Не проще ли предположить, что человеку исходно присуще стремление выделиться на фоне других, да выделиться в самом лучшем, престижном свете, а потому возможность накопления частной собственности оказывается закономерным развитием этого стремления, так как хорошо способствует умножению престижа? Это самое очевидное и простое предположение. Но по понятным причинам оно не может нравиться тем, кто желает верить в материалистический детерминизм. Марксисты неосознанно просто отказали человеку в воле и в психологии и перенесли эти свойства на собственность – чтобы создать иллюзию односторонней зависимости. Мол, решает не человек, а сложные материально-экономические механизмы в его лице – вот главная цель этой веры.

В 1920-е в США был очень популярен бихевиоризм – направление в психологии, пытавшееся объяснить всё поведение человека исключительно схемой "стимул-реакция", при этом специфика осмысления человеком конкретного стимула совсем не принималась в расчёт: стимул как бы сам по себе уже определял реакцию человека. Такой подход совершенно справедливо критиковали за то, что он, по сути, просто выкидывал сложную психику человека, ту самую его способность собственной интерпретации любого явления, и сводил всё его поведение к однотипным реакциям, которые от самого человека никак не зависели. Понятно, почему бихевиоризм со временем претерпел множество трансформаций, усложнений исходной гипотезы, пока не пришёл к постепенному возвращению психики человека как способности интерпретировать бытие, что в финале фактически привело к большому забвению бихевиоризма. Так вот марксизм выступил в роли, аналогичной бихевиоризму, – выкинул сложную психику человека, сведя всё его поведение к схеме "стимул-реакция". То есть "надстройки" будто и вовсе нет при таком подходе, это лишь приличия ради упоминаемая призрачная конструкция. При этом разум человека как бы абсолютизируется, поскольку всякая реакция человека оказывается по умолчанию адекватной воздействию: если ты голоден, то ешь всё, что сгодится. Но кто определяет, что именно сгодится? Пример священных индуистских коров и нечистых мусульманских свиней показывает, что сфера представлений способна сильно влиять на поведение человека.

В марксизме роль человеческого сознания ("надстройки") всегда сильно умалялась: развитием человечества всегда движут сугубо экономика, производство и прочие "объективные условия". Но критиками очень ловко подмечено, что сам же марксизм на примере СССР доказал обратное: выступая доминирующей государственной идеологией, он подчинил себе и всю экономику, и морально-этическую сферы общества. "Сам марксизм как именно надстройка сыграл в трагической истории человечества ХХ в. свою страшную роль как раз потому, что первоосновой на деле являются не материально-технические и финансово-экономические реалии. Дорогу в жизнь для этих столь любимых и так очевидно предпочитаемых марксизмом реалий открывают идеи" (Васильев, 2011, с. 12). В этом же ключе высказывался и нобелевский лауреат по экономике Фридрих фон Хайек, досконально изучивший зарождение тоталитарных обществ: он писал, что общества идут в каком-то направлении, "потому что такова воля большинства, таковы преобладающие настроения. Но объективных факторов, делающих движение к социализму неизбежным, не было и нет" (Хайек, с. 34). Как было сказано выше, марксизм сильно тормозил и развитие наук в СССР (и речь не только о печально известной генетике, но и об истории, и этнографии) – так что идеи действительно определяют реальные практики.

На самом деле в какой-то момент Маркс столкнулся с дилеммой, где от человеческой психологии было не уйти, но он всё же попробовал это сделать. И он предпринял ловкий (не очень) манёвр.

Почему одни люди эксплуатируют других? Почему одни люди стремятся господствовать над другими? Почему люди так усердно подчёркивают свой высокий статус и стыдятся низкого? И самое главное: почему человечество в итоге обросло всеми этими сложными культурными механизмами и материально-техническими средствами, характерными для цивилизации?

Проще говоря, почему сытый и согретый волк ни к чему больше не стремится, а человек стремится? Почему человеку нужно что-то большее, чем просто удовлетворение физиологических потребностей? Значит, есть в человеке что-то такое, чего нет у других животных. И дело здесь совсем не в разуме, так как для создания чего-то нового нужен не только он один, но сперва нужно желание. То есть это уже вопрос мотивационной сферы. Отсылка к мотивационной сфере, когда физиологические потребности уже удовлетворены, – неудобный момент для гипотезы, настаивающей на главенстве материальных условий и "объективных потребностей".

Тогда Маркс и делает манёвр. В "Немецкой идеологии" он пишет: "…сама удовлетворённая первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретённое орудие удовлетворения ведут к новым потребностям, и это порождение новых потребностей является первым историческим актом". Так возникает конструкт, позже вошедший в марксизм под названием Закона возвышения (возрастания) потребностей. Именно так – "закон". В действительности же за этим термином кроется попытка убежать от психологии, которая неожиданно выглянула из чулана. Марксу даже не понадобилось доказывать и пояснять, почему одна удовлетворённая потребность непременно порождает новую (чего не происходит у прочих животных) – он просто заявил, что это так, и не будем вдаваться в подробности и искать объяснений этому процессу. Главное тут то, что термин "закон" именно вуалирует психологию, пытается спрятать личностное начало в человеке. Это не зависит от человека, это – "закон". Особенно курьёзно, как более поздние последователи марксизма добавили к "закону возрастания потребностей" термин "экономический", тем самым, возможно, непреднамеренно пытаясь ещё больше дистанцировать потребности от психологии.

С "законом возрастания потребностей" много проблем. Во-первых, он напрочь игнорирует явление обломовщины – то есть людей, которые ничем в жизни не интересуются, а поев и поспав, никаких новых потребностей в себе не обнаруживают. Отрицать существование таких людей было бы странно. Во-вторых, есть даже целые "обломовские" культуры – они существуют уже десятки тысяч лет, но никаких принципиально новых потребностей не породили, отчего и продолжают оставаться на том самом уровне развития, что тысячелетия назад (в антропологии такие культуры получили название "холодных" – то есть как бы застывших, в противовес "горячим культурам" – создавших сложные цивилизации). Когда представителей таких "холодных" культур пытаются вовлечь в новую для них деятельность, они, как правило, старательно уклоняются от этого, предпочитая вернуться к привычному укладу. Таким образом, оказывается, что "закон возрастания потребностей" не такой и закон, и работает не со всеми, а только с некоторыми – как с индивидами, так и с культурами. Но марксизм ничего из этого не смущало: нужно было показать главенствующую роль среды и "объективных факторов" в развитии человечества, а психологию (и сферу представлений как её часть), следовательно, нужно было либо поставить в подчинённое положение, либо вовсе проигнорировать.

В заключении книги будет предложено простое и самое очевидное объяснения феномена "возвышения потребностей" – правда, очевидное не для Маркса, и даже откровенно ему бы не понравившееся, поскольку делает всё его учение ненужным нагромождением тезисов.

Именно тот факт, что философия марксизма опиралась на некоторые никак не доказанные догмы, а просто принимавшиеся на веру, позволил многим исследователям считать марксизм религией (Годелье, с. 92-99; Харари, с. 278). То есть системой представлений, определявших реальную практику людей. Знаменитый экономист Мейнард Кейнс справедливо задавался вопросом о догматизме марксистов: "Как мне принять теорию, которую необходимо принимать как Библию – вне и выше всякой критики, – но которая похожа на устаревший учебник по экономике, не просто научно неправильный, но читаемый без всякого интереса и к современному миру неприменимый?" (Кейнс, с. 58).