На самом деле в лагере никто никогда не запрещал уходить с танцплощадки, и мальчишки и девчонки ходили туда-сюда и даже бегали иногда вокруг деревянной, дощатой эстрады и даже забегали к Саше-радисту в рубку, чем постоянно его злили. Музыка звучала достаточно громко, так, что действительно приходилось иногда кричать, чтобы тебя услышал сосед по лавочке, особенно если вы сидели рядом с колонками. Все, кто были в тот момент на площадке, были заняты самим действом, то есть танцевали, и свидетелей панического бегства Даньки было всего несколько человек. Друг Пашка, который сидел рядом с ним, на лавочке, Светлова Женька, которая не поняла, что произошло, пара ее подруг из нового заезда и вожатая Людочка, которая решила, что у него понос. И еще один человек – Ларка, которая танцевала белый танец с какой-то девчонкой, тоже из первого отряда, тоже некрасивой, и случайно увидела эту сцену.

Пашка опешил от такой странной реакции друга, так как сначала он засмотрелся на Светлову, думая, к кому она идет, а оказалось – к Кораблеву, а потом на Кораблева, который рванул ни с того ни с сего через кусты. Все произошло настолько быстро, что Светлова даже не успела удивиться такому странному поведению парня. Она, пожав плечами, повернулась и взяла за руку Васильева, который тоже обалдел и не успел ничего сообразить, а Светлова Женя уже вывела его в центр танцплощадки, и он вынужден был обнять ее за талию, но старался держаться от нее на пионерском расстоянии.

А Пашка побежал за Данькой, сам не зная зачем. Он все понял. Но как и что надо сказать и вообще что говорят в таких случаях другу, он не знал и поэтому просто побежал за ним. Вожатая Людочка скорее педагогическим инстинктом, нутром почувствовала что-то, но решила, что это дизентерия, не дай бог, и, убедившись, что все нормально, ребенок перевозбудился и ему нужно отдохнуть, вернулась к Сергею Александровичу и сказала, что все в порядке.

Танцы закончились, все разошлись по корпусам пить вечерний кефир и спать, спать по палатам. Ровно в двадцать два тридцать. Саша-радист поставил «Отбой!», и лагерь погрузился в тишину и темноту. Пашка принес кружку кефира и поставил Даньке на тумбочку.

– Дань, а Дань, – позвал он его шепотом.

Данька молчал. Он лежал лицом к батарее, укрывшись с головой. Словно спрятался от всего мира. Но Павла он прекрасно слышал.

– Дань, ты чё, в Светлову втюрился? – почти язвительно, как умел только он, кольнул в самое живое.

– Да ничё я не втюрился, – вскочил на кровати Данька и резко повернулся к Павлу.

– На вот, сухариков с кефиром поешь, я специально на кухню бегал, у тети Шуры выпросил. Из белого хлеба, как ты любишь, – заботливо сказал друг.

Данька послушно взял кефир с тумбочки и захрустел сухарями.

– Ты завтра где убираешься? – задумчиво спросил Данька.

– Я танцплощадку подметаю и за сценой, – ответил тот.

– Давай махнемся, а то мне главную аллею второй раз неохота, – деланно безразлично произнес Данька.

– Давай, мне не жалко, – охотно согласился Пашка.

Конечно, весь ужас происходящего был только в его голове. Но Данька был уверен в том, что завтра весь лагерь будет знать о его позоре. Однако ни на зарядке, ни на линейке, ни потом, когда шла речь о том, кто где будет приводить территорию в порядок, ничего особенного в отношении Кораблева высказано не было, и, когда вожатая Люда распределяла территорию для уборки, Пашка поправил ее, что он поменялся с Кораблевым, сцену и танцплощадку на главную аллею. И все. Данька все же не мог дождаться, когда можно будет взять совок и веник и скрыться с глаз долой, подальше, особенно от карих глаз Светловой. Он был уверен, что теперь «точно все кончено». Женька ходила, как ему казалось, с безразличным видом, и только теперь он понял, почувствовал, что раньше, когда он разговаривал иногда с ней, она ему улыбалась, а теперь, если они и пересекались, то она просто с ним разговаривала, и все. И какая же это разница! До сих пор над ним никто не посмеялся и не пошутил на эту тему. Даже Пашка, а он тот еще гад. И Дэн понемногу успокоился. Нужно было как-то исправить ситуацию, и быстро. Но как?

Тут он вздрогнул от неожиданности, так как был уверен, что он в абсолютном одиночестве. За сценой утром самое пустынное и тихое место, танцплощадка была в самом дальнем углу территории лагеря.

– Ты чего, танцевать не умеешь?

Данька замер на секунду и повернулся на голос. Перед ним стояла «дылда» и «кубинская танцовщица» Ларка.

– Не умею, – ответил Данька. Бояться было нечего, да он уже устал бояться и находился в легкой апатии, вяло реагируя на происходящее. Ларка, жуя травинку, пристально посмотрела на него:

– Это фигня, хочешь научу?

– Научи, – и в его серо-стальных глазах блеснула надежда.

– Ну-у, быстрые лучше всего танцевать треугольником, ставишь ноги так-так и так, теперь то же самое, только выворачивай немного носок. Попробуй.

Данька попробовал. Ларка показывала па, а он повторял за ней, синхронно, она даже пыталась напевать что-то вроде «Санни, ля-ля-ля ля-ля, угу-угу, Санни м-м-м, ай лав ю-у-у!»

– Но вообще-то сначала надо просто считать. Раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три…

Данька начал считать, почувствовал ритм шагов и даже слегка расслабился.

– Ну, понял? – наконец, спустя пятнадцать минут, спросила Ларка.

– Понял, а медленный? – осмелев, спросил Данька.

– Медленный есть два варианта, по-пионерски и нормальный.

– Ну-у, это, давай пока по-пионерски…

– Смотри, подходишь вот так, берешь за руку, выводишь в круг, руки на бедра кладешь, вот так, – и она показала, как это все проделывать, и положила руки ему на бедра.

– На ногу мне не наступай, ноги ставишь через одну, одну снаружи, вот так, другую внутри, между моих ног, вот так. Понял? И высоко не поднимай, не топай как слон.

И они сделали несколько па за сценой. Совок и веники валялись в стороне.

– А теперь ты меня так возьми, – серьезно сказала Ларка, и Данька подчинился. Между ними возникла какая-то взаимосвязь. И ему стало жарко. Ладони вспотели. Перед ним с новой силой встала старая проблема, Ларка была почти на голову выше Даньки, и получалось, что смотрел он ей прямо в незастегнутую рубашку в клеточку, ее любимую ковбойку, под которой была только белая кожа и коричневая родинка внизу шеи. И он смотрел на эту родинку и не мог оторваться. Так они топтались без музыки на месте минут пять. Ларка наконец спросила его:

– Ну, понял? Ничего сложного.

Данька очнулся.

– Понял, – буркнул он. И тут же, подумав, что она сейчас уйдет, спросил:

– А это, по-нормальному как, не покажешь? – и сам удивился своей наглости.

– Да это еще проще, – ответила Ларка, – только мне немного неудобно будет, я тебя выше, но все равно поймешь. Смотри… Можно так, – и она положила руки ему на плечи.

– А ты свои положи вот так. Одну сюда, другую выше по спине. Или вот еще вариант, две руки на бедра, пониже чуть-чуть… Это слишком низко, – и она поправила его руки.

– Прижми меня ближе. Да нет, не так сильно. Чуть-чуть. Вот. Это другое дело. Сечешь? Да из тебя великий танцор выйдет, Дань, – засмеялась она. – Пригласи меня сегодня на танец. Пригласишь?

– Приглашу, – Данька был весь мокрый от пота. Но появилась уверенность.

– Ладно, пошла я, а то меня Сергей Александрович заругает, что я отлыниваю. Пока.

Она развернулась и ушла. Данька остался один. Он еще раз, пока его никто не видел, как бы обнял невидимую Светлову и протанцевал с ней несколько па.

Светлова Женька была все время занята чем-нибудь и не обращала внимания ни на Кораблева, ни на то, что он вышел танцевать в круг. Даже Пашка удивился. То, что он пригласил Ларку на «Белладонну», казалось, не трогало ее, Женька продолжала улыбаться всем, кроме него. По крайней мере, ему так казалось. Прежней, едва наметившейся дружбы не получалось. И Данька решил, что нужен какой-нибудь подвиг, как в кино.

«Зарница» уже прошла. Дежурить по столовой они вместе больше не попадали. Выиграть у нее в бильярд или настольный теннис нечестно, может, она и играть-то не умеет. Надо ее в настольный теннис научить играть! Но как?

Оставался футбол. Как раз по плану лагеря был намечен традиционный товарищеский матч между сборной первого и второго отрядов пионерлагеря «Рассвет» и первого и второго отрядов пионерлагеря «Гайдаровец», давних противников «Рассвета» по футболу.

В сборную лагеря набирали по росту, и Кораблев попал в команду. Девочки первого и второго отрядов отправлялись в «Гайдаровец» болельщицами. Мальчишки первого отряда «забили» места форварда и полузащитников, роли защитников достались мальчикам второго отряда, место вратаря было вакантным.

Пашка сначала повозмущался по этому поводу, но потом согласился и защитником, Васильев тоже. Никто не хотел быть вратарем. В конце концов вся ответственность на нем.

Изначально Данька хотел быть форвардом, забить гол «гайдаровцам» или пару мячей и таким образом, прославив лагерь, получить прощение Светловой. Но оказалось, что быть ему вратарем, и это совсем другое дело. Отказаться было невозможно. Он вышел немного вперед и уверенно произнес:

– Я буду вратарем.

Ребята и физрук посмотрели на него и переглянулись.

– Пойдем на поле, надо посмотреть на тебя, – недоверчиво проговорил физрук.

– Все на поле, – дал команду Серега Цветков, капитан из первого отряда.

Данька надел перчатки и встал на ворота. Били одиннадцатиметровые, угловые и «примерные» штрафные. Из двадцати ударов Данька взял пятнадцать. Восемь одиннадцатиметровых, два угловых и все штрафные. Результат был приличный. В прыжке он почти доставал до верхней перекладины ворот. Девочки первого и второго отрядов смотрели на тренировку. Среди них Данька увидел Светлову. Значит, она тоже поедет. И он старался изо всех сил.

На следующий день подъехал львовский автобус. Одиннадцать человек команды, двое вожатых первого и второго отрядов, Сергей Александрович и физрук после завтрака расселись в автобусе и выехали в «Гайдаровец». В программе визита общая линейка, обмен вымпелами, ответный товарищеский матч по футболу, обед в гостях, отъезд.

Светлова села у окна, Кораблев вместе с Пашкой – в том же ряду, у прохода, но Женька все время смотрела в окно или смеялась с подружками. Девочки первого отряда взяли гитару и пели всю дорогу. В «Гайдаровце» быстро закончили торжественную часть и стали готовиться к матчу.

Первый тайм прошел достаточно нервно. Команда «Рассвета» не успела сыграться, да и поле «Гайдаровца» нужно было изучать по ходу игры. Короче, «гайдаровцы» получили преимущество, и они четыре раза серьезно беспокоили ворота Кораблева, но он взял все мячи. И ребята собрались. Девочки на трибунах переживали не на шутку. Один раз Кораблеву удалось перехватить восхищенный взгляд Светловой, когда он взял очередной мяч. Первый тайм окончился со счетом ноль – ноль. Пацаны потянулись к фонтанчику пить.

– А ты здорово играешь, Кораблев, – услышал Данька за спиной, когда наклонился к фонтанчику. Он оглянулся: сзади стояла Женька и улыбалась ему. Данька ничего не ответил, только еще больше сосредоточился.

Во втором тайме «гайдаровцы» выдохлись, и «Рассвет» перешел к атаке, при этом Кораблев часто оставался один, без защиты, и это было опасно внезапными проходами форварда «гайдаровцев» один на один. Пару раз он уже оказывался в офсайде. Но первыми забили «рассветовцы» – один – ноль. Трибуны «гайдаровцев» засвистели, больше на своих, и те разозлились и рванули в контратаку. До конца игры оставалось двадцать минут. Вот Пашка отобрал мяч у прорвавшегося было полузащитника «гайдаровцев» и быстро прошел с мячом по правому флангу, вышел на вратаря один на один и красиво, издевательски обманув его, спокойно вкатил мяч в пустые ворота.

Два – ноль, впереди «Рассвет». Девочки на трибунах радостно прыгали и обнимались. Но на поле градус напряжения повышался, второй год подряд «гайдаровцы» проигрывали «Рассвету». Первый раз на их поле, теперь дома, на своем… «Гайдаровцы» рванули в атаку с новыми силами. За десять минут до конца матча им удалось организовать выход форварда один на один с Кораблевым. Данька видел, как Пашка обвел их вратаря, значит, они попытаются тоже что-то сделать, оригинальное. И он решил рискнуть, сыграть на опережение. Когда форвард «гайдаровцев» приблизился на одиннадцатиметровую отметку, он выбежал из ворот навстречу и прыгнул на мяч, схватив его руками. Форвард как раз собирался пробить и уже не мог остановиться. Данька сыграл на опережение, но форвард пробил. Только не по мячу, а по пальцам, обхватившим мяч. В суставах что-то хрустнуло, в глазах мелькнули искры от резкой боли, но Данька крепко обнял мяч и свернулся калачиком. Кричал ли он, он не помнил, но игру остановили, на поле выбежал физрук «Рассвета» и стал разжимать ему руки, снимать перчатки, и Данька пришел в себя, только когда физрук вставил выбитые из суставов пальцы на место. Тут подоспела медсестра из «Гайдаровца» с нашатырем и заморозкой.

– Ты еще на скрипке играть будешь! – услышал Данька испуганный голос физрука и открыл глаза. И первое, что он увидел, были карие глаза Светловой, полные крупных слез и возмущения.

– Доиграть сможешь? – спросил физрук.

– Смогу, – ответил Дэн.

– Давай, осталось пять минут продержаться, дополнительное время. Мы тебя прикроем, – обнадежил Пашка.

Данька встал, взял мяч, но пальцы еле держали, и он выбил его на другую половину поля. Полностью прикрыть его все же не удалось, форвард и полузащитник «гайдаровцев» на последней минуте разыграли комбинацию и обошли защиту «Рассвета», форвард пробил навесом, на этот раз под перекладину ворот. Данька все видел, все правильно рассчитал, прыгнул, взял мяч, но пальцы не удержали из-за ноющей боли. Мяч выскользнул и упал в сетку в створ ворот. Два – один. Он пропустил. «Гайдаровцы» ликовали. Гол престижа был забит. Оставалось играть всего одну минуту, досадную минуту, и прозвучал финальный свисток.

После матча Даньку осмотрел гайдаровский доктор с бородкой, похожий на Айболита. Переломов диагностировано не было, но повязку он все-таки наложил. На дружеском обеде Светлова уже сидела рядом с Кораблевым, а ее подружки то и дело хихикали в ладошку непонятно с чего. Все пацаны, члены команды, отдали свои яблоки Кораблеву, десять штук.

– Поправляйся, старик, – с уважением сказал капитан Серега Цветков. – Мы бы не обыграли «гайдаровцев», если бы не ты.

И Светлова все это слышала. Он был прощен. Обратно она ехала также у окна, но место рядом с ней было свободно, и Данька спросил:

– Можно с тобой?

– Можно, – ответила Светлова и улыбнулась, взяв его кепку, полную яблок. И хотя они ехали молча, Женька была в этот момент очень красива. Может быть, она поняла, что Кораблев так рисковал из-за нее, рисковал своей репутацией. Что он не трус.

Вечером снова были танцы. Мальчики первого отряда ходили героями и танцевали со всеми девчонками подряд. Заиграла «Белладонна». И тут Пашка неожиданно приглашает Ларку на танец! Ва-а-ще!

На той стороне стояла Светлова одна. И Данька пошел к ней. Сердце его снова забилось очень сильно. А вдруг она все-таки откажет? И, проходя мимо Пашки и Ларки, которая прижалась к нему совершенно бесстыдно, он вопросительно посмотрел ей в глаза.

– Иди, иди, Ромео, – и она улыбнулась ему. Или, может, потому, что Пашка танцевал, весь красный и потный.

Данька подошел к Светловой и взял ее за руку. Она не сопротивлялась, а улыбнулась и пошла за ним в центр круга. «Белладонну» они танцевали по-пионерски. «Водки-най-ду» – уже ближе. Потом было несколько быстрых: «Санни» «Бони-М», «Москау» «Чингисхана», еще что-то, Лев Лещенко, кажется: «Ты помнишь, плыли в вышине и вдруг погасли две звезды…»

На пару минут музыка кончилась. Саша-радист переворачивал бобину на магнитофоне. И вот он произнес в микрофон:

– Объявляется белый танец. Дамы приглашают кавалеров!

Вожатая Людочка пригласила Сергея Александровича, Ларка пригласила Пашку, девочки первого отряда разобрали своих мальчиков. Данька Кораблев смущенно смотрел в ту сторону, напротив, где навстречу ему плыла Светлова в легком летнем мини, с распущенными волосами и всеми рельефами своей фигурки.

– Дань, можно тебя пригласить?

– Да, – взволнованно ответил он и зачем-то пригладил волосы набок. Она вывела его в самый центр площадки, между другими парами. Обняла его по-взрослому, положив руки ему на плечи. Она была в туфлях на высоком квадратном каблуке-платформе, и ее глаза оказались прямо напротив его. Даньке пришлось обхватить ее хрупкую фигурку, как учила его Ларка, одной рукой за спину, другой чуть ниже талии. И он вдруг почувствовал, какие сильные и большие у него руки и какая Светлова хрупкая и худенькая! Он почувствовал грудью ее выпуклости, и уши его предательски покраснели, но Светлова не отстранилась, а только спросила:

– Рука болит?

– Немного, – честно признался Данька. Рука сильно ныла, но он гордо снял повязку перед танцами.

И Светлова прижалась щекой к его шее. «Странно, – подумал Данька, – ничего такого в этом нет. Какой же я дурак!»

Что подумала Светлова, останется секретом. Только весь остаток смены они больше не расставались и танцевали только вдвоем. Подружки Светловой больше не ржали. Ларка подружилась с Пашкой и сплела себе и ему венки из полевых цветов, так, что Пашка целый день в нем ходил. А ночью они пошли на мост через речку и бросили эти венки в воду. И Примогенова, кажется, видела, что они целовались после отбоя…

* * *

С тех давних пор прошло тридцать пять лет. Следы моих друзей затерялись. Все изменилось. Танцы под магнитофоны и ансамбли сменили дискотеки, на смену им пришли ночные клубы, где в программе не только коктейли, но даже стриптиз. Пионерских лагерей больше нет. Есть молодежные центры. Юноши теперь больше не ухаживают за девушками. Современные молодые люди могут поехать на уик-энд за границу, если есть средства. И это романтично, не спорю. Девушки стали более раскрепощенными, и поговаривают, что они теперь сами платят за себя в ресторанах, даже если их пригласил молодой человек. Исчезла сама форма медленного танца, предполагавшая первую близость. Канул в прошлое и белый танец…

Единственное, что осталось неизменным, – это все тот же свежий легкий летний прохладный ветерок после дождя. Он все так же бесшабашно залетает в открытое окно. Шелест зеленой лесной листвы, теплые капли дождя, ночные переклички соловьев, закат вечерами… Полевые цветы все те же…

И то же затишье, тот же вакуум пространства, чувств, желаний и такое знакомое томление в душе…