VII. Дом

Из норы выходит заяц с вечерним холодком. Он, вставши на белые ноги в траве под луной, осматривает поляну; спускается в нору проститься и танцует вокруг жены. Мягкая, с чутким носом мордочка обводит грудь и лапы. Уши стригут на шумы сверху; они ласкаются теплыми шкурками и в углу съедают вместе остатки утренней капусты. На мягкой подстилке в глубоком тепле лежат, грызя накопленные листья, краденую морковку; весело. Жена в тупичке отгребает остатки синих^[7] и спускается с пищей, бережно неся живот.

А сегодня опять из норы в огород над рекой, за папшойной шелухой, гряды с круглой капустой, и, как раньше, сильный муж принесет еду. Жена ласково трогает мордой морду, доверчиво прижавшись телом. Он притащит сверху все, что встретит без охраны в оградах: упавшие яблоки, мимоходом лакомые корни и листья в тишине, из сушилки высушенные груши. О, прельстительны же вы, блага обожаемой жизни! Он вылезает из норки и, как белая тень, щурясь от смеха, несется прыжками по серой траве.

Щенок успел. Высматривает и слушает. Видно, сова не прилетала. Ожидая увидеть в доме черные окна – взамен он видит свет на веранде и людей. Он перебрался через перелаз^[8], мимо курятника, между муром и стеной, под навес, шурша папшойной шелухой, и от ворот сарая взбирается на жернов, садится и ждет. Время от времени выглядывая из-за столба навеса, он видит темную стену дома и движущийся свет на столе.

Заяц летит через пень, срывая землю когтями, и нежно жует губами, прыгая, – о жене. «Залечу на страшный двор, проскочу мимо окон в сарай и со сжавшимся сердцем, подбирая зад, но непобедимый голод, впрочем с душой в пятках, однако в нетерпении. Утешаясь в страхах наглостью воровства – для придания отваги и силы жалости – из слабости. Проберусь сквозь кучи сена и утащу для тебя, белая, милая, прелесть моя, и принесу тебе морковки и моченых яблок. Угощу тебя в мягкие губы».

Туман заливает пологий луг. В прудках под ивами и безлистыми кустиками ворошится мелкая рыбка. То ткнется острым носом в ил, то вынырнет в траву. Вильнет направо – и след простыл. Лежит в холодной глубине и роняет вверх с боков пузырьки.

Заяц одним прыжком перемахнул пруд. Запачкал белые лапки серой водой, грязной, и дальше летит в счастье на дальний холмик к полю. А зайчиха спит в норе, уткнувшись мордой в живот. В животе у нее неслышно движутся крохотные дети.

С веранды, залитой светом, люди перебрасываются смехом.

Первый: Так угостимся у светлого окна без страха камня. Что тут у вас?

Дядя: Хозяйка знает. Пошевелись, погляди сюда, поговори со мной. Посадила через стол. Дал бы я тебе за злобу. Не дотянуться. Дай сюда руку, она моя, мой подбородок, мои волосы. Посмотри на меня – разве ты можешь иметь желанья? Ты наполнена моей кровью.

Жена: Ты хочешь сказать, что остаешься. Когда ж ты поедешь?

Дядя: Когда ты меня не ругала, не понукала? В первый день знакомства на подоконнике. К счастью, я не слышал, что ты говоришь, а любовался ртом и целовал до зубов.

Жена (тихо): Пошел к черту с нежностями.

Дядя: Грубая и злая скотина. Я из тебя выжму любовь (смеется), моя кровь. Дурак. Вот это твоя рука. Ее ты можешь целовать (ударяет рукой), можешь делать, что вздумается (в стену с силой, тыльной частью – на сгибах пальцев течет кровь), а вздумаются глупости.

Таня встает, поднимает его и отводит в тень, хватает руку, целует и слизывает кровь.

Дядя (освобождая руку): Довольно, что делать, быть с тобой, увидеть тебя… Да, я клянусь, я даю клятву.

Он гладит ее волосы, а она готова упасть перед ним.

Племянник: Она лижет кровь. Я мечтаю о губах. Приятно полизать дядину кровь с Таниных губ. Они – видишь ты наконец, – они грязные, паршивые, в грязной крови, в морщинках. Прижаться к ним лбом. Лучше лбом в каменную стену. О, если б она дала! Убить сволочь, которая это чувствует. Вырвать глаза, которые это видят. Не надо этого. Милая, сжалься.

Жена: Что с вами? Оставьте их счастье. Ей везет, я сказала бы это.

Таня (смеясь): Довольно? Вам жалко для меня капелек… Слушайте! (Она, запинаясь, произносит.) Вы щедры не со мной. Почему это не хотите от меня больше?

Дядя: Мне не к чему – на простыню.

Все молчат.

Жена: Бери, бери – посмотри на нее.

Дядя (обнимая Таню, жене): Ты мне однажды предлагала – помнишь? Ты сказала так из сочувствия: «Почему вы не влюбитесь? Я бы очень хотела, чтобы вы влюбились в другую».

Жена: Ты же добился, чего хотел!

Дядя (оборачивается к ней): Я помню, нет жизни без исполнения. А ты чего хочешь? Еще год, и я окажусь бессильным и останусь с ней.

Таня: Нет… да, со мной.

Дядя (кричит): Отвечай мне!

Жена: Успокойся.

Дядя: Я пробую нежность – не хочет!

Таня: Хотите, сдеру рукава, хотите – шею, обнимите спину, целуйте грудь; сорвите. Мне без вас скучно.

Жена: Вот и бери. А ты беги в спальню – приготовься. Скоро ты уедешь?

Таня: Не хотите? Придумайте что-нибудь похабное, я не выйду замуж. Мне хочется порадоваться. Тише! Я ничего не говорила. Мне так нравятся ваши… мысли…

Все улыбаются, жена прыскает.

Таня: Разве меня там нет? Если б вы могли быть моим мужем, у нас был бы ребенок. Это все.

Первый (второму): Идем, тут что-то творится. Они наглотались.

Племянник: Это видно, это видно! Сейчас. Но что если ты увидишь во мне? Открой глаза. У нас будет ребенок. Смотри сейчас. Нет, не видит. Бедра разрываются. Не могу. Идем. Как я хочу. Все вы будьте прокляты до конца жизни во всех желаниях.

Первый: Куда я попал!

Второй: Скорей передай гитару с окна. Заглушим крики. Сказать тебе – между нами – мне нравится эта Таня. Играй, мы будем танцевать.

Дядя берет Таню за шею, сжимает ей затылок и рассматривает лицо.

Жена: Скоро они уедут, мы будем одни. Дайте руку.

Племянник (стоит, прислонясь к столбу веранды): Сейчас напьюсь воды, а то чего доброго станет дурно. Прозеваю еще пощечину. Это делается так (пролезает через стул первого к Тане, хватает за ворот, разрывает верх платья; она вырывается и дает ему пощечину).

Племянник: Так.

Первый отходит и играет на гитаре.

Жена (отводит племянника близко к нему): Вот я сделаю, что она предлагала. Таня, дядя тобой займется.

Племянник: Это радостно, на худой конец. Запрокиньте голову. Но мне все равно. Я ничего не вижу. Дядя, погляди на Таню.

Жена: Не подходи! Ты скоро едешь?

Дядя пробует встать.

Жена: Не подходи!

Второй: Надо ее увести. Они с ума сошли. Танечка, потанцуем.

Таня: Что он смотрит? За что он ее любит? Тогда вот так – хотите? Первый встречный (прижимается к нему).

Второй целует.

Таня: Целуйте назло. Целуйте еще, давайте. Первый встречный! Первый встречный!

Племянник (не отрывая глаз от танцующих): Поэтому я покажу вам вот что, дядя. Вы этого давно не видели. (Разрывает ворот жены, стаскивает рукава, берет со стола вилку и бросает обратно.) Поднимите голову выше (сдирает одежду дальше).

Дядя отворачивается, затем лезет на стол.

Жена: Уходи!

Племянник: Я поражен. Я к вам всегда хорошо относился. Ничего не слышно. Какая она худая и белая! Для чего мне это, вы бы убежали.

Жена собирает одежду, показывает дяде язык.

Дядя: Перестань.

Жена: Не подходи.

Дядя: Я выбью себе глаза. У меня в руках осколок стекла. Я разрезаю.

Таня: Хорошо, что первый встречный: сильней, сильней – он глядит.

Второй целует, держит ее.

Племянник: Все пришло в движение. Это тебе. Это конец. (Срывает с жены кусок, лоскутьями, платье бросает на пол висеть.) Худая… затем…

Дядя ударяет по горлу осколком стекла, но разрезал низ щеки. Таня подбегает к нему и, толкнув руку, вырывает стекло из пальцев.

Дядя (зажав шею рукой): Ага, в руке еще остался.

Племянник (Тане): Отойди от него.

Таня прикладывает платье к порезу.

Дядя (поднимает голову): Это не ты. (Жене.) Иди ко мне. Я не могу назвать имени.

Жена (натягивая что-то, приносит йод и вату, передает Тане): Залей. (Та перевязывает, все молчат.) Теперь уходи. Уезжай. Я не могу терпеть.

Дядя: Ты, прикройся.

Жена: Вон, сейчас же и не приходи больше! Я уеду. Я предупреждала тебя.

Дядя: Помню. Я перережу горло. Осколок маленький.

Таня (племяннику): Уведи ее скорей. И сам уходи.

Племянник: Хорошо (берет жену за плечи и тянет к себе, к двери).

Таня (хватает его за руку): Не надо!

Племянник: Ты же хотела (подходит к дяде с бутылкой.) Я разобью для тебя на осколки.

Дядя сидит молча. Жена натягивает остатки одежды.

VIII. Щенок и заяц

Заяц спешит к сараю. Щенок лежит и ждет. Опустивши морду на лапы, язык на холодные когти, полузакрыв глаза. Пахнет душной, сырой кукурузой. Ноздри двинулись; навозом, мукой, пищей, желудок шевелится под кожей. С веранды слышен говор и по-прежнему светит свет. Пробегая мимо стен в темноте по задворкам, заяц скользит как тень сквозь низкий туман. То сожмется, сгорбив спину, чутко; то, как камень, летит с шумом до оврага, как в воду – прерывается звук и сам пропадает в землю. Проползает под желтыми листьями, на цыпочках под стеной, крадучись под яблонями, по взрытым кочкам, виляет следами по тропинкам и вползает в кукурузное поле. Сквозь шелуху горит огонь окон. Он подходит к полосе света. «Нырну, проскочу до тени», – и одним прыжком в пять метров проносится через свет, и ударился мордой о жернов, чуть не коснувшись ушами когтей щенка. Заяц отпрянул, ослепленный белой известковой стеной, и бежит в темноте к сараю. Наконец кончиком носа он толкает тяжелую доску; поджимаясь задними лапами к передним, напрягает спину и шею; доска поднимается, и он проползает под ней, а она на ржавом гвозде ложится вспять.

Тихими шагами следом идет щенок к упавшей доске; поднимает ее и входит в сарай, трясясь от нетерпения, едва удерживаясь поразить. «Вскочу на спину. Клыки сцепятся, сквозь шкуру, на шее; окружатся колечками крови. Язык лизнет соленого. Он расставит лапы, ткнется носом в землю. Я его утащу и разорву». Щенок танцует, ударяясь задом о стенку. Он длит свою радость и не решается прыгнуть. «Вдруг над обмершим зайцем сверкнут мои глаза». Заяц бежит к капусте. Капли сквозь дырки в крыше собрались в хрупких мутно-зеленых листьях, ломающихся, прозрачных и подгнивших. Ему не до капусты. Скорей к своей милой. Уйти и радостно присчитать эту ночь к прошлым, накормить капустой ее и детей в животе, и самому; хорошо в углу, обгрызая кочан до сладкой кочерыжки. Он просовывает голову в ящик. В это время сквозь дырку в крыше вползает, сжавшись, сова. Не найдя щенка на месте – «Можно ли положиться на сукина сына?» – она садится на верхней ступеньке кривой лестницы и видит вот что.

Заяц, обнявши передними лапами мешок с картошкой, на вытянутых задних, перепрыгивая с одной на другую, опускает морду в щель между мешками, старается достать белую капустную голову; затем протискивается туда весь, лезет к ящику с морковкой и вытаскивает одну с трудом. Наконец влезает в ящик. Выбрасывая морковку наверх, он думает о норе. «Сотни раз. Каждый день и ночь вместе. Говорить с тобой, прижимать в холод, целовать шерсть. Бесстрашие украшено тоской». Он отгоняет смутные догадки. «Я благодарен голоду за силу задних лап, за скорость бега и за то, что я забываю страх, когда думаю о них. Только сверху дрожит земля и сыпется песок, я отрываюсь и готов шаткими прыжками на хитрости и на удары, от которых у черноглазой лисы разлетается тонкий череп. Только не преследуйте меня, ожидания. Все неотвратимое ужасно. Я хотел бы таскать морковку в нору потихоньку, бесплотно, срывая как ветер. Под вашими глазами я отказался бы от веселящей злобы. Я полюбил бы если не страх, то смирение. Меня преследует мысль о щенке. Зачем я свистел, нужно было бежать. Сохрани меня, земля, ноги, уши, шорох, свободный луг, от встречи с его бешенством. Не надо смеяться».

Щенок отрывается от стены, спешит и прыгает по мешкам к краю ящика и глядит в глаза зайцу, поднявшему к нему морду. Сова подбирается ближе. Заяц, бросается вправо: стенка! – пятится, прижимается задом к стенке ящика.

Щенок (отодвигаясь на задние лапы, смеется): Ты засел.

Сова: Слепые радуются пище, когда всего их двое. Недомысленная радость. Оба двинутся ею к кровавой драке.

Щенок кусает зайца в нос. Белую шерсть склеила кровь.

Заяц: Я не знал, что кончится этим. Скоро будет снег, расставанье. Ветер свистит в ушах. Сейчас убегу (бросается вправо). Стенка…

Щенок (хохочет): По морде! (Бьет зайца.)