9

Увы, не все есть любовь, не все есть рай, чем бредит молодая душа. Обняв Дьяченко, девушка еще искала лазейку из добровольного плена, еще удивлялась запаху счастья, вдруг обнаруженному за воротом его рубахи, – она еще искала себя в нем, когда… Когда метрах в двадцати от берега из черной кипятттей пучины вынырнуло чудовище – с тупой рубленой мордой, по всему виду механическое, оттого не знающее ни жалости, ни меры.

– Тран! – загалдели кругом отроки.

– Тран! Всем занять свои места! – загремели голоса оленеголовых командиров, не оставив панике ни единого шанса овладеть кротким племенем.

«Тран!» – тут же подтянулась Амелиска – теперь ее душа пела походный марш.

Расстояние между судном хлопов и берегом стремительно сокращалось. Очертание трана становилось все четче, все угрожающей. Спереди необычный транспорт хлопов был похож на кита или допотопную подводную лодку, как сыпью, усыпанную красными заклепками. Задрав на мгновение морду, тран полез на пристань. Показались восемь громадных колес – сначала лопатя воду, затем круша хлипкие опоры и доски. Следом тяжелое низкое днище с ужасным грохотом утюжило остатки пристани.

Амелиска, подняв над головой короткий меч, вскоре примкнула к одному из отрядов отважных соплеменников. Девушка навсегда забыла о милом друге. А отроки, сплотив свои ряды, озабоченными, настороженными взглядами встречали посланников дьявола.

Дьяченко увидел, как Братислав, находившийся слева от пристани, позвал его жестом. Но вместо того чтобы последовать его зову, Валька устремился в самую гущу оленеподобных воинов. Он еще надеялся нагнать Амелиску.

Тем временем тран, провалив под собой громадный участок настила, наконец замер посреди пристани. Ужасное железное чудовище было вымазано в красно-бурый грунт, за ним волочились пучки рыжих и лиловых водорослей. Наверху с угрожающим скрежетом откинулись люки – их оглушительный лязг острой болью полоснул по Валькиному сердцу. Он вздрогнул: ему почудилось, что на тракторные колеса необычного подводного судна намотаны человеческие волосы и кишки. Бр-р! Зажмурившись, Дьяченко помотал головой, пытаясь поскорей отделаться от чудовищного наваждения. Бр-р! Открыв глаза, вздохнул облегченно: слава Богу, никакие то не внутренности и не волосы, а необыкновенной длины трава, которой сплошь был увешан тран.

Отроки разделились на три примерно равночисленных отряда. Первый неровным полукольцом обступил стального кита. Второй, построившись в каре, охранял короба с жертвоприношениями людей. Третий отряд затаился в бесхитростном и, по всей видимости, ненадежном оборонительном сооружении с низкими глиняными стенами и единственной башней, сложенной из морских камней. С всевозрастающим напряжением отроки ожидали хлопов. Наконец демоны появились.

Они выскакивали из распахнутых люков, точно ужаленные. Обличьем своим они напоминали громадных хищных крыс – по крайней мере крысиными были их головы, хвосты и задние лапы. Одеты звероподобные хлопы были в великолепные белые плащи, подбитые пурпурными лентами.

Приземляясь на сильные лапы, демоны лихо стучали по пристани, словно палачи хлыстом, тяжелыми хвостами. Несколько отроков, взвыв, мигом отпрянули – бедолаги угодили случайно под слепую раздачу. Хлопы, видя, как корчатся от боли оленеголовые, прыснули со смеху, вереща противными писклявыми голосами. Ну вылитые крысы!

Тут же из рядов отроков выступило с полсотни хорошо вооруженных воинов, выставив перед собой лес копий и длинных и относительно широких, диаметром с руку, трубок. Дружиной оленеголовых бойцов командовал Братислав.

Хлопы, встретив первое сопротивление, недовольно загудели, ощетинились частоколом мечей и увесистых палиц. Они принялись задирать отроков, скаля зубы, выкрикивая непонятные резковатые фразы, продолжая стучать хвостами по мокрому настилу, осыпая противника тучей грязных брызг. Отроки не остались в долгу: отругивались по-своему, даже пару раз пальнули в воздух из диковинных мушкетов. Атмосфера накалилась до предела: казалось, еще миг – и начнется жестокая рубка.

Дьяченко остановился шагах в тридцати от пристани, не решаясь подойти ближе. Вот странное дело: по словам Амелиски, он был бесплотным созданием, душой, но… но умирать в очередной раз ой как не хотелось! Свежи еще были воспоминания о предыдущей смерти. И кто ему скажет, случись что с ним снова, куда теперь приведет его новая цепочка превращений? Вот уж поистине пути души неисповедимы.

Дьяченко старался не упускать из виду Братислава. Благо рост ментора делал его заметным издалека. Валька увидел, как голова предводителя отроков быстро заскользила над рогами его соплеменников, устремившись в сторону неприятельских рядов. Братислав крикнул что-то властным голосом, от толпы бранящихся хлопов отделился громила со свирепой наружностью, рыкнул в ответ. Голова у демона была громадной, больше смахивая на голову дикого кабана, чем на крысиную. Вожак хлопов оглянулся было на своих бойцов, будто искал у них поддержки… как вдруг сделал коварный выпад в сторону Братислава – с плеча рубанул мечом. Но ментор ловко парировал, и вот уже его копье замерло в опасной близости от горла свирепого хлопа.

Противостояние, казалось, стало еще невыносимей, перевалив за новую точку терпения. Казалось, еще один случайный или сознательный жест, выпад, окрик – и столбик взаимной ярости и гнева поднимется на новую отметку. Хотя куда уж выше?

Враждующие стороны застыли друг против друга, прислушиваясь, кого из них первыми позовет смерть. Очень тихо стало. Даже хвосты хлопов угомонились, скрючились мертвыми гадюками. Зато снова стали слышны свист ветра и хлесткие удары волн о берег. Тишина была похожа на созревший нарыв – вот только кто возьмет на себя смелость проколоть его?

Не отводя взгляда от соперника, Братислав резко опустил копье. Повернувшись спиной, шагнул к ближайшему голубому коробу. Громадный демон дернулся было за ним, но пронзительный крик остановил его – уж больно неожиданно он раздался. Кричала женщина. Бросившись наперерез вожаку крысоголовых, она кинулась ему под ноги, неловко упала, громила грубым рывком вскинул над головой хрупкое тело девушки. У Дьяченко, наблюдавшего эту невероятную картину, перехватило дыхание: в спасительнице Братислава он узнал Амелиску. Дочь спасла отца! Слишком поздно – только сейчас до Вальки дошло, как же дорога она стала ему…

Вразнобой загоготало хлопское воинство. Ахнув хором, отроки зароптали, зазвенели оружием, но так и не тронулись с места, видимо, ожидая немедленных указаний от своего предводителя. А тот, ничем не выдав своих настоящих чувств, повел себя так, будто ничего из ряда вон выходящего не произошло. Будто ропот его верных подданных и гнусный смех лютых врагов – всего лишь шум поднявшейся бури. Будто девушка, оказавшаяся заложницей у ненавистных пришельцев – не дочь его кровная. Зато дочь его истинная – неизбывное чувство долга, святая обязанность спасать души людей… Никому не ведомо было, что на самом деле испытал Братислав перед тем, как повелел передать хлопам жертвоприношения людей.

– Мы приготовили вам дары, посланники Виораха. Эти дары собраны неутомимыми смертными, верующими в богов своих и спасение душ. Мы готовы признать за вами право выбора, но в свою очередь требуем от вас выполнения обязательств, обещанных нам вашим повелителем. Эрро – достойная плата за человеческую душу. Погляди, Ксилл, какие здесь сокровища!

– Никогда ты так долго не говорил, ментор. Ты словно чего-то боишься, – насупившись, злобно заметил вожак крысоголовых. – Я вижу, тебе безразлична участь твоей дочери, – Ксилл обернулся – несчастная девушка переходила из лап в лапы, пока не оказалась прижатой к испачканному красной глиной колесу трана. При этом Амелиска вела себя, как настоящая дочь царя – ни стоном, ни шепотом, ни жестом не выдала страха, охватившего ее юную душу. А как она хотела позвать на помощь!..

– Нет, ты явно что-то скрываешь! Может, среди твоих рогатых слуг затесалась живая человеческая душонка, за которую ты не внес выкуп, а, ментор? Душонка с душком, – громила смачно рыкнул, довольный собственной шуткой, за его спиной услужливо задребезжали крысоголовые демоны. Зато у Вальки душа ушла в самые пятки: «Черт, он все знает!» Подозрение вожака хлопов застало его врасплох. Дьяченко тотчас пожалел, что не воспользовался возможностью вернуться в мир людей. Пожалел, но вдруг, к своему ужасу, не смог вспомнить тот обетованный мир, откуда пришел – как будто и не жил в нем никогда. Будто душа его шла дорогой, не имевшей начала. Неужели?.. Что-то смутное промелькнуло в его остывшей памяти, и в тот же миг рассыпалось-разлетелось, словно старая зола. Эх, а может, и в самом деле не жил никогда?..

Тем временем ментор отроков не на шутку разгневался:

– Да как ты смеешь сомневаться в моей честности, Ксилл?! Запомни: всякая душа в моем доме желанный гость! Какой бы при этом она ни была заблудшей овцой… В отличие от таких, как ты – дьявольское отродье!

– Ну-ну, поумерь свой пыл, Братислав! – зарычал здоровяк Ксилл. – Давай, показывай свои петушиные дары. А я еще погляжу, отдавать ли за них грешные душонки… Да, и не забудь, рогатый ментор, что твоя дочь в моих руках! А тебе ли напоминать, как мои воины охочи до рогатеньких самочек. А-ха-ха-ха!

Братислав молча стерпел оскорбление. В первый момент показалось, что он глубоко подавлен злым намеком Ксилла. Братислав понурил голову, словно раздумывая, что бы ответить демону… Но вдруг, вскинув рога, яростно крутанул головой, спеша избавиться от уныния и слабости духа – его благородные оленьи рога с шумом врезались в густой от брызг воздух. Ш-ш-ш-шахх! Ментор вонзил взгляд в первого, кто попался ему на глаза. По роковой случайности или по велению его сердца весь гнев и ненависть Братислава обрушились на Дьяченко. Не отводя взгляда, тот принял удар. Вздохнул лишь: «Поделом мне. Такую девчонку подставил…»

По приказу Ксилла хлопы принялись осматривать коробы с жертвоприношениями. Слуги Виораха вели себя бесцеремонно. Хищно копошились, точно корабельные крысы, переругивались противными писклявыми голосами, совали грязно-серые усатые морды в то, что люди с любовью и верой собрали богам своим. Придирчиво перебирая прекрасные эрро, небрежно швыряя их под ноги, пиная, роняя в морскую бездну, хлопы непрерывно задирали кротких отроков – оскорбляли не до конца понятными Дьяченко выкриками, жестами, щелкали мечами по оленьим рогам. Слуги Виораха чувствовали себя хозяевами положения.

Глядя, как племя отроков стойко сносит унижения хлопских крыс – так Дьяченко в душе прозвал омерзительных посланников дьявола, – он вдруг почувствовал приближение чего-то очень важного, неизбежного для терпеливых спасателей душ и для него самого. Это довольно странное, тревожное ощущение, пока еще не осознанное и неизъяснимое, нашептано было рассудку одним лишь внезапным предчувствием: «Вот явится скоро новая беда, и новый дар обретешь ты со страданием чудным». А потом пришло к Дьяченко совсем уж необъяснимое: «Все, что видел ты и ощущал до сих пор, подобно прелюдии, присказке, разговору вокруг да около. Но совсем скоро все станет на свои места, обретет долгожданную ясность и смысл, и события понесутся, не оставляя времени на раздумья».

Внимая с открытым ртом и испуганными глазами собственным ощущениям, Дьяченко пропустил момент, когда из люков в тране возникли новые невиданные создания, больше похожие на тени, чем на порождение живой природы. Жемчужно-серые, как пепел, они казались совершенно бесплотными. Они держались друг за дружку с какой-то отчаянной цепкостью. Двигались по пристани неровной дрожащей вереницей. Ветер нещадно трепал их, как веревку с бельем: тех, кто возглавлял и замыкал шествие, то и дело отрывал от земли, силясь унести с собой в штормящее море.

Волнуясь, отроки взялись пересчитывать пепельных, отводить их в сторону, в безопасное место – подальше от крысоголовых и их ужасного судна. Дьяченко оказался рядом. Ему удалось как следует разглядеть вновь прибывших. Поначалу Вальке показалось, что у пепельных незнакомцев нет лица – лишь серые овалы, гладкие и чистые, точно вечность расчистила их для нового живого письма… Затем, всмотревшись, Дьяченко обнаружил-таки едва уловимые очертания бровей, глаз, губ, едва намеченный рисунок носа. Не лики, а древние письмена или графические заклинания, истертые временем и забвением!.. Вид душ поразил Дьяченко, заставил глубоко переживать – он никак не хотел смириться, что и ему суждено воплотиться в пепел. Да он и был бы пеплом – душой-сырцом или душой-отголоском, кабы не воля Братислава и его славной Амелиски.