Место, которое Остап помнил с детства. Беспокойное, пребывающее в вечном движении. Не выветривающийся запах табака. Пассажиры, выходящие из поезда в спортивных штанах, тапочках и куртках, накинутых на плечи, – покурить, купить беляш или дешёвую лапшу со вкусом курицы. Сорок минут остановки в городке, который они, наверное, считали неким перевалочным пунктом. Бронзовый бюст человеку с бородой и в шляпе – единственное, что они могли запомнить на этой станции, когда шли за соком в ближайший магазинчик. И вряд ли кто-нибудь из них всерьёз задумывался о том, что новые сорта фруктов и ягод для их сока вывел именно этот человек в шляпе – селекционер Иван Мичурин.

Поезда приходили сюда из городков поменьше Мичуринска, и Остап ещё мальчиком научился отличать тех, кто едет из таких городков, от тех, кто жил в северной или южной столице. Иногда он подолгу смотрел со старой водонапорной башни, как отбывает поезд в Москву или Петербург, и ему казалось, что в маленькой точке на путях, тающей на горизонте, собрались все его неясные надежды.

Хотя Остап с Ланой были далеко от вокзала, он даже отсюда чувствовал запах сигаретного дыма. Это разозлило его и напомнило о матери.

Пора домой, возможно, она так ни разу и не поднялась с кровати за весь день, чтобы поесть или сходить в туалет. В последнее время она хандрит.

Остап бросил последний взгляд на вокзал – его недавно отремонтировали, но вид всё равно был неважный из-за мелких магазинчиков, облепивших его со всех сторон. От этого нарядный фасад выглядел как новогодняя ёлка, на которую вместо игрушек навесили консервные банки и старые носки.

В сумерках ему показалось, что этот вокзал заколдован, уехать с него невозможно – поезда ходят по замкнутому кругу.

– Мне пора, – Остап неловко кашлянул, когда они подошли к перекрёстку.

Лана была начеку. Приблизилась к нему быстро и плавно, поцеловала прямо в губы.

Остап от неожиданности замер. Обычно девушки ждали его поцелуя. Да и вообще он ещё не решил, нравится она ему или нет. От её волос приятно пахло мёдом и цветами.

Лана обняла его за талию, вздохнула – и, когда он невольно ответил на её поцелуй, опустила голову и сделала шаг назад.

– До встречи, скромник.

Он ничего не ответил. Её прохладная рука скользнула по тыльной стороне его ладони.

Затем Лана посмотрела прямо ему в глаза и сказала строго:

– Пообещай мне, Остап…

Парень вздрогнул. Всё притворство будто разом слетело с неё.

– Что пообещать?

– Пообещай, что жизнь тебя не сломит, – прошептала она, волнуясь, – что ты не станешь серым скрюченным человечком, какими становятся трудоголики вроде тебя. Вроде моего отца, которого проклятая система раскатала в лепёшку. Пообещай мне, что не станешь рабом.

Она будто заглянула ему в самую душу. Он кивнул:

– Я постараюсь. Мне бы тоже этого не хотелось…

Лана открыла рот, чтобы сказать ещё что-то, но только неопределённо взмахнула рукой и пошла прочь через перекрёсток.

Дома его ждал сюрприз. Остап застал мать на их крохотной кухне: она не только поднялась на ноги, но и подогревала ужин.

– Я проснулась голодной, как людоед в последний день поста.

– Не думаю, что людоеды соблюдают пост, – заметил Остап.

Он, как был в куртке, сел на стул, с удовольствием откинулся на спинку и закрыл глаза.

– Сними верхнюю одежду, – сказала мать. – Что это ты такой довольный?

– Так, ничего.

Мать сегодня была разговорчивой и без остановки рассказывала обо всём, что видела в вечерних новостях. Только теперь, когда она поднялась на ноги, Остап увидел, как мать похудела за последние полгода. Сделав паузу, она подошла к окну, и её рука легла на пачку сигарет, лежавшую на подоконнике.

Невольно она бросила взгляд на сына.

– Мам, – нежно сказал Остап. – Может, пока не надо?

Он ещё помнил, как вчера ночью она заходилась очередным приступом кашля.

Мать пару секунд стояла в раздумье. Потом её пальцы начали ловко выуживать сигарету из пачки.

– От этого мне уже не станет хуже, а вот если я не закурю…

Остап вздохнул, опустил тяжёлую голову на ладони.

– Я не смогу тебе помочь, мам, если ты себе не поможешь.

– Когда у тебя выпускные экзамены? – сменила она тему, выпуская струйку дыма в приоткрытое окно.

– Должны быть через несколько месяцев, в конце декабря. Но, возможно, мне удастся сдать досрочно.

– Зачем тебе спешить?

«Для неё время дома тянется медленно», – подумал Остап.

– Я нашёл новую работу, мам. Но без диплома буду получать копейки.

Она задумчиво посмотрела в окно:

– В школе ты всегда обгонял программу, именно поэтому я просила перевести тебя из третьего сразу в пятый. В восьмом классе тебя сбили с толку эти ребята с Моховой улицы, из семей уголовников. Иначе ты уже учился бы в университете.

Остап подошёл и взял её за руку:

– Мам, я ещё поступлю в университет. Вот увидишь. Мы подкопим денег. Ты придёшь в себя, и рванём в Питер или Москву.

Она сминала губами сигарету, рассеянно глядя на жёлтый фонарь в короне осенних листьев.

– Я совсем тебе не помогаю, – произнесла она дрожащим голосом. – Что я за мать?

Он ласково обнял её, поцеловал в пробор, увидел в волосах несколько седых прядей.

– Тебе просто нужно выздороветь, мам. Нужно захотеть выздороветь. Например, «химия»…

Она всхлипнула носом, перебила сипло:

– У меня совсем нет сил. Даже на то, чтобы хотеть выздороветь, нужны силы. Но скоро я тебе не буду обузой, мой мальчик…

Остап разозлился:

– Перестань, мам!

Она обняла его. Её лицо медленно менялось, тревожные морщинки между бровями разгладились:

– Иди отдыхай. Завтра я приготовлю тебе сырники.

Он ещё раз поцеловал её и хотел уже идти, но она придержала его за руку и хитро взглянула в глаза:

– Передай своей девушке, что у неё приятные духи.

У Остапа покраснели уши.

– Она… У меня нет никакой девушки.

Мать сделала театральный жест и достала из пачки новую сигарету.

– Ну в таком случае я самый здоровый человек на земле.

Она хрипло рассмеялась, поглядывая на его смущённое лицо, затем её смех перешёл в тяжёлый грудной кашель.

Остапу разрешили сдать экзамены досрочно, не без помощи отца Градуса, который имел уйму знакомых в медицинском колледже и почему-то всего за пару разговоров проникся к молодому студенту доверием. Кто знает, может, он увидел в друге Гриши то, что так хотел видеть в собственном сыне, – задатки хорошего врача.

Для Остапа начался сложный период подготовки. Одновременно с этим он работал в двух больницах – готовиться к экзаменам приходилось либо ранним утром, либо поздней ночью. Он совсем не высыпался, но молодой организм пока ещё неплохо переносил лишение сна.

Время от времени, когда он шёл с одной работы на другую или наведывался в библиотеку, его отлавливала Лана. Иногда она приносила ему хорошие книги для подготовки, иногда бутерброды или пирожки. Последнему вечно голодный студент был особенно рад, и ему больше не казалось, что девушка действует слишком напористо, – он был вымотан и мысленно благодарил её за заботу.

В обычной больнице он проходил стажировку и помогал заведующему отделением неврологии: возился с кучей бумаг и ходил вместо него на регулярные осмотры пациентов. Эта должность досталась ему случайно из-за острой нехватки медперсонала.

В палаты чаще попадали тяжёлые больные, они подолгу лежали в койках. Остап был поражён, как мало им уделяется времени и как быстро развиваются осложнения у пациентов, которые почти не двигаются.

Медсестёр было мало, и работали они спустя рукава – подолгу не подходили к больным, даже когда те звали их. Остап часто видел, как они пьют чай в подсобке или сплетничают. Молодому человеку приходилось самому при обходах переворачивать больных, ставить им капельницы, менять утки и даже делать массаж, хотя по инструкции он не обязан был это делать. Через неделю он стал работать на автомате и даже не замечал, что пациенты начали обращаться к нему по имени.

Вечером он шёл дежурить в психиатрическую больницу. Изменённое сознание, душевные заболевания давно вызывали у Остапа исследовательский интерес. Он много читал об этом прежде и теперь мог наблюдать за пациентами с неврозами, шизофренией и биполярными расстройствами. Однако интерес этот несколько угас, когда он столкнулся с пациентами на практике. Психушка оказалась очень грустным местом, где бо́льшая часть персонала относилась к их странностям как к очередному неудобству, которое следует устранять любым способом: лекарствами, наказаниями, обездвиживанием.

Через пару недель Остап заметил, что пациенты, у которых есть занятия, ведут себя спокойнее других.

Два шизоида часто дрались по вечерам и заставляли остальных волноваться. В наказание их привязывали ремнями к кроватям.

Как-то Остап пришёл с гитарой. И полвечера они с пациентами пели. На следующий вечер повторилось то же, да ещё к концерту присоединилась пара санитарок. Отец Градуса сначала не одобрил подобные действия, но скоро смекнул, что так вечера на этаже проходят спокойнее, и решил поддержать идею Остапа. В общей палате появился пластилин, шашки, цветная бумага для оригами, небольшая библиотека. Даже здоровым людям становится плохо без занятия, что уж говорить о больных.

Однако новая работа довольно скоро превратилась в рутину. Остап вспоминал слова Ланы: «Пообещай, что ты не станешь серым скрюченным человечком, какими становятся трудоголики вроде тебя». Он всё время думал об этом и боялся, что уже стал таким «человечком». Некому было объяснить, что появление его – молодого студента, чуткого к людям и думающего несколько иначе, чем другие, – медленно улучшало жизнь пациентов, а некоторым даже незаметно спасало эту самую жизнь.

Наконец, наступило 4 октября 2021 года, день, когда Остап пришёл на досрочный экзамен к десяти часам утра в аудиторию № 5 Тамбовского медицинского колледжа.

В это утро в Петербурге кофейня «Письма» только-только открыла свои двери и хозяева знать не знали, что посетители сегодня, в обычный будний день, хлынут к ним потоком.

В тот же миг на другом конце планеты бразилец Карлос Сантьяго разминал запястья перед фокусом с метанием ножей, а его младшая сестра сидела у зеркала, зевая и расчёсывая волосы.

В тысячах километров от них московский футболист Фёдор Копьёв собирался сделать зарядку, но плюнул и вернулся в постель к своей подружке-фотомодели, которая спала мёртвым сном на широкой круглой кровати. Вечером на ответственном матче Копьёв поставит личный рекорд, промазав мимо ворот четырнадцать раз подряд.

Остап выдохнул и вошёл в аудиторию.

Его и ещё несколько студентов должна была ожидать комиссия из трёх преподавателей.

Однако их оказалось всего двое: третий, пожилой профессор, не явился по причине плохого самочувствия. Остальные выглядели так, словно накануне пробежали десятикилометровый марафон.

Высокий бледный инфекционист пил айран и потирал жилистыми пальцами виски.

Женщина в выцветшей блузке, с подёргивающейся щекой, лучший в городе нарколог, которую Лана несправедливо назвала грымзой, писала что-то в листах, веером разложенных по столу. Она то и дело отвлекалась от своего занятия и рассеянно смотрела на вошедших студентов. На её лбу блестели едва заметные капельки пота. Щёки горели нездоровым румянцем.

Молодой человек почти не волновался – на это у него уже не было сил. Его больше беспокоило, что он будет делать с новой работой и справится ли он со всем, что на него в последнее время навалилось.

Экзамен оказался формальным. Остап даже пожалел, что потратил столько сил и времени на подготовку. Порой создавалось впечатление, что комиссия его не слушает, – начни он говорить про розового слона с крыльями, они будут так же пялиться в бумажки, сопеть и качать головой.

Через пару дней он вышел из колледжа с дипломом, которого так долго ждал, и всерьёз задумался о том, что в его жизни, по сути, ничего не изменилось. Пока он так и не стал настоящим врачом. Менять утки, ставить капельницы, ухаживать за лежачими больными – неужели это всё, на что он способен?

«Тем не менее, – думал Остап, – экзамены сданы и самое сложное позади».

Он потянулся и радостно зашагал прочь от старенького здания колледжа.

Молодой человек не мог знать, что следующие несколько недель станут самыми сложными в его жизни.

Он шёл по городу, в котором с детства знал каждый закоулок. Он видел людей, по большей части знакомых ему, и не мог избавиться от странной мысли: что-то в них изменилось, что-то в них не так.

Это чувство становилось сильнее и набирало обороты, как снежный ком. Он думал одновременно о матери, о пациентах в больницах, о Лане и о людях, которых видел на улицах города. Что-то их связывало. Всех их и его самого. Что-то новое. Повисшее в воздухе тревожной невидимой паутинкой…

Его мозг судорожно пытался уловить нечто общее, какой-то неясный признак, симптом, который сопутствует началу многих болезней и который с недавнего времени объединял всех.

Мысли ворочались медленно. «Если бы я так не уставал, – думал Остап, – если бы так не загнал себя, то уже бы догадался. Нужно выспаться, отдохнуть».

«Отдохнуть… – снова подумал он и внезапно, как молния, в его сознание ворвалась догадка: – Усталые. Они все выглядят усталыми!»

В этой мысли вроде не было ничего необычного, но вместе с тем она ошеломила его. Почему? Ведь не все работают на двух работах, не все спят по пять-шесть часов!

Пока он не мог объяснить этого себе. Но он вдруг остро почувствовал усталость в других, быть может потому, что давно страдал от неё сам. И если его коллег она делала рассеянными, равнодушными и невосприимчивыми к чужой боли, то у него будто бы обнажились нервы.

Он остановился и закрыл глаза.

«Всё изменилось!» – ревела в его сознании чужая незнакомая мысль. «Что изменилось?!» – спрашивал он себя. «Всё. Весь привычный мир изменился. В одну секунду. Незаметно. Неуловимо. Пока незаметно. Пока неуловимо». – «Но почему? Почему?!»

Остапу захотелось всё бросить и сесть за книги, перерыть интернет в поисках ответа на вопрос: что творится в мире?

Но в его старом телефоне не было интернета. И ещё не скоро ему выпадет возможность сходить в библиотеку.

Он шёл, погружённый в тревожные мысли, и не замечал, что над городом в темнеющем небе раз-другой зажглись бледно-лиловые всполохи, прокатились волной по небосводу и погасли.