сделать, он знал. Идем прямо в бар, выпиваем, возвращаемся к нему и говорим: «Вот что, любезный Мергатройд! Я насосался, как пылесос, – а поглядите! Где лица? А? Что скажете? Заливайте другим, мой милый».

Сказано – сделано. Бодро напевая, Типтон уселся у стойки и посоветовал бармену всерьез взяться за дело.

В эту самую минуту молодой человек, глядевший в бар с улицы, кинулся во вращающуюся дверь. Он был похож на приятную гориллу, но очень взволнован. Звали его Генри Галахад Листер. В ресторан он пришел, чтобы заказать свадебный завтрак.

2

Когда высокий и обстоятельный мужчина пылко влюбляется в маленькую, но удалую девушку, он нередко чувствует, что душу его размешивают багром. С тех самых пор как в его жизнь ворвалась юная Пруденс, Генри Листер ощущал именно это, или, если хотите, находился в вихре бури.

Повторим, он был обстоятелен. Любовь у таких людей течет разумно и медленно, от пристойнейшего знакомства к пышной свадьбе. Если кто-то создан для свадебной фотографии, то это Генри Галахад.

И что же? После месяца тайных встреч и пылких писем он украдкой идет в регистратуру.

Конечно, все это пустяки. Пожелай Пруденс голливудской свадьбы с оркестрами и киносъемкой, он бы сжал зубы и согласился. Главное, самая суть – что она будет его женой, остальное – частности; и все же иногда он падал духом. К примеру, ему не очень нравился этот ресторан.

Отель «Баррибо», обиталище миллионеров и магарадж, гордится тем, что лучше всех отелей поставит на место неподходящего клиента, так как обслуживающий персонал подбирают по одному признаку: умеешь ли ты скривить губы и правильно приподнять бровь.

Прекрасно понимая, что его одежда больше подходит для артистического кафе, Генри совершенно пал духом после разговора с метрдотелем. Этому вседержителю явно не нравился его галстук, и он не совсем понимал, как можно ходить в таких мешковатых штанах. Чувствуя себя чем-то вроде бродяги-мотоциклиста, несчастный Листер пошел к дверям, где поджидал, по всей видимости, бывший король Руритании, еще при входе обдавший его презрением. Чтобы пройти мимо него, надо было выпить. И Генри свернул к двери, ведущей в бар.

Заботливый архитектор сделал верхнюю часть этой двери стеклянной, чтобы посетитель мог проверить, нет ли там его кредиторов. Прижавшись к стеклу носом, Генри Листер увидел изящного молодого человека и растерялся, ибо не был уверен, что вынесет сейчас изящных молодых людей.

Но выпить хотелось, и он заглянул снова. Изящный человек был явно из тех, кто кинет взгляд на брюки и отвернется с сардоническим смешком. На третий раз впечатление это усилилось, тем более – на четвертый.

Типтон Плимсол заметил его со второго раза. За стойкой есть зеркало, в нем отражается дверь. И вот в этом зеркале между бутылками замелькало какое-то лицо.

Поначалу миллионер отнесся к нему легко.

– Никак не решится, – заметил он бармену.

– Сэр? – отозвался бармен.

Типтон ему объяснил, что нечто вроде гориллы смотрит в дверь и скрывается, но бармен сказал, что ничего такого не видел. Типтон задумался; ему показалось, что горилла очень пристально на него смотрит. Однако страху он не поддался.

– Да вон же! – сказал он, когда Генри заглянул в четвертый раз.

– Где? – поднял голову бармен.

– Исчез, – отвечал Типтон.

– Вот как? – вежливо заметил бармен. – Погода хорошая, сэр.

Типтон думал дольше. Легкий трепет сменялся страхом. Чтобы стряхнуть его, он взял и открыл дверь.

За время, истекшее между этим поступком и четвертым появлением Генри, в игру вступил новый фактор: фамильная гордость Листеров. Генри Галахад устыдился самого себя. Победитель прошлогоднего матча боксеров-любителей испугался дылды в ливрее? Нет! Он кинулся во вращающуюся дверь головой вперед и был вознагражден – руританский король помогал выйти из такси герцогу или маркизу, а его не заметил. Чувствуя примерно то же, что отроки после печи, Генри Листер побежал к регистратуре.

Так и получилось, что Типтон увидел лишь пустоту. И ледяная рука сжала его сердце.

Вернувшись к стойке, он увидел и полный бокал, но не взял его. Новые чувства к Э. Дж. Мергатройду поднимались в нем. Да, противный голос. Да, баки. Но этот медицинский Иеремия знает, что говорит.

3

Генри двигался к Бромтон-роуд. Короткий подъем прошел, ему снова хотелось выпить, он снова был тем взволнованным желе, каким стал, когда понял, что сегодня его свадьба. Как олень на источники вод, стремился он к выпивке.

Приближаясь к «Парк-отелю», он догадался, что здесь последний его шанс. Отойдешь хоть на шаг к западу – и ты в пустыне.

Он вошел и сел к стойке. Через пять минут Типтон Плимсол, завидев тот же отель, постучался к шоферу.

– Эй! – сказал он, а шофер откликнулся:

– Да!

– Стоп машина, – сказал Типтон. – Я выхожу.

Хорошему такси от «Баррибо» до «Парк-отеля» – это минут десять, а Типтон взял очень хорошее. За десять минут сильный человек вполне придет в себя. Стоя у входа, Типтон краснел при мысли о своих страхах. Подумать только, оставил коктейль из-за каких-то лиц!

Над стойкой в «Парк-отеле» тоже висит зеркало. Заглянув в него, чтобы поправить галстук, миллионер застыл, потом попятился. Там было лицо, то самое, приятной гориллы.

4

Сказать, что сердце остановилось, нам не позволит наука. Сердце не останавливается. Что бы ты ни чувствовал, ему приходится работать. Типтон бы этому не поверил, но у него сердце билось.

Вот глаза – те вылезли как у несчастной улитки; и снова он подумал, что Э. Дж. Мергатройд, быть может, плохой приятель, но первоклассный пророк. За тридцать секунд Типтон обрел те чувства, какие испытывает дикарь к своему знахарю.

Тем более странно, что еще минуты через две он их начисто утратил. Причина в том, что, закрыв глаза, он их и открыл, сосчитав до ста, – но ничего не увидел. Абсолютно ничего.

Он все понял. Тот случай потряс его, и он сам себя загипнотизировал; дух взвился вверх. От нескольких центов он вернулся к миллиону долларов, а потому ворвался в бар и заново начал переговоры с барменом.

За вторым коктейлем он поведал, что идет к регистратуре, и бармен ему подсказал, что она в переулке. «Да?» – заметил Типтон, и бармен, с помощью двух коктейлей и бутылки шерри, показал ему, как идти. Типтон бодро поблагодарил, взял бутылку и, балансируя ею, вышел на улицу.

Примерно тогда же Генри, не усидевший в баре и нервно прохаживающийся по улице, взглянул на часы и решил, что пора идти в регистратуру. Если их нет, подождет в приемной. Разве можно, чтобы Пруденс его не застала! И он пошел к востоку.

Типтон, который шел к западу, увидел его с налета, и сердце, танцевавшее веселый танец, снова повело себя так, словно оно не работает.

Пойдя по испытанному пути, он закрыл глаза. Все повторилось. Когда он их открыл, ничего не было.

На сей раз это его не успокоило. Он понял: это лицо – какая-то горошина под наперстком. То оно есть, то его нет. Хорошо, оно исчезло, но кто их знает, эти лица! Выглянет откуда-нибудь. Словом, лицо его доконало.

Он обиделся. Вот знатному пациенту мерещился карлик с бородой. Чем он хуже? Карлик вроде кота – он маленький. А такая морда…

С горя Типтон решил пойти в парк посмотреть на уток. Эти милые птицы нередко утешали его в беде, успокаивали, ободряли. Есть что-то такое в утке. Что бы с нами ни творилось, она сама по себе – живет, и все.

Поглядев на табунок, подплывший к берегу, он вернулся, отыскал нужный переулок, а там и контору, и вошел в приемную, где сидел один человек, напряженный, как все в день свадьбы. Сидел он к Типтону спиной, и тому захотелось тронуть его за плечо, еще погибнет.

Когда он приблизился к нему, человек обернулся.

Пришел в себя он на улице. Его окликнул знакомый голос. Туман рассеялся, он увидел Фредди, сурово глядевшего на него.

– Это ты – здоров? – спрашивал Фредди. – Да я тебя таким не видел! Когда ты швырял яйца в люстру, и то было получше. С ума ты сошел, Типпи? Едем в Бландинг.

Типтон погладил его рукав дрожащими пальцами.

– Хорошо, – выговорил он, – едем. И вот что, старик, ты там следи, чтобы мне не попадались… напитки. Нет, я не вру. Я прозрел. – Ту т он вздрогнул, припомнив, что же именно он видел. – А теперь, ты уж прости, пойду погляжу на уток.

– Зачем тебе утки?

– Бывает, старик, – серьезно сказал Типтон. – Утки, кто ж еще… А поем я у себя в отеле, молока выпью. Заезжай за мной по дороге. – И Типтон удалился, глядя в землю.

Фредди удивленно посмотрел ему вслед и отправился в контору, где поджидал Генри Листер, глядя в пустоту.

5

Летописец не станет вдаваться в самое начало встречи Фредерика Трипвуда и Генри Листера. Достаточно сказать, что они обрели друг друга и стали связывать оборванные концы. Разговоры после разлуки всем хороши, но в них слишком много всяких «Как там этот?» и «Ну, знаешь, вон тот…».

Поэтому мы прямо перейдем к мгновению, когда Листер, менее обеспокоенный уделом былых друзей, взглянул на часы и удивился, что никого еще нет.

Посмотрев на часы снова, Фредди увидел, что уже половина первого, и признал, что все это странно. Невеста, как тяжеловес, защищающий свой титул, естественно, хочет, чтобы жених явился на ринг первым, но не настолько же!

Генри, чьи нервы просто торчали сквозь кожу, заворачиваясь и даже завязываясь узелками, раз-другой глотнул воздуху и выразил свои чувства так:

– О черт, неужели передумала?

– Ну, Глист, ну что ты!

– Очень может быть.

– Не может. Я ее утром видел, она собиралась прийти.

– Когда это?

– Так в полдесятого.

– Три часа назад. Могла сто раз передумать. Я никогда не понимал, что она во мне нашла.

– Ну, Глист! Ты такой… чистый. Я тебя очень уважаю.

– Ладно, чистый. А морда? Ты посмотри.

– Я смотрю. Хорошая, открытая морда. Предположим, красоты в ней нет – но что такое красота? Рифма к суете, ты уж мне поверь. Какая-то белесая пигалица отхватила такого парня!

– Пигалица?!

– По меньшей мере.

– Ну уж, прости!

Фредди подумал, что он неудачно выбрал слова утешения, и стал сосать набалдашник зонтика, тогда как Листер, вскочив со стула, словно с раскаленной плиты, принялся бегать по комнате.

– Вот что, Глист, – сказал наконец Фредди, – а не мог ей кто-нибудь настучать?

– Ты что имеешь в виду?

– Знаешь, девушки часто говорят про женихов. Какой-то осел насплетничал Агги, что я был помолвлен с Ви. Агги ангел, но все-таки, все-таки… Даже с этим кулоном и то страшновато. Вот и Пру могли рассказать про твою частную жизнь.

– Частную?

– Ну, сам знаешь. Художник, он вообще… Попойки в мастерской и все такое прочее.

– Чушь какая! Моя жизнь… это…

– Чиста?

– Вот именно.

Фредди пососал набалдашник.

– Что ж, – сказал он, – гипотеза не оправдалась. Готовься к худшему, Глист. Видимо, она не придет.

– О Господи!

– Давай подумаем, – предложил Фредди и снова принялся за зонтик. – Ясно, – сказал он через несколько секунд. – Иду к ним, смотрю. А ты меня ждешь в ресторане.

Генри побледнел:

– В том?

– Да. Я там встречаюсь с одним типом. Везу его в Бландинг. Надо посмотреть, в какой он форме. Что-то он мне не понравился. Молока, говорит, выпью. Не исключено, что это маска. Ты подождешь в вестибюле.

– Только не в вестибюле, – сказал Генри, именно там встретивший мальчика в пуговицах (возможно – из королевского рода), который окинул его тем самым взглядом. – Лучше на улице.

Конечно, на улице будет смотреть бывший король Руритании, но что поделаешь…

Нервное напряжение действует по-разному. Генри, всегда ходившего пешком, оно побудило взять такси, тогда как Типтон, вечно ездивший на машине, решил пройтись. Поэтому они встретились.

Генри был в беспамятстве и Типтона не заметил. Типтон заметил его и кинулся в отель. Бывший владетель Руритании, почтительно притрагиваясь к фуражке, подумал, что он напоминает не совсем готовое бланманже.