Роман Штыгин

Он рывком распахнул дверь.

– О! Вы заняты. Тогда не буду вас беспокоить.

В кабинете заведующей учебной частью, Маргариты Генриховны, сидел новый учитель биологии; судя по его лицу, сидел долго. Роман Андреевич успел посочувствовать ему, но времени не было – нужно было убраться отсюда, прежде чем завуч начнет задавать вопросы. Контрольная точка – три общие фразы, дальше следовала черта невозврата. Одна фраза уже произнесена. Кто знает, может, заведующая действительно занята и позовет его завтра, послезавтра, через неделю или никогда. Последний вариант предпочтительнее.

– Подождите-подождите, Роман Андреевич. У меня к вам важное дело, – бросила она ему в спину. – Присядьте. Мы с Кириллом Петровичем уже заканчиваем.

За годы работы здесь он хорошо узнал, что значит «уже заканчиваем». Минимум – сорок минут ожидания.

Роман Андреевич встал у входа, нетерпеливо перетаптываясь с ноги на ногу, и от скуки поковырял пальцем дверной косяк.

Маргарита Генриховна поправила очки на переносице:

– Так, с отчетом разобрались. Только желательно оформить его в печатном виде в трех экземплярах, один мне, другой Светлане Семеновне, третий себе в папку. Воспользуйтесь компьютером. Вбивайте курсивом даты и всю статистику. Там на экране есть такая синенькая фигурка с листочком, это текстовая программа. Чтобы выбрать наклонный шрифт…

– Я умею работать в этой программе, – траурным голосом произнес Озеров.

– Хорошо. Можно, конечно, написать от руки… Роман Андреевич, я же сказала: садитесь. Небось набегались за день.

Штыгин неохотно сел.

– Вот полюбуйтесь, – Маргарита Генриховна сдвинула в его сторону открытый журнал и протянула ручку. – Сколько раз на собраниях я говорила, что исправления в журнале недопустимы, темы мы не сокращаем, а двойки закрываем, чтобы проверяющие не могли сказать, что вы не дали ребенку шанса…

– На собраниях слишком много всего говорят, – признался Штыгин, даже не прикоснувшись к журналу, – а «закрывание» двоек приводит к тому, что ученики и пальцем не пошевелят, чтобы пересдать нормативы.

– Просто двоек не должно быть, вот и все! – изобразила удивление Маргарита Генриховна. – Их наличие свидетельствует о том, что ученик не подготовил домашнее задание, а учитель невнятно объяснил ему суть.

– Задание по челночному бегу? – вскинул бровь Штыгин. – У меня двойки получают исключительно те, кто, имея возможности, отказываются участвовать. Проигрывает тот, кто не участвует. Правила просты.

Роман Андреевич слишком поздно заметил, что лимит дежурных фраз исчерпан, а значит, он здесь надолго.

Озеров как бы невзначай кашлянул. Мол, я все еще здесь.

– Я не буду сейчас развивать с вами дискуссию. Но такой критерий оценки никуда не годится. Мы обсудим это позже. – Заведующая повернулась к новому учителю. – Что там насчет двух девиц, устроивших наводнение?

– Родителям я еще не дозвонился… – начал Озеров.

– Стоп-стоп, Кирилл Петрович. Что значит не дозвонились? Потоп случился два дня назад, мало того, что вы на день позже пришли знакомиться с порученным вам классом…

«Только не оправдывайся, парень, это будет ошибкой», – подумал Штыгин.

Он взглянул на молодого человека, худого, спокойного, положившего локти на стол и кивающего на голос завуча.

«Слушает. То ли еще недостаточно ее знает, то ли хорошо воспитан. Излишне хорошо».

– Что это за девочки? Что вам о них известно?

– Не очень много. Вы же знаете, что я здесь недавно.

– Пора включаться в режим. Как они учатся?

Озеров горько усмехнулся и показал какую-то бумагу. Завуч заерзала в кресле:

– Подайте очки, Роман Андреевич! Вон они, возле карандашей. Хм… Круглые отличницы? – задумчиво произнесла Маргарита Генриховна, глядя в бумажку. – Если бы я знала… Ну, это многое меняет. Урона они не нанесли… К тому же после моего визита они должны были многое понять…

– Оценки тут совсем ни при чем, – Озеров пытался подобрать нужные слова. – Да, конечно, Кулакова и Карманова признались сами… До них дошло. Но я не исключаю, что будет нечто новое в том же роде…

Маргарита Генриховна собралась возразить. Но в кабинет вошла секретарь и быстро шепотом произнесла:

– Звонят из района, срочно.

Завуч пулей вылетела за дверь, бросив на ходу:

– Никуда не уходите. Особенно вы, Роман Андреевич!

Посидели в благословенной тишине.

– Ну и как оно? – поинтересовался Штыгин.

– Потопы и драки, – ответил Кирилл, оперев голову на ладонь и слабо улыбнувшись.

«Еще совсем юный, – подумал Штыгин, глядя на него. – Они послушают мужчину, но не станут слушать мальчика».

– После армии я думал, что стал взрослым, – признался Роман Андреевич, – а повидал я там всякого, уж поверь. Но работа в школе малость изменила мои взгляды. Это понимаешь не сразу, а день за днем, год за годом. Ребятки шлифуют так, как не сможет ни один прапорщик. Так что будет несладко. Но есть у меня одно верное средство. В зале я вешаю боксерскую грушу. Иногда здорово помогает. Так что если понадобится лекарство – приходи.

– Думаю, не понадобится, – смутился Озеров. – Но за предложение спасибо. Пока все это лишь небольшие проблемы…

– Небольшие проблемы? Только не в школе. Здесь не бывает маленьких трагедий. Они такими, может быть, кажутся. Кто из них будет президентом, кто разработчиком нового оружия или искусственного интеллекта, кто дипломатом? Кем бы они ни стали, в какую бы важную броню ни вырядились, какой бы галстук ни надели, школьные годы так глубоко отпечатаются в каждом, что они не смогут не вернуться к опыту самых больших страхов и радостей. Посмотри, сколько профессий, сколько сильных мира сего, сколько упавших на самое дно – и всех связывает одно: школа. Не политика, не мировые финансы, не торговля, а одинаково лихое для всех детство в стенах общеобразовательных учреждений. Видишь ли, это невежды говорят: «Мальчишки подрались». Но клянусь тебе, любой человек помнит каждую свою школьную драку всю жизнь. Ее исход. Если, конечно, его не очень сильно били по голове.

Озеров нахмурился:

– Я тоже думал о чем-то подобном. Совсем недавно.

Штыгин отодвинул в сторону журнал и оперся здоровой рукой на стол:

– Взрослые слепы. Они бродят в темноте. Детские психологи! Ха! Думаешь, они знают детей? Нет, а почему? Им не угнаться за мыслью ребенка. Взрослые – это замедленные дети. Они увеличились в размерах, стали малоподвижными, потеряли интерес к безудержному веселью, покрылись коростой важности и защитили себя правилами, законами и принципами, которые отяжелили их души, как ржавые доспехи, обезопасили их от всего нового, неизвестного и потому страшного. Конечно же, дети и подростки не выживут без законов взрослых и порядка, причем не оттого, что мир жесток, а прежде всего потому, что не смогут защитить себя от самих себя. Они объедятся сладкого или расшибутся на первой попавшейся тарзанке. Но если откровенно: раз уж мы говорим детям, что они нас поймут, когда станут взрослыми, тогда разумно и то, что мы обязаны быть как дети, чтобы понять их.

Штыгин откинулся на спинку кресла и с шумом вдохнул воздух после длинного монолога.

– Потому я думаю, что хорошо, когда в школу идут молодые, – он указал на Озерова пальцем. – Ты здесь очень пригодишься. Ты нужен здесь. Даже таким, как наша Маргарита Генриховна, которая привыкла строчить отчеты на коленке. Но если ты не уверен, что сможешь найти с учениками общий язык…

Лицо Романа Андреевича стало волчьим. Озеров сглотнул слюну.

– …беги отсюда, иначе они размажут тебя по стенке.

В коридоре послышались торопливые шаги.

– А вот от нее – просто беги, – шепнул Штыгин. – Собирай вещи и спасайся. Я прикрою.

Молодой человек не заставил себя просить дважды.

– Вы уже уходите, Кирилл Петрович? – Маргарита Генриховна выглядела рассеянной, видимо, из района пришли тревожные новости.

– А здесь еще жду я, уже полчаса! – вмешался Штыгин, достав из кармана командирские часы без ремешка.

«Она явно не справится с таким наплывом информации. Если Кирилл Петрович не воспользуется случаем и станет деликатничать, значит, он просто болван».

Но молодой человек смекнул, что к чему, и не упустил шанса.

– Мне еще нужно разобраться с новым кабинетом. До свидания, Маргарита Генриховна!

– Не забудьте про отчеты: на компьютере или от руки. Главное – срочно.

Она застыла, будто статуя, пытаясь вспомнить, что еще хотела сказать. Это был профессиональный дефект, свойственный некоторым учителям, перегруженным слишком большим количеством обязанностей. В школе часто бывает так, что педагогу одновременно нужно принимать ответственное решение, говорить вслух, не сбиваться с логической цепочки, делать что-то руками, следить за группой детей и планировать следующий шаг. От соединения совершенно разных по типу действий возникает мозговой диссонанс, который в обычной жизни становится привычным. В ответ на такую перегрузку мозг преподавателя стопорит все двигательные и умственные процессы буквально на несколько секунд, после чего снова запускает их. Этот эффект не раз испытывал на себе и сам Штыгин, называя его «коротким замыканием».

Пока Маргариту Генриховну «размыкало», Озеров незаметно кивнул Роману Андреевичу и скрылся за дверью.

Штыгин сразу пошел в атаку:

– Зачем меня вызывали?

Завуч тут же пришла в себя и закопошилась на столе, потом медленно села и посмотрела на учителя долгим взглядом.

«В ее возрасте уже нельзя так суетиться, – подумал Роман Андреевич, с жалостью глядя на темные круги у нее под глазами. – Кому и что она хочет доказать?»

Маргарита Генриховна начала издалека. Сдержанно и поучительно. Она работала в гимназии так давно, что уже не замечала, что говорит со взрослыми, как с провинившимися детьми. К счастью, учителям был хорошо знаком этот тон, поэтому никто уже не обижался.

– Еще недавно, Роман Андреевич, в конце прошлого учебного года мы сидели здесь, за этим столом с вами и вашим сыном и обсуждали его снижающуюся успеваемость, случай с дракой, в которой Андрей участвовал, как он утверждал, из-за оскорбления вашей, хм-м-м, чести, его прогулы. Да-да, прогулы! Позвольте, что же это получается? Если будет драться сын и драться отец…

– Предлагаю обсудить конкретную проблему, – холодно проговорил Штыгин, – а не события из прошлого. Поверьте мне, у каждого в жизни можно найти пыльный склад с паутиной. Не говорите со мной как с родителем, вы же прекрасно знаете, что мне хорошо знакома обратная сторона. Так что методы, известные вам, неплохо известны и мне. Не будем терять время. Что случилось на этот раз?

– Андрей прогулял алгебру. Важную контрольную работу. Подозреваю, что его не было в школе целый день.

Может быть, Штыгину показалось, что Маргарита Генриховна произнесла все это с некоторым торжеством в голосе?

– Вы подозреваете или это точно известно? – спросил Роман Андреевич самым невинным тоном в надежде избежать очередного назидания.

– Это наиболее вероятное развитие событий. Что вы намерены предпринять?

Меньше всего Штыгин сейчас нуждался в воспитательной работе Маргариты Генриховны.

– Я поговорю с ним, и мы что-нибудь придумаем.

Ее голос прозвучал глухо:

– Есть еще одна проблема, довольно серьезная. Но она касается скорее вашей компетентности.

Штыгин начал смутно догадываться, к чему она ведет.

– По школе ходят нехорошие слухи, Роман Андреевич. Касательно Осокина, закрывшегося в раздевалке. А дальше… Хм-м-м… Я даже не знаю, кому верить… Дети, конечно, мастера выдумывать, но…

– Послушайте! – Штыгин терпеть не мог официозности в любом ее проявлении, не выносил искусственные стены между людьми: даже те, что строились для защиты, – разделяли. Каждой своей фразой, произнесенной культурным тоном, Маргарита Генриховна добавляла ряд кирпичей, который он пытался разрушить. – Этот случай не стоит нашего времени и внимания. О нем нет нужды говорить. Пойдите в мужскую раздевалку, загляните в урну. Если уборщица еще не выносила мусор, вы найдете банку из-под алкогольного энергетического напитка. Подсказать вам, кто оставил ее там? И зачем он прятался в раздевалке?